Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 139
Перспектива погибнуть из-за подлой ушастой сучки от эльфийских стрел, мучительно корчась в предсмертной агонии, Правителя не радовала, а потому, как бы не желал он над ней расправы, пришлось отступить. Украдкой взглянув на Владыку, Транап вернулся в тронное кресло.
— Чтобы мы не переубивали здесь друг друга, стража, оденьте на принцессу эльфов кандалы. Нам не нужны неожиданности.
Наблюдая, как конвоиры исполняют его указ, Правитель не заметил, как залюбовался гордячкой с полыхающими гневом огромными глазами. Что-то было в ней, что интриговало его. Необычно пылкая для эльфа, и возбуждала непомерно. Любопытно, какова же её страсть?
— Скажи, инкуб, — нехотя взглянул властелин на пленённого полководца, — неужели эльфийская шлюха так хороша на ложе, что ради услады с ней ты убил Амона?
Преисподняя, дай выдержку, чтобы не разорвать к чёртовой матери хлипкие цепи! Жуткая, поистине мефистофельская улыбка сопроводила пронизывающий взгляд инкуба, и неприятное ощущение собственной уязвимости перед узником заставило поёжиться Транапа.
— Хуже падших ангелов могут быть только падшие демоны. Начинайте казнь. Сперва он, — перст Правителя указал на Фиена. Вожака подхватили под руки конвойные и повели к плахе.
— Ты и теперь уверен, что задумка была плоха, а, Марбас? — заскрипел зубами отчаявшийся Шагс, и та же Иллиам возроптала:
— Почему мы бездействуем, Лиэйя?
— Ждём, когда свершится самая важная битва, — чародейка смотрела прямо перед собой. Глаза её, обычно почти прозрачные, сейчас будто снегом припорошило. Она взирала на нечто недоступное остальным. — Я вижу воина. В нём тьма и свет ведут сражение. Свет меркнет, но он ещё не потух, он сопротивляется. Исход этой битвы решит судьбы многих.
— А… — Cаm Veryа задумчиво потеребила мочку изящного ушка и вдруг сорвалась с места. — Ничего дурного. Я только на минуточку подойду к Квинту, — улыбнулась она преградившему ей дорогу Дарену и, обогнув его, плавно заскользила по эшафоту. На ходу подхватив нетронутый клинок Зартриссов, она привлекла всеобщее внимание. О фаворитке Валагунда еще при Морнаосе ходили такие небылицы, что Иллиам купалась денно и нощно в сомнительной славе. Немного «подмоченная» репутация и интрига, насколько она убедилась, перед женщиной открывают двери как в фешенебельные усадьбы высокородных господ, так и в самые злачные трущобы, ибо любопытство не чуждо любому сословию. Тем и пользовалась напропалую.
На открытой ладони Cаm Veryа протянула палачу материнский клинок:
— Ты ведь знаешь, что в нём сила Лайнеф? Знаешь. Я по глазам вижу. Квинт…
— Квинта нет. Кончился, — глухо проскрипел палач.
— Иногда мы молчим о том, что любим, не из гордости, а из чувства вины. Так было с твоей матерью, так было со мной. Не допусти, чтобы так стало с тобой, Квинт. Держи, — она фактически вложила в руку палача магический клинок. — Он придаст тебе сил. Выйди из тьмы, воин, потому что я скучаю по нашему повесе.
Иллиам ушла. Материнский клинок мягко поблёскивал в сумерках, холодя демэльфу кожу, пока Халлон оглашал волю своего народа…
— То есть, эльфийский народ согласен примириться с бесчестием будущей королевы? — предполагая, что ослышался, недоверчиво переспросил Дарен.
— Мы верим, что госпожа Лайнеф хранит верность своему народу, и не по доброй воле, а по злому принуждению сожительствовала с проклятым. Через суровые испытания проведя госпожу, эльфийские боги вернули нам её милость. Кто мы такие, чтобы перечить их воле? — весьма красноречиво распинался Халлон. — Мы убедились, что дух великих праотцов не оставил их потомка. Если принцесса снизойдёт до подданных и ответит, правда ли, что преступник насильно удерживал её, это избавило бы нас от душевных терзаний, и мы с гордостью склоним перед признанной королевой головы.
Тёмные выжидательно уставились на эльфийку:
— Госпожа?
«Лицемеры», — едва не швырнула им в лицо обвинение воительница. Отчаяние жалило ей сердце. Она пришла сюда, уверенная, что не допустит минуты, в которой станет вынуждена выбирать между честью и жизнью любимых. Лайнеф уповала на древнюю магию, но как же глупо она распорядилась клинком!
Мактавеш поймал взгляд любимой. Дьявол! Он отдал бы всё, чем когда-либо владел, лишь бы не видеть в нём этой тоскливой беспомощности, но теперь он даже жизни своей не господин.
«Детка, ты готова?» — спросили глаза демона истинную.
«Никогда!» — панически взбунтовалась душа девы-воина.
«Кто бы сомневался, — ответили губы, обнажившись в ироничной усмешке. Демон вздохнул, тряхнув головой, и сдвинул широкие брови. — Не упрямься, принцесса. Скажи им «да»».
«Нет. Ни за что! Фиен, мы найдём другой путь. Мы что-нибудь придумаем. Так не должно всё закончиться! Ты обещал, что никогда ради меня не умрёшь!» — пусть это звучало по-детски, ей было всё равно. Она не отпустит его. Не отпустит! Она запрещает ему умирать!
«Помнишь, ты говорила мне, что в друг друге наша обитель?»
«Помню.»
«Тогда чего ты страшишься, глупышка? Они бессильны отнять то, что хранят сердца.»
«Чёрт тебя дери, демон! Не поступай так со мной. Ты мне нужен весь! Я не могу без тебя! Я сдохну без тебя!» — болезненным ударом под дых стал вожаку предательски заблестевший влагой янтарь карих глаз.
«Неверно, тигерна. Ты сможешь, Лайнеф. Ради наших детей сможешь. Я знаю, — уверенно улыбался он. — Ты всегда была моей сильной деткой. Я буду рядом, обещаю. Пока нужен, я буду рядом. Ведь ты не забыла, что я инкуб? Я проберусь в твои сны и вновь стану красть тебя у всего мира».
«Этого мало! Этого ничтожно мало!»
«Убеждена? — услышала она дерзкий смех демона вожделения и соблазна. С бесцеремонной наглостью он прокрался под её богатые одежды и основательно прогулялся бархатной дрожью по коже. — В снах воплощаются самые смелые фантазии. Тебе ли этого не знать, моя ненасытная принцесса? Высшая, кульминационная форма раскрепощённости. Ничто не сдерживает, ничто не может остановить. Моё тело накроет твоё и пронзит его. Ты любовно сожмёшь меня бёдрами. Тебе станет так хорошо, так жарко, что рассудок не сможет выдерживать бесконечного удовольствия. Он будет искать спасения и найдёт его во вселенной, имя которой «наслаждение». Ты воспаришь к ней, когда я всё ещё буду любить тебя. И снова, и снова до самой бесконечности снов».
«Пожалуйста, не надо,» — всхлипнуло её сердце. Фиен ощущал его столь отчётливо, словно оно лежало на раскрытых его ладонях. Его упрямица сдавалась. Осталось только надавить.
«Ответь им,» — губы инкуба кривились в усмешке. Боги! Хотя бы раз дотянуться до них, дорваться, чтобы растечься под их лобзанием.
«Фиен! Я умру без тебя…»
«Не то. Подчинись мне, Лайнеф! Докажи, что любишь! Смелей, дьяволица моя. Крикни им это чёртово «да» так, как умеешь только ты!
— Да!
Инкуб добился своего. Он победил. Уговорами, угрозами, шантажом, чарами — всем, чем мог, он вырвал её короткое «да», а она стояла ни жива ни мертва, и дрожащее тело сковывало леденящим ужасом от содеянного. Боги, что она натворила?! Что наделала?!
«Я никогда не насыщусь тобой, моя детка», — с благодарностью ответили улыбающиеся глаза вожака Каледонии, и вдруг на виду тысяч собравшихся тёмных, демонов и эльфов, всего этого грёбаного сброда, закованной в оковы рукой Мактавеш схватил за шею сына, на сколько хватало сил прижал к себе и надсадно захрипел:
— Я тебя об одном прошу, щенок: храни мать. Таких, как она, не бывает.
Шальным взглядом вождь окинул заволновавшуюся толпу и с неизменной насмешкой над порочностью грешного мира пророкотал:
— Жил так, как считал нужным. Убивал и насиловал. И быть посему! Но ни о чём не жалею. Ни мгновения!
Некоронованная королева эльфов смотрела, как любимый опустился на колени и положил голову на плаху, и вселенная её меркла, сужалась, сжималась до размера узкой полосы отблеска меча в руках сына-палача.
Как в тумане она расслышала голос Фиена:
— Руби, щенок.