Осень и Ветер (СИ) - Субботина Айя. Страница 37

Лейла.

Где бы мы еще встретились, как не на выходе из детского книжного магазина?

Мне совершенно не нравится ее взгляд. То, как Лейла смотрит на руку Евы в моей ладони, больше напоминает прицельную бомбардировку крошечными атомными разрядами. Я чувствую, что у меня даже кожа на тыльной стороне ладони начинает зудеть, словно ее обдали кипятком.

Она красивая, как чертова фурия, но… что-то со мной не так. Мне больше не хочется ковыряться в прошлом, нырять в воспоминания о наших умерших отношениях. Может быть, всему виной ночь, которую мы провели вместе, а может, дело в женщине, которая с непониманием наблюдает за тем, как мы с Лейлой смотрим друг на друга.

— Наиль? — Лейла вскидывает бровь, очень плохо изображая безразличие. Она никогда не умела держать себя в руках, всегда вспыхивала от малейшей искры, словно спичка, и были времена, когда я даже находил это забавным. Теперь же искренне не понимаю, что милого может быть в вечно истерящей женщине. — Что ты делаешь… здесь?

Лейла имеет в виду детский магазин, но продолжает смотреть на Еву. Оценивает ее с видом торговки, которая пришла купить породистую лошадь, но отчаянно ищет повод придраться ко всему, чтобы сбить цену. И я поддаюсь голосу разума, который говорит, что я должен как минимум прикрыть Еву от этого презрения. Это наши с Лейлой обиды прошлого, которые вдруг вскрылись и кровоточат, и Осень здесь совершенно не при чем.

Выступаю вперед и осторожно толкаю Еву себе за плечо. К счастью, она умная женщина, и сразу понимает, что если я так поступаю — значит, есть причина.

Кстати, поступаю очень вовремя, потому что к Еве присоединяется ее компаньонка, и мне хочется громко выругаться. Сегодня судьба явно играет против нас с Осенью, потому что Лейла гуляет по магазинам вместе с моей матерью.

Мы обмениваемся приветствиями и я, как хороший сын, целую ее в щеку, давая окинуть себя придирчивым материнским взглядом. Делаю все, чтобы оттянуть момент, когда мать перенаправит свое внимание на Еву, но она делает это слишком быстро: выглядывает из-за моего плеча и, чуть прищурившись, смотрит на Осень.

— Ева — это моя мама, Карима Эльдаровна. Мама — это моя подруга, Ева Шустова.

— Очень приятно, — настороженно отвечает Осень, но мать отвечает ей лишь холодным кивком.

Моя мать родилась в богатой семье, она благородной крови и, хоть мы далеко не традиционная мусульманская семья, она предпочитает чтить традиции. В особенности те, которые обязывают мусульманского мужчину жениться на единоверке. И, конечно, то, что мы с Осенью держимся за руки, дает более, чем ясное представлены о наших с ней отношениях. Я сказал «подруга», но ни один из нас четырех не ставит под сомнение, что за отношения скрываются за этим безликим словом. Тем более для матери, которая знает, что я никогда не появлялся с одноразовыми женщинами на людях.

— У внука тети Зульфии в воскресенье День рождения, — говорит мать сухим голосом, и я вижу, что точно так же, как я прячу за своей спиной Еву, она придерживает Лейлу.

Смешно: ни один человек на свете не удержит ее от сцены, если Лейла решит, что пришло время устроить скандал. Ни один человек на свете, кроме меня. А у меня разговор очень короткий и выражения далеки от тех, которые стоит упоминать среди плюшевых мишек и товаров для новорожденных.

— Передай мои искренние пожелания, — говорю я. Идиотский разговор, потому что мы преследуем разные цели. Мне глубоко плевать на внука тетки — кажется, десятого по счету — матери не плевать на то, почему я выбрал Еву, а не порядочную мусульманку. Лейла готова разорвать нас с Евой на части, а Ева… Моя Осень просто пытается приспособиться и не разбиться о рифы моего прошлого.

— Будет очень вежливо прийти и поздравить ее лично, — продолжает мать.

— Я не делал этого пять лет, — пожимаю плечами, — так что предпочту сохранить традицию.

— Кто она? — наконец, взрывается Лейла. Она явно не слышала ни слова, потому что была слишком увлечена составлением плана уничтожения женщины, которая стала ее заменой. — Твоя очередная игрушка? Еще одна попытка позлить семью? Сделать всем назло? Брыкаться и корчить самостоятельного?

— Я могу подождать в машине, — спокойно, с достоинством говорит Ева. Если слова Лейлы ее и задели, то даже мне не удается прочесть это за ее невозмутимым видом.

Горжусь ею. В самом деле чертовски горжусь: то, как она себя ведет, не дает втянуть себя в спор, игнорирует провокации просто идеально. Поэтому плюю на все: поворачиваюсь и легко, едва касаясь, целую ее в губы.

— Я быстро, — говорю, напоследок чуть сильнее сжав ее пальцы.

— Могу взять кофе в стаканчиках, хочешь?

— Было бы неплохо.

— Была рада с вами познакомиться, — говорит Осень моей матери, сдабривает слова вежливой улыбкой, переводит взгляд на Лейлу, желает ей хорошего дня — и у ходит, унося с собой пальму первенства в сегодняшнем состязании на звание самого здравомыслящего в нашем квартете.

Глава двадцать шестая: Ветер

— Снова протестуешь? — качает головой мать, вгрызаясь в меня укором.

— Просто живу, как считаю нужным, — отвечаю я.

На самом деле, это будет разговор матери и сына, которые видятся два-три раза в год по большим праздникам: злой, до краев наполненный взаимными упреками и сдобренный вечной темой о том, как и во имя чьего счастья я должен жить.

— Она христианка? Иудейка? — снова лезет с вопросами Лейла, и я снова ее игнорирую.

— Ты поступаешь необдуманно, — более сдержана в словах моя мать, но ее взгляд так же зол.

Лишь опыт прожитых лет с таким непростым человеком, как отец, заставляют ее не опускаться до уровня Лейлы. Интересно, кому из них пришла в голову идея совместного похода по магазинам? Помнится, недавно мать говорила, что в качестве моей жены Лейла ее тоже совсем не радует, и даже пыталась навязать какую-то набожную дочку будущего министра.

— Если это что-то несерьезное… — продолжает мать, но Лейла грубо ее перебивает.

— Ты просто боишься отношений, Наиль.

— Всего лишь предпочитаю держаться подальше от женщин, которые раздвигают ноги перед другими мужиками, пока я зарабатываю деньги для семьи.

Лейла горит изнутри: почти вижу, как дым валит из ее ушей и ноздрей. С ней так всегда: сама мелет языком, даже не пытаясь контролировать словесный понос, и тем самым просто провоцирует сыграть против ее же словами. Правда в том, что ее измена давно получила огласку, хоть и не от меня. Бессмысленно упрекать меня в чем-то, после того, как первая поставила крест на всем хорошем, что держало нас вместе.

Я вижу так много всего в ее невысказанном упреке: мол, она привыкла жить красиво, ездить куда ей вздумается, покупать все, что хочется, бродить с подругами по дорогим клубам и отрываться, от нечего делать заказывая самые дорогие напитки и закуски. И моя зарплата хирурга ее, конечно же, не устраивала. А сколько раз вставал вопрос о том, что я мог бы стать «пластиком» и рубить бабло на женах богачей, которые хотят губа, как у Анжелины Джоли — даже воспоминать противно. Но я любил: слепо и сильно. И это была самая большая ошибка моей жизни.

Помню, как дернуло что-то, не дало сказать, что я еще и финансовый аналитик, и за мои услуги платят куда больше, чем она сможет потратить. Хотел посмотреть, готова ли она принять меня, как есть, принять другую жизнь ради меня.

Но теперь это все равно бессмысленно сотрясание воздуха, поэтому лучше прекратить зашедший в тупик разговор.

— Мне правда пора бежать, — говорю матери, наклоняясь для поцелуя в щеку. — Передавай привет тете и имениннику.

— Отца оперируют через неделю, — произносит она, и я впервые слышу в ее голосе тревогу. Впервые тех пор, как не стало брата. — Ты должен быть с ним. Со своей семьей. Ты должен вместе с нами просить Аллаха о чуде.

— Я попрошу, мама.

Воздух вдруг становится спертым и тяжелым. Я поворачиваюсь на пятках и ухожу. Слепо ставлю ногу на эскалатор — и кто-то налетает на меня сверху. Держит так крепко, словно я единственная соломинка в бушующем море.