Не единственная (СИ) - Миленина Лидия. Страница 17

А ей так хотелось поговорить с ним! И просто побыть рядом, потому что возле него так спокойно, так… она не могла понять свое ощущение от его присутствия. Словно все тревоги уходили далеко-далеко, и оставалась лишь легкая радость да ощущение падения в бездну, наполненную странным наслаждением и сладостью.

Слуги занимались своими делами, иногда разговаривали с ней. Тиарна вызывала ее каждый день, часто обнимала, успокаивала, хоть Аньис и не жаловалась на жизнь, спрашивала, что ей нужно… А Аньис ничего не было нужно. Она еще не понимала, чего хочет. Ей нравилось, что можно читать книги в библиотеке, гулять в красивом внутреннем саду, любоваться на изысканные растения, дарящие прохладу в жаркие дни. Что можно самой выбрать, чем заниматься. Это была непривычная, приятная свобода. Но она же вызывала тягучее чувство собственной никчемности. Все вокруг были чем-то заняты, у нее одной не было никаких обязанностей. Живя в семье, она привыкла, что всегда есть дела, и сейчас не знала, куда себя деть, хоть возможностей было немало. Но вскоре все изменилось.

На четвертый день началась учеба. Аньис сразу поняла, что кто-то постарался, чтобы ее наставниками были люди, которым неважно, что она девочка и рабыня. Учитель по наукам, невысокий наполовину лысый господин Шмальер в первый же день сказал ей:

— Мальчик, девочка — не вижу никой разницы. Главное, есть ли способности. А этого мы еще не знаем. Впрочем, если ты наделена усидчивостью и терпением, то сможешь освоить все науки, хоть время упущено, и ты уже большая… Аньис, у тебя есть усидчивость? — он лукаво посмотрел на ученицу.

— Не знаю, господин, — честно ответила Аньис. Она сидела за столом, прилежно сложив перед собой руки, так же, как делала это, когда ходила в школу грамотности. Там учителя били по рукам линейкой, если ученик отвлекался от занятия, начинал чесать за ухом или лез пальцем в нос. — Я не очень хорошо понимаю, как это, я всегда делала то, что нужно.

Шмальер понимающе улыбнулся:

— Хорошо. Думаю, ты точно наделена этим качеством…

Так началось ее обучение и пошло хорошо. Она была сообразительной, легко запоминала новое. В ней совершенно не было лени и желания бездельничать, свойственного детям из богатых семей. Правда, уже на второй день она поняла, что работать головой ничуть не легче, чем по дому. Даже намного сложнее. От этого устаешь, хоть и по-другому, чем если полдня стирала одежду малышей или прибиралась в мастерской. Но учитель хвалил ее и за усидчивость, и за способности.

— Ты хорошо делаешь логические выводы, — говорил он. — И достаточно быстро думаешь.

А перехвалить Аньис было невозможно. Она и верно была слишком старательной для этого. Лишь благодарно улыбалась и продолжала учиться еще лучше.

Правописание, математика и история не составили для нее проблемы. Особенно ей нравилось слушать об истории Альбене и других государств, запоминать, что, где и когда происходило, кто правил и как правил много веков назад и почему вошел в легенды… А вот с предметом под названием «естествознание» она сразу не подружилась. Вернее, ей очень понравилась та его часть, где учитель рассказывал, как устроены тела человека и животного, зачем растениям цветы, что такое плод аостри, какие звери водятся на суше и в воде. Иногда нужно было приложить усилия, чтобы понять и разобраться, но это было интересно. А вот та часть, где нужно было изучить принципы передвижения тел, законы того, как течет вода, как падает свет на предметы, была ей совершенно непонятна. Иногда Шмальер даже раздражался.

— Ну как ты не понимаешь! — говорил он, прохаживаясь из угла в угол по комнате. — Свет падает на предмет и отражается… — он рисовал на небольшой доске, установленной на штативе, стрелочки и коробочки. — Поэтому мы видим предмет… Если бы не отразился, а попал в предмет, то мы не увидели бы… Что тут непонятного?!

— Я не понимаю, как свет может падать, — отвечала Аньис. — Он ведь не яблоко…

Другого учителя — по искусствам — звали господин Анти. Высокий худой мужчина лет тридцати с каштановыми волосами и мелкими чертами лица поражал любовью к своему делу. Было неясно, кто из них получает больше удовольствия от уроков, она или он. Казалось, господин Анти счастлив и от того, что может передать свои умения другому, и от того, что сам может сыграть и спеть.

На первом уроке он определил, что у нее есть слух и неплохой голос, попросив исполнить любую песню. Аньис вспомнила шутливую детскую песенку, которую часто напевали девочки на улице.

— Научишься играть на кайне, — он бережно взял в руки небольшой деревянный инструмент с длинным грифом и четырьмя струнами. — И на паломоне, — указал ей на громоздкую тумбу с множеством разноцветных клавиш. Может быть, хочешь еще на чем-нибудь?

Аньис подумала.

— Господин, мне нравится, как звучит тапоко, — это была небольшая дудочка с восемью отверстиями, на таких часто играли артисты на базаре. — Когда я была маленькая, хотела научиться играть на нем.

— Это инструмент бедняков, он очень простой, — поморщился господин Анти. И вдруг улыбнулся: — Но мне тоже нравится, как он звучит! Я тебя научу! Так, сначала бери кайне… Нет, подожди! Давай я тебе сыграю, чтобы ты услышала ее голос…

Танцевать он ее учил с таким же энтузиазмом. Сначала Аньис сомневалась, что мужчина может научить и этому. Только в бедных кварталах мужчины и женщины иногда плясали парами. В кругах высокопоставленных лиц были приняты лишь отдельные мужские и женские танцы. Причем танцы наложниц служили для услаждения взгляда господина. Но к удивлению Аньис, господин Анти оказался настоящим мастером женских танцев. Угловатый, худой, он выглядел немного неуклюжим, как слишком быстро вытянувшийся подросток. Но стоило ему начать танцевать — и движения приобретали плавность, в них появлялась истинная грация. А женские движения, где должны были двигаться самые соблазнительные части тела, он показывал так, что было сложно не повторить.

Он брал Аньис за руку (сначала Аньис смущалась от физического контакта с мужчиной, но быстро поняла, что это просто часть обучения), становился рядом и показывал, велев двигаться вместе с ним.

— Вот так! Шаг в сторону, теперь изогнись влево… Мо-ло-дец! Нет-нет, более плавно! Не части, слушай музыку! И пошли вместе вперед… а теперь назад… А теперь бедро пошло… Пошло бедро, как у меня, смотри! Вот так!

Аньис смеялась, уж больно забавно он крутил худым бедром, чтобы объяснить ей. Анти не обижался и тоже смеялся. На второй день занятий с ним Аньис почувствовала, что счастлива на этих уроках. И, конечно, заниматься искусствами ей нравилось больше, чем наукой.

Вечером у себя в комнате она напевала песни или мурлыкала мелодии, которые разучивала с Анти.

Аньис не знала, что, выбирая ей учителя по музыке, господин Рональд просил каждого исполнить что-нибудь на разных инструментах, спеть, пройти в мужском и женском танце по комнате… И выбрал Анти за его любовь к искусству, приверженность своему делу и живой нрав. Господин Рональд симпатизировал богеме.

Рональд отложил последний фолиант. Древние рукописи, некоторые обожженные, желтые, словно погрызенные временем, лежали перед ним толстыми кипами. Он прочитал все, что смог найти в библиотеке о феномене Сокровища. Почти ничего нового, обо всем этом он знал или догадывался раньше. Человеческие источники хранили мало правдивых сведений о народе Эдора. Да и легенды больше походили на детские сказки, чем на сказания, в которых таится правда. Но Рональд собрал по крупицам все, что можно, чтобы понять и ощутить в полной мере.

Когда-то давно раса Эдора хранила мир от адских сил. Она жила в преддверии ада, в предгорье Андорре, стояла на страже. Порой некоторые из них посещали ближайшие селения и скрещивались с людьми, жителями соседней страны — Альбене. А изредка на свет появлялись их потомки. Лишь наполовину люди, они не знали своих свойств и обычно оставались среди людей. Создавали семьи, рождали детей…