Держаться за звезды (СИ) - Есина Анна. Страница 7

  Яна беспомощно наблюдала за происходящим. Тихий внутренний голосок нашёптывал, что будет правильнее позволить этой беспощадной силе поквитаться с теми, кто превратил её жизнь в ад, кто сломил её волю и растоптал душу, с теми, кто предал её доверие. Но что-то мешало спустить с невидимой привязи и шар, и облако, и явившиеся на выручку столовые приборы, которые только и ждали её команды, её мысленного обращения к ним. Это что-то было тем чудом уцелевшим кусочком, до которого изверги-родственники не добрались, который она сберегла для себя и своего сына - человечность, сострадание. Доброта.

  И покуда она колебалась, не зная, позволено ли ей отплатить жестокостью на жестокость, Римма Борисовна, проявив чудеса ловкости и прыти, подобралась сзади с выставленным на полную мощность шокером, и свет померк. Последнее, что увидела Яна, это лопающийся огненный шар и агрессивно красные брызги, усыпавшие лицо и шею Лёни. Вопль боли. Пустота.

  ***

  В редкие периоды просветления в затуманенном сознании возникали неясные образы. Они не были чёткими или понятными, и всё же Яна с упрямством цеплялась за них, стараясь уловить ход событий. До слуха доносилось низкое бормотание. Интонации в нём сменяли одна другую. Звучал то ласковый шёпот, то угрожающее шипение, то осуждающий ропот, а то и вовсе бессвязный поток оскорблений. Говорили двое, и лишь с пятой попытки она признала в голосах хорошо знакомых людей.

  Римма Борисовна и Элла, родная сестра Лёни, тощая, словно жердь, бабёнка с лицом загнанной лошади. В ней сплелись все худшие качества семейства Шигильдеевых. От матери сорокалетняя дамочка унаследовала вздорный характер, неумение прислушиваться к мнению окружающих, сварливость и припадки ярости, которые с возрастом растрачивали промежутки спокойствия и безмятежности, превращая милейшую мадам в фурию. От Лёни она набралась занудства и тотального безразличия ко всему, что не входило в круг её интересов. Прибавьте ко всему вышеперечисленному лавры старой девы и первое место на пьедестале завзятых сплетников и поймёте, что Элла прекрасно вписывалась в круг этой малосимпатичной семейки и, исходя из сложившихся традиций, ненавидела Яну всеми фибрами своей несуществующей души.

  − Думаешь, он поправится? - в робком вопросе Риммы Борисовны тоненьким колоском пробивалось сквозь почву безразличия и озлобленности отчаяние.

  − Что за глупости, мама, конечно, поправится. Вот только прежним красавчиком ему уже не быть.

  − Мерзавка! Шельма! Ничтожество! Чуяло моё сердце неладное... Как она могла сотворить такое с моим сыном?

  − Ай, мама, перестань! Успеешь еще сплясать канкан на её могиле. Нам сейчас не о Лёньке думать надо, а о тебе... От этого необходимо избавиться, − она пнула что-то ногой, и Яна без всякого удивления узнала в неведомом нечто собственную спину.

  Удар пришелся в область поясницы и по идее должен был вызвать болезненные ощущения, но... Нет. Девушка ничего не почувствовала.

  Старшая Шигильдеева запричитала, монотонно и со всхлипами, так что нельзя было разобрать ни слова. Элла шикнула на неё и, видимо, начала прохаживаться взад и вперёд. Цокающий звук её шагов, то удаляясь, то приближаясь, эхом отдавался от стен и вгонял в дрёму своей размеренностью. Наконец она остановилась и изрекла:

  − Нам понадобится материал, да, сойдет и скатерть, ведро воды, семидесятипроцентный уксус. Белизну тоже возьми. Ещё маникюрный набор, щётка для одежды, хотя нет, лучше будет раздеть её, чтобы походило на изнасилование. Есть у тебя чистые тряпки? Возьми несколько, тело нужно обмыть. А я принесу лопату из сарая и заведу машину. Ну же, мама, шевелись. Я хочу покончить с этим до рассвета.

  И они, засучив рукава, принялись за дело. Яна чувствовала, как её раздевают, ворочают с боку на бок, грубо тащат за ноги или тянут за руки, перекладывают с тёплого местечка на кафельном полу на скользкий и шуршащий полиэтилен, который лип к коже. Что-то холодное с кислым запахом шлёпнулось на живот. Девушку передёрнуло от отвращения, но внешне она осталась столь же неподвижной, какой была, когда стало возвращаться сознание. Ни один мускул не подчинялся, не было и дыхания. Прейдя к этому заключению, Яна попыталась как можно тише втянуть ноздрями воздух. Тщетно. Тогда она рискнула сделать глоток кислорода ртом, попробовала расправить плечи, давая больше простора лёгким. И вновь неудача. Может, я и впрямь умерла, подумала она в отчаянии, и, прислушавшись, согласилась с этой неприятной мыслью. Сердце, пережившее столько страданий, познавшее горечь предательства близкого человека, вкусившее отраву разлуки с ребёнком, сыном, которого она девять месяцев вынашивала в своём чреве и на которого ей даже не дали взглянуть, отняв, едва он появился на свет, это сердце умолкло навсегда. Она не слышала его биения, не ощущала пульсации крови.

  Значит, умерла. Умерла пленницей в этом доме и стала заложницей собственного тела. И кто она теперь? Душа? Призрачное воспоминание, отложившееся на глубине сознания? Слишком сложные вопросы, искать ответы на которые не было ни малейшего желания.

  Некий острый предмет вонзился под ноготь большого пальца на правой руке, и на сей раз это причинило ей дискомфорт. Однако внешне она ничем себя не выдала.

  Две пары рук хлопотали над телом без устали. Изредка слышались их обращённые друг к другу:

  − Придержи. Намочи. Помоги. Поправь. Налей. Убери. Ополосни.

  Ничего, заслуживающего внимания. И Яна сосредоточилась на своих ощущениях, пытаясь понять, кем или чем она стала, и что предшествовало этому перевоплощению. В памяти накрепко засела картина разлетающейся на части огненной сферы. Мельчайшие брызги красного пламени дождём проливаются на Лёню. Часть их, так и не сумев дотянуться до выбранной жертвы, падает на пол, остальные остервенело вгрызаются в недруга. Плечи его, рукава куртки, волосы и шея, ладони с растопыренными пальцами, прикрывающие лицо - всё подвергается атаке. Мужчина вопит, оседает на пол... Но ведь было что-то до того, что-то, что заставило магию исчезнуть, прежде спустив её с натянутого поводка. Римма Борисовна. Яна забылась на миг, упустила из виду тот факт, что женщина всё ещё поблизости, возможно, наблюдает за ними из-за угла, подслушивает, подмечает все промахи девушки, чтобы потом поквитаться за это. Она не услышала её крадущихся шагов, не распознала в тихом треске звук работающего шокера и поплатилась за беспечность. Свекровь нанесла сокрушительный удар. Парализующая боль пронзила шею. Так вот, куда пришёлся разряд!

  Протяжный всхлип.

  − Мама, прекрати!

  − Но как же, как же, − причитала Римма Борисовна, − сыночек, кровинушка...

  − С ним всё в порядке, − раздражённо произнесла Элла. Руку Яны отшвырнули, словно мешающую вещь, и тут же грубо схватили другую. Невидимое лезвие ушло глубоко под ноготь, причиняя невыносимую боль, о которой хотелось громко вопить часами напролёт. Но безжизненное тело ко всему относилось с безразличием. - О себе подумай!

  − Тебе легко рассуждать, а он там совсем один, изнемогает от мук, − гнусаво продолжила свои стенания свекровь. - Видела бы ты его глаза, смотреть было страшно! И лицо... Она изуродовала моего мальчика, моего дорогого и драгоценного мальчика. А что, если они не сумеют спасти ему зрение...

  Яна на миг отключилась и пропустила окончание фразы. Меж тем, смысл услышанного стрелой вонзился в сознание. Так он, её любящий муженёк, возможно, ослепнет? О, что за дивная новость! Конечно, нехорошо желать подобного человеку, большой грех, ну так то человеку же, а не омерзительному пресмыкающемуся гаду, живущему в людском обличии.

  Ей вспомнились его громкие и безнадёжно пустые в своём содержании слова о заботе, проявленной по отношению к ней, о лучших условиях, о помощи, поддержке и прочей белиберде. Неужели он и впрямь так думал? Полагал, что ей здорово живется под одной крышей с его полоумной мамашей? Считал, что она всегда мечтала прозябать в изоляции? Голодать, день ото дня становиться жертвой избиения. Забыть о значении термина "достоинство" - вот оплот её грёз и фантазий, так он размышлял? И даже видя её, исхудавшую, измученную, со следами насилия на лице и руках, он свято продолжал в это верить? Не задавался вопросами, откуда берутся побои? Что ж, для незрячего слепота не такое уж страшное наказание.