Слышащая (СИ) - Кавин Ирина. Страница 4

Несмотря на её глухоту, общаясь с ней на языке жестов я всегда сопровождала движения рук фразами, поэтому постаралась как можно спокойнее произнести:

– Всё в порядке, ба. Что-то случилось?

Я вслушалась в звук собственного голоса, но на сей раз он звучал вполне обычно – никакого эхо не было. Нетерпеливыми жестами бабушка спросила меня, приходил ли кто-либо в лабораторию.

– Да, – ответила я, – приходил новый стажер-иностранец, но Инны Валентиновны не было, так что он зайдёт завтра.

Бабушка побледнела как полотно. Боясь, что ей стало плохо, я шагнула к ней и хотела взять за руку, но она резко отстранилась.

– Ты нормально себя чувствуешь? – забеспокоилась я.

Бабушкин ответный жест говорил, что она в порядке, но я сомневалась всё больше – её как будто била мелкая дрожь. Я решила, что узнав от Инны Валентиновны, что мне придётся работать ночью, она переживала из-за этого. Я поспешила успокоить её и сказала, что, возможно, даже успею вздремнуть в лаборантской, хотя и не рассчитывала на это. Но к моему удивлению у бабушки не было ни единого возражения – она только кивнула.

– Ба, с тобой точно всё хорошо? – ещё раз переспросила я.

Бабушка снова кивнула и отмахнулась от дальнейших расспросов. Я знала, что недавно руководство НИИ поднимало вопрос об её уходе на пенсию – это стало для нас громом среди ясного неба. Бабушка не представляла жизни без работы, так что с тех пор, как это случилось, она была сама не своя. Поэтому увидев её такой опустошённой, я решила, что эта тема, возможно, вновь была затронута кем-то из вышестоящих, и это могло выбить её из колеи. Вскоре бабушка ушла домой, и я осталась в лаборатории одна.

Глава 3. Другая частота

Запястье, о котором, волнуясь за бабушку, я успела забыть, вновь заныло, и я решила, что хладагент, вероятно, вызвал у меня аллергию, попав на кожу. Мне снова вспомнился разговор с альбиносом: эхо, которое я отчётливо слышала, но не могла объяснить, не давало мне покоя.

Устроившись за столом я придвинула к себе ноутбук и вышла в интернет. Гугл-поиск по свойствам хладагента подтвердил, что при длительном контакте его пары способны вызывать слуховые галлюцинации. Возможно, причина загадочного эхо была в этом, ведь в хранилище я надышалась порядочно. Я вновь отхлебнула кофе, но он уже успел остыть и годился разве что для того, чтобы быть слитым в горшок с кактусом – единственным растением в лаборатории, которое недопитый кофе и холод сделали практически неуязвимым: он круглый год радовал глаз своим вечнозелёным окрасом и даже иногда цвёл.

Взглянув на часы я сообразила, что давно пора было возвращаться к эксперименту, а ещё, что – несмотря на радужные перспективы, нарисованные для бабушки, – спать мне в ту ночь не придётся. Не велика потеря – обычно, стоило мне лечь в постель, как рой бесполезных мыслей атаковал со всех сторон, так что к утру я зачастую не могла с уверенностью сказать, спала ли вообще. Тем более, что никогда не видела снов.

Вкрутив, наконец, многострадальные клапаны на места, я запустила криоустановку. К моей радости, равномерный гул заработавшего двигателя возвестил о том, что мои старания не пропали даром. Всю ночь я следила за работой установки и записывала результаты измерений, одновременно готовя расчёты.

Темпы таяния подлёдной мерзлоты в Арктике оказались не такими уж катастрофическими – века три-четыре она продержится. Так что вероятность апокалиптического сценария, которая так взволновала нашу профессуру, мала, и сенсацию на грядущую конференцию директор НИИ не привезёт. Все переполошились из-за подлёдных запасов метана: на дне Северного Ледовитого океана под километровыми слоями мерзлоты они очень велики. Уже сейчас из-за постепенного таяния подводных льдов метан выходит на поверхность, но опасения учёных вызывает не постепенный, а массовый выброс метана, ведь газ в таких объёмах способен отравить атмосферу Земли, сделав её непригодной для жизни. Мои расчёты говорили, что для массового выброса нагрев мерзлоты должен возрасти в сотни раз, а этого не предвидится, даже если ни одна страна мира не будет соблюдать ни Киотский протокол, ни другие договорённости по климатическим изменениям. Отчёт был готов аккурат к началу нового рабочего дня.

Ночью меня поддерживали кофе и пирожки, которые Надя заботливо захватила из столовой в обед, предугадывая, какая весёлая ночь мне предстояла, но силы мои были на исходе. Я уже готова была упасть на диван в лаборантской и забыться хотя бы на несколько минут, когда заметила на лабораторном столе открытую ёмкость с хладагентом. И как только я могла забыть о нём? Надо было вернуть его в хранилище, пока от повышенной температуры он не пришёл в негодность.

Рабочий день начинался в девять, но большинство сотрудников обычно появлялись на работе не раньше десяти утра, поэтому по пути в хранилище я никого не встретила. Тем неожиданнее оказалось то, что едва войдя туда я поняла, что внутри кто-то был. Резкий звук разбившегося стекла, донёсшийся из глубины помещения, заглушил щелчок замка закрывшейся за мной двери, поэтому моё появление в хранилище, очевидно, осталось незамеченным.

Я хотела пойти на звук, но услышав приглушённые голоса, доносившиеся, как мне показалось, из пространства между стеллажами, замерла и прислушалась. Голоса звучали как будто сквозь какие-то щелчки, но я не могла разобрать ни слова. Стараясь двигаться бесшумно, я приблизилась к месту откуда, как мне казалось, шёл звук, и выглянула из-за боковой стенки стеллажа. То, что я увидела, повергло меня в шок.

В проёме между стеллажами стояли двое – ребёнок, мальчик лет десяти, и моя бабушка. На полу между ними растекался, полыхая пламенем, жидкий реагент. Они разговаривали, не обращая на это никакого внимания. Да, я едва ли могла поверить собственным ушам: моя глухонемая бабушка говорила!

Но самым странным оказалось то, что хотя её голос, как и голос мальчика, звучал на неизвестном мне языке, я понимала то, что слышала. Поток незнакомых звуков мгновенно трансформировался в моей голове в слова на русском языке, как будто у меня в мозгу работал синхронный переводчик. Я услышала лишь обрывок разговора:

– Она уже расщеплена! – произнесла бабушка. – Прошу, дайте мне поговорить с отцом! Она нужна нам!

Бабушка обращалась к мальчику склонив голову, с почтительностью, как будто говорила с человеком, обладавшим непререкаемым авторитетом.

– Лорд не станет слушать, – жёстко отчеканил мальчик, – однажды мы уже доверились тебе… Всё, что произошло – есть последствия твоей ошибки.

Интонация его голоса звучала совсем не по-детски: строго и властно. Бабушка опустилась перед мальчиком на одно колено.

– Это не повторится! – с жаром воскликнула она. – Я отправлюсь за ней, я... Приведу её к вам!

– Ты предала нас! – отрезал мальчик. – А она бесполезна, как и все Слышащие!

– Старейшина, прошу вас, поверьте, она может помочь! – взмолилась бабушка. – Дайте мне всего один шанс, и я клянусь, что докажу вам это!

Я силилась поверить своим глазам и ушам, но не могла. Гораздо проще было бы принять собственное безумие. Слова бабушки звучали шипением, перемежавшимся щелчками, но… Сама не зная почему, я могла поклясться, что это действительно был её голос.

Мальчик не ответил ей, а лишь присел на корточки и коснулся ладонью пламени, которое всё ещё полыхало между ними. Огонь тут же погас. Когда мальчик поднимался, мне показалось, что его взгляд скользнул по мне. Всего на долю секунды мы встретились глазами, и меня обуял животный страх. Никогда прежде ни один человек не смотрел на меня так. Это был страшный взгляд. Неотвратимый, мучительно тяжёлый, он словно верёвкой скрутил мои внутренности, выжег из головы все мысли. Это было само зло во плоти – его взгляд.

Контейнер с хладагентом, который я всё ещё сжимала в руках, выскользнул на пол, а я попятилась назад и со всех ног бросилась прочь из хранилища. Не помня себя, ворвалась в лабораторию и тут же кинулась в лаборантскую, захлопнула за собой дверь, а потом забралась на диван и сжалась в комок, дрожа всем телом. Вряд ли пары хладагента способны были вызвать такие галлюцинации. Я почти поверила, что и вправду спятила, а другого объяснения найти не могла.