На сердце без тебя метель... (СИ) - Струк Марина. Страница 38

«…В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…»

Интересно, что думают они, эти люди, что сидят сейчас за его столом, охотно приезжают с визитами, подобострастно улыбаются и кланяются при встрече? Говорят ли о нем за спиной то же самое, что бросила ему в лицо нынче днем Лизавета Петровна? Что он опозорил честь своего рода, не одну сотню лет безупречно служившего царю и отечеству. Что его ошибка — темное пятно на славном имени Дмитриевских. Что он недостоин звания дворянина. Преступник, приговоренный царским судом…

Приподнятый настрой, что ощущал Александр с самого утра в предвкушении охоты и после — во время ожидания момента, когда она ступит в столовую, гордо выпрямив спину, испарился к последней перемене без остатка. Оттого и отказался он разделить с гостями «удовольствие от музицирования mademoiselle Зубовой».

— Прошу простить меня, — Александр склонился над ручкой Лиди, обтянутой кружевом митенки. — Вынужден откланяться. Возможно, в другой раз? Когда буду у вас с визитом?

Он знал, как загладить перед Лиди собственный уход из салона. Быть может, это глупо, но почему-то захотелось, чтобы она не огорчалась сейчас из-за него, как бывало прежде.

— Вы обещаетесь? — девушка, казалось, даже дыхание затаила, пока ждала его ответа.

И он улыбнулся грустно, понимая, что, верно, никогда не сможет дать ей того, чего она так ждет от него. Если только — отчасти…

— Обещаюсь.

В который раз Дмитриевский нарушил некогда установленное им же правило — не курить в библиотеке. Но хотелось отвлечься, а книги и журналы не помогали в том. В курительной же могли быть гости с охоты, и потому путь туда для него, желавшего остаться в одиночестве, был заказан.

Но не успел Александр вытянуть ноги к огню, раскурив трубку, как в дверь библиотеки тихо стукнул лакей, будто уже заранее прося прощения, что беспокоит.

— Александр Николаевич, мадам Вдовина просит уделить ей несколько минут…

И Дмитриевский, выпрямившийся, когда открылась дверь, снова откинулся на спинку кресла, прикрывая на миг глаза и собираясь с мыслями. Он уже заранее знал, о чем пойдет речь спустя пару мгновений, когда лакеи внесут кресло с Софьей Петровной, вынужденной пока передвигаться по дому с помощью слуг. И, еще не выслушав ее, заранее знал, как поступит.

Глава 10

С недавних пор Лиза полюбила сидеть в темноте. Даже нарочно просила Ирину плотнее прикрывать заслонку печи. Чтобы и эта тонкая полоса света не нарушала мрака, в который постепенно погружалась комната с началом зимнего вечера. Обхватив руками колени, Лиза утыкалась в них подбородком и ни о чем не думала, не вспоминала… Ни о Дмитриевском, ни о том, кого ждала здесь, в темноте комнаты, ни о своей туманной будущности. Ни тем более об охоте и том происшествии…

— Что с тобой, ma chère? — мадам Вдовина встревожилась в тот день не на шутку, когда Лиза буквально влетела в их покои, резко распахнув дверь. Софья Петровна молча наблюдала, как девушка в остервенении стаскивает перчатку с руки, разрывая тонкую лайку, а после швыряет шапку и жилет на пол. Ирина еле успела подхватить вещи с ковра, прежде чем разъяренная Лиза прошлась по ним за ширму, спеша ополоснуть лицо водой в попытке обуздать эмоции.

Видя состояние дочери, мадам Вдовина с нарастающим беспокойством следила за каждым ее движением, ловила каждое слово, чтобы в случае нужды одернуть Лизу, не дать той сказать лишнего при местной девке. Только когда Ирина вышла вон, унося мокрый наряд, знаком велела говорить.

— Это невозможно, мадам! Этот человек невозможен! — Лиза изо всех сил сжала пальцами край столика. — Все бессмысленно… все! Самое лучшее, что мы можем сделать — это уехать… Я настаиваю! — к концу своей речи девушка уже невольно перешла на крик.

— Still, meine Mädchen!^[113] Не забывайте, где мы, — Софья Петровна щелкнула пальцами, как делала всегда, когда чем-то была недовольна. — Вы слишком забылись. Вы — не мещанка, которой дозволено топать ногами и кричать в голос. Вы — дворянской крови. Это первое. Das ist erstens. А вторым скажу вам, что перешагнув порог этого дома, мы обе лишились возможности отступить. И нет у нас пути иного, как только к тому, что наметили. А нынче выдохните… noch mal^[114]… вот так… и поведайте мне, что такого стряслось на охоте.

— Я… я отстала от гона. И случаем оказалась без своего верхового, — Лиза постаралась придать голосу беспечность, но злость, запертая в душе, так и рвалась на волю, вынуждая на резкость в словах. — Меня отыскал граф. И вел себя неподобающе дворянину…

— Man stelle sich nun vor!^[115] — выдохнула одновременно потрясенная и обрадованная услышанным Софья Петровна, как обычно в сильном волнении перейдя на язык родных земель. — Самолично в руки идет! Он… он касался вас? Каков ущерб имени честному?

Лиза была бы рада обмануть. Сказать, что ничего не было вовсе, уже жалея, что открылась матери. Но поняла, что идти на попятную нет смысла, равно как лгать. Оттого и рассказала все.

— So einer ist er also!^[116] — Софья Петровна расплылась в довольной улыбке. — Горяча кровь… все, как я думала… Но чтобы так скоро!

— Я бы не питала особых надежд, мадам, — с сомнением в голосе заметила Лиза. — Помните о том случае на одном из праздников под Петербургом? Когда его сиятельство презрел долг честного человека в отношении девицы…

— Та девица была дура, — грубо возразила Софья Петровна. — Так глупо… так нелепо ставить ловушку для собственной чести. Все должно быть иначе — тонко, аккуратно, без лишних подозрений. Чтобы кровь сама толкнула на то, что приведет к венцам. Мужчину толкнула, не девицу!

Они замолчали на некоторое время, вспоминая известную обеим историю из прошлого хозяина Заозерного, случившуюся еще до того дня, когда ему поневоле пришлось стать любителем деревни.

Одна из знатных столичных персон пригласила почти весь свет в свое загородное имение на увеселения в честь дня ангела супруги. Многие гости остались на ночлег, в том числе и герои истории. По окончании последнего в череде тех увеселений бала все разошлись по комнатам. Причем хозяин предусмотрительно разместил дам в правом крыле дома, а мужчин — в левом.

Каким образом одна из девиц оказалась вместе со своей горничной на мужской половине, позднее так и не выяснилось. Версий было много, даже совсем неприличные, те, что никогда не озвучивались в присутствии Лизы. Но факт оставался фактом — девица ночью была возле мужских спален и, более того, даже зашла в одну из них — ту, что занимал граф Дмитриевский. Зашла на несколько коротких мгновений, чтобы впоследствии жалеть о них всю оставшуюся жизнь.

Лиза прекрасно понимала, что по прошествии времени история, передаваемая из уст в уста, могла обрасти самыми невероятными подробностями. Но суть ее вряд ли изменилась. Честь девицы была попрана. Любой благородный человек свел бы на нет возникший ущерб девичьей репутации. Но Дмитриевский обязательств на себя взять не пожелал. А когда брат девицы попытался призвать его к ответу, граф хладнокровно убил того на дуэли.

Даже думая о том, Лиза не могла не ощущать странной тяжести в груди. Бедняжка! Лишиться в одно время и брата, и счастливой будущности. И пусть сейчас у каждого своя версия причины, что привела девицу в спальню Дмитриевского, и того, что могло случиться за время этого конфуза, итог был один. Ничего, кроме жалости и сочувствия Лиза испытывать к той не могла. Да еще в очередной раз удивилась бездушности графа.

— Dumme wie Bohnenstroh!^[117] — проговорила после паузы Софья Петровна. — Коли уж риск, так после расчетов долгих. И не при слугах… Они так болтливы порой. У тебя все же иная история, meine Mädchen, согласись. Там были очевидцы, тут же…

— Не сойдется, — упрямо повторила Лиза. — Не по его правилам, не по его…

— Поглядим, — так же твердо, как Лиза, сказала Софья Петровна, недовольно поджимая губы. Ей не нравились перемены, что случились с девушкой в Заозерном. Ту словно подменили. Ранее казалось, что все будет намного проще, нынче же…