Шиза. История одной клички (Повесть) - Нифонтова Юлия Анатольевна. Страница 7

С годами ситуация усугублялась. Отец всё больше пил, теряя человеческий облик. А последнее время вообще исчез — просто ушёл, как обычно, на работу и не вернулся. Янка замкнулась и старалась реже бывать дома. Мама Ира становилась всё невыносимее. А героизм Лёнчика вплотную приблизился к легендарному образу Павки Корчагина, строящему в одном ботинке узкоколейку из грязи.

Шиза. История одной клички<br />(Повесть) - i_004.jpg

Часть 2

ЧУВСТВО ЛОКТЯ

ЖэПэО

— Гульнур, скажи, что с нами будет?

— Ничего особенного, сначала осень,

потом зима, потом весна,

потом лето — и жить будем!

Из разговора первокурсников

«Впервые в жизни первое сентября — не обоср…! — удивилась сама себе Янка. — Странно даже, что не хочется по привычке удавиться от приближающегося Дня знаний». Напевая «школьные годы чудесные…», песню, которую раньше не могла слышать без отвращения, подошла к старому трёхэтажному зданию.

Открыв тяжёлую дверь училища, Янка сразу почувствовала запах масляных красок. Сладкий аромат счастья, одно воспоминание о котором вызывает блаженную улыбку и коим пропахнет вскоре вся её одежда, волосы и вся она. «Янка, у вас что, дома ремонт? От тебя так краской несёт!» — будут спрашивать знакомые из прошлой жизни, страшной в своей обыденной серости.

На доске объявлений, терявшейся среди набросков и этюдов, висели списки зачисленных на первый курс: «ЖПО-1» (!!!) (живописно-педагогическое отделение).

«Название у меня теперь матершинное в квадрате. Мало того что учусь в НАХУ — Нижнесибирское архитектурно-художественное училище, так ещё и Жэ.Пэ.О. Это просто откровенное издевательство! — негодовала Янка, — Знала бы, что так обзовут, не поступала бы сюда. А какая битва была на вступительных экзаменах! Конкурс не меньше, чем в ГИТИС. Но из сотен желающих отбирали группу в десять человек. И это всё ради того, чтобы ТАК называться! А как ответить, когда спросят, где ты, Яночка, учишься? — НАХУ ЖэПэО! За такой ответ могут вывеску начистить. Пойди потом объясни, что это самое лучшее в стране художественное училище, после которого без проблем зачисляют в академию». Янка вспомнила, как называли их группу на отборочном туре — «педики-живописьки». Но после неприятного открытия новой аббревиатуры эта детская дразнилка не казалась теперь такой уж обидной, а звучала смешно и даже чуть-чуть эротично.

Янка пробежала глазами по списку своей группы, выхватив на выбор несколько фамилий: Бондаренко Тарас Карапетян Армен Рахматуллова Гульнур Стефановска Зденка Талдыбаев Владимир…

Янкины глаза невольно округлились: «Ничего себе, дружба народов! Специально их, что ли, подбирали? Как же я вместе со всеми этими талдыбаями учиться-то буду? Ну а кого вы, девушка, собственно, ещё ожидали встретить в НАХУ ЖэПэО?! Так что всё нормально — соответственно месту. Как говорится, не место красит талдыбая, а талдыбай — ЖэПэО». Глубоко вздохнув, вспомнила Янка, как в детстве считала, что ёкарный бабай — это редкая народность степной Монголии…

Неожиданно, словно лавиной, накрыло осознание, что теперь ей предстояло стать частицей неизведанного, стыдно-произносимого, но всё же такого желанного мира.

В училище, как выяснилось, никто не потешался над названием, а живописное отделение уважительно называли — элитой, так как зачисляли на него, подвергая более жёсткому отбору, только самых одарённых. Именно с этого отделения вышли знаменитости, которыми теперь гордилось учебное заведение.

Не изжитые со времён славного застоя, уходили корнями в глубь веков студенческие традиции: бесконечные перекуры в оккупированной кочегарке, «мотыляние» в кафе «Мотылёк», распитие всего и везде…

Вопреки Янкиным опасениям, группа оказалась замечательной. Во-первых, парни, которых было обнадёживающее большинство (удивительное явление для обабленной страны), были взрослыми и симпатичными, отслужившими, а не откосившими от армии.

Переполненная новыми впечатлениями и не в силах сдержать удивления от разнообразия ярких индивидуальностей, Янка доверила свои впечатления бумаге.

Отрывки из Янкиного дневника

«…Тарас Григорьевич «Дед» — пожилой первокурсник из Западной Украины, за плечами стаж «по горячей сетке», разводы, алименты, старше многих преподавателей. Немедленно-единогласно возведён в «самые старые старосты».

Хромцов — спартанец. Правильный. Самородок из глубинки. Единственный, кто не имеет за плечами художественной школы. Но его не могли не принять в училище, ведь даже самые жёсткие экзаменаторы боятся Бога. Хромцов наверняка молниеносно прыгнет из села Нижние Сопатки в модные европейские арт-салоны. Это будет потом, а сейчас он простой парень с россыпью веснушек, соломой выгоревших волос и печатью неистребимой провинциальности на челе. С первого взгляда по уши втрескался в ангелоподобное существо с круглыми, васильковыми глазами и нездешним именем — Зденка.

Зденка. Прозрачно-сиреневый эльф — нечто среднее между снежинкой и котёнком. К сожалению, слишком раннее осознание исключительности отразилось на характере ангелоподобного существа, сделав его далеко не ангельским, но это только добавило ей привлекательности в глазах всей мужской половины человечества.

Гапон — гениальный шизоид, «чернокнижник». Худая согбенная над рукописями фигура произрастает в самом тёмном углу мастерской. За толстыми окулярами не видно глубоко посаженных глаз. А его странные зарисовки может объяснить только консилиум, состоящий из Зигмунда Фрейда, Альберта Эйнштейна, Иеронима Босха и двух-трёх районных психиатров. По статистике, ежегодно родное училище пополняет психиатрическое отделение на пять-шесть пациентов. В високосные годы и того больше. Гапон в этом списке явно первый.

Перепёлкин — полная противоположность своему замкнутому другу Гапону. Неуёмный лидер рок-группы «Зубы врозь», весьма популярной у бесчинствующей молодёжи. С первого дня обучения не расстаётся с постоянной перспективой отчисления. Имеет редкий дар — подрывать спокойствие и провоцировать драчки преподавателей, оценивающих его дикие полотна».

Дальнейшие дневниковые записи приобрели более лаконичный характер:

«Талдыбаев — борец-одиночка за порядок и чистоту. Когда дымит ароматной вишнёвой трубкой, то кажется мудрым персонажем восточного эпоса. Безуспешно скрывает алкогольную зависимость.

Робик — мальчик из школы изяШШШных искусств, трудоголик от живописи, старательный, аж противно!

Шмындрик — не знаю, можно ли с полной уверенностью отнести его к мужчинам, весь в серьгах, носит две (!) косички. Слащавый, прилипчивый гей. Акварелист — великолепный! Постоянно спрашивает у всех: «А тебе нравится?..»

Большая Мать (Оксана) — ей бы танковой дивизией командовать!

Армен — доминирующий самец, похотливый — на куриц заглядывается.

Нинка-Никотинка — этим всё сказано (хорошо, что она не в нашей группе!)

Лора — своего не упустит!

Гульнур — хохочущий китайчонок.

Нюся. Никакая. Что воля, что неволя — всё равно…»

Лишь одно досье Янка оставила незаконченным: «Цесарский — …» Хотя сказать об этом эксцентричном кадре можно немало. Цесарский стал центральной фигурой всего училища с момента появления. «Можешь звать меня просто — хозяин», — знакомился он с одногруппниками. Длинный, худой очкарик, называющий себя высоким, стройным интеллигентом, обладал врождённым комическим даром и безостановочно фонтанировал остротами а-ля Карлсон. Несомненно, в его лице мировая эстрада приобрела бы мастера пародии и звукоимитации.

К сожалению, Цесарский являл собой ещё и пример того, как хронический юмор переходит в цинизм. Постоянно насмехался, задирал, доводил. Особенно злыми его шутки виделись тому, на кого были направлены, но когда он изгалялся над кем-то другим, то это казалось забавным и даже талантливым. Объектом надругательств Цесарского могло стать что угодно: патологическая Лорина жадность, бесконечный гапоновский трактат, авангардная поэзия Перепёлкина, Нюсина заторможенность и многое, многое другое. Но основной задачей Цесарского всегда оставалось одно: не покладая рук, во что бы то ни стало, жертвуя собой, подорвать авторитет «самого старого старосты»! Цесарский запросто мог заявить: «Дед, мурзилку попроще, ты ещё должен помнить Розенбаума кудрявым» или доверительно сообщить Шмындрику: «Знаешь, дедушка Тарас тоже в прошлом передаст». Когда Дед, не выдержав издевательств, взрывался, выходило ещё хуже. Спасаясь от недюжих кулаков, Цесарский со всех ног удирал по длинным училищным коридорам и горланил во всё горло: «Не убивай меня, пердя старая! Не губи ребёнка, педофил! Люди добрые, помогите, за мной гонится пупок с глазами!»