Живи ярко! (СИ) - Петров Марьян. Страница 39

— Молодец, Герман, — Ванька хлопает Геру по плечу, приобнимая и сжимая сильнее, чем положено, Герман скривился, но слабость показывать не стал, — и не скажешь, что инвалид! — Теперь уже Артемий меня придерживал за шкварник, почти ласково. — Может даже когда-нибудь и по настоящему склону пройдёшься… — зацепил. Настолько глубоко, что лучше бы так не надо. Герман ухмыльнулся моей фирменной усмешкой, почти отзеркалил.

— Почему бы и нет? Хоть сейчас.

— Да брось, ещё поранишься, кто о тебе заботиться будет, ты же один… — второй тычок, снова прицельно. Знает, сука, куда бить.

— Зря так думаешь, — сохраняет маску невозмутимости, а меня за него трясёт и в пот бросает. Злится, как же он злится! Его бы сейчас в койку, и волю рукам дать, а этот в горы тащит. — Давай хоть сегодня. Я размялся, — он проводит рукой по плечам и спине Ваньки и иронично хмыкает, — тебе тоже не помешало бы, а то форму потерял, как бы не подвела.

Всё это время царит абсолютная тишина. Если не считать моего выдавленного шепотом «ебтвоюма-а-а-ать…»

— Я тоже участвую, — свой голос не узнал. Теперь та же реплика про мать пришлась сбоку от шефа. — А что? Возьмёте новичка, раз уж вы все такие нестандартные подобрались.

— Славка, убьёшься, — хрипит шеф и щипает меня за бок. От порыва чувств возвращаю ему тычок, потом вспоминаю, что вроде как на людях так делать нельзя, и виновато улыбаюсь.

— Не встревай! — хрипит Вано.

— Артемий, убери его, мне некогда возиться с новичками, — это уже мой мне мою грубость вернул. Сукан злопамятный!

Герман

В конфликт ввинчивается самый уважаемый и непредвзятый человек на базе, председатель судейской комиссии, член Федерации скалолазания России. Он своим спокойным голосом всех активистов по углам раскидал и напомнил об ответственности и рисках. Думаю, не только мне стыдно стало: надо же как легко я повёлся на уловку Вани. Что с ним происходит? Неужели не только у него планы на клуб, что так форсирует события и напролом прёт? А с завхозом что не так? Кручу головой, едва не выдавая себя, зачем слепому осматриваться. И вот кажется мне, что чьи-то глаза следят за мной пытливо и неотрывно, при этом тревоги не ощущаю. Меня журналист блатует на интервью, тянет за плечи к столу судей. А соревнования продолжаются, и нашими ребятами штурмуются горные участки, какие кому под силу и под характер. Мне по-белому завидно, хочу с ними, а так — сижу за столом судей, и они вдохновенно комментируют, у меня пальцы шевелятся, вспоминая это волшебное ощущение камня… захват… и за шагом шаг… вверх… к небу… к яркому солнцу… за мечтой. Наверное, глупо и счастливо улыбаюсь, наслаждаясь ещё не спавшим напряжением гудящих мышц. Я три года не мог решиться на подъём, хотя тело не расслаблял, гонял до седьмого пота, сохраняя гибкость и растяжку. Собрал ладонью жар со лба, выдохнул, чуть сощурился, пытаясь опять сфокусироваться на ближайшем предмете — ручке на столе. Нет. Я слишком форсирую. Раньше и этих очертаний не имел, стены лбом сшибал. Сейчас могу идти без трости. Хочу, чтобы об этом узнал Он. Обрадуется. Точно. Как подросток. Надеюсь, что расскажу ему однажды, крепко прижав к себе. Моя наступит очередь заботиться и беречь сон. На секунду вернулся в прошлое и снова начал улыбаться. Я сегодня сделал новый шаг, чтобы начать жить ярко…

Ярослав

Ни хера не получается успокоиться. Бегаю от Артемия, как от чумы бубонной. Чего надо? Чувствует, что я вздрючен, и пытается поговорить. А мне только искры не хватает, чтобы «коротнуть». Остановите землю, бля, я сойду, если ещё немного посмотрю на белобрысое чудовище, мозгами ёбнусь и весь мир полюблю. Он стал ещё ярче — как в грёбаных сказках, и самое главное — все на него смотрят, как улыбается, как лицо краем футболки вытирает, бесконтрольно и эротично обнажая светлый торс до сосков. И почему так корёжит Ваню этого, понимаю всем нутром, ведь раньше этот парень под ним… Пах потянуло… Сшибая каких-то пацанят, понёсся на склад в сотый раз, пересчитать сколько осталось «тех железных хреновин» и заодно нервы успокоить, хотя меня сейчас отвлечь способно только извержение нашей чёртовой горы.

Возвращаюсь через столовую, проглотив что-то, даже не почувствовав вкуса и запаха — так, плюхнулось в желудок и лежит камнем. На площадке уже сворачиваются даже самые безумные, уставшие до тёмных кругов под глазами. Артемий почему-то опять Вано за локоть держит, внушает что-то на взводе, то психует, сверкает глазами, в которых сейчас что-то совсем нехорошее бродит, в уксус уже превратилось и выжигает изнутри. Я торможу за их спинами. Если бы не был Иван таким козлом… Высокий, гибкий, тонкокостный хищник с резкими красивыми чертами лица, на бешеного горца похожий — стальной клинок, такой измучит, изрубит, снесёт напором. Но Герман — не раб плоти, как оказалось, ведь манил этот Ваня и не раз, наверное, за три года. Кстати, где фюрер? Отыскиваю знакомую фигуру, от которой моментально дыбом все волоски по телу. Невозмутимо болтает с молодняком у стенда, накладывая длинные пальцы по-всякому на зацепки, демонстрируя хваты — дать бы в эти пальцы… кое-что другое и быстрее. Со стороны, никаких отклонений в его состоянии не вижу, хотя взгляд всё ещё слегка расфокусирован и часто смотрит рассеянно. Ваня наконец-то выдирается от Щиткова:

— Да понял я! — взрыкивает раздражённо и пялит на себя пояс, обвешанный всевозможными приспособами. Как эти маньяки во всём разнообразии карабинов, верёвок и оттяжек, камалотов, закладок не путаются?! Они ж их на ощупь выхватывают — спайдермены, бля. Ваня резко оборачивается, невольно жду ядовитого плевка в лицо, ноздри тонкого прямого носа вздрагивают.

— Чего надо?

— Нет у тебя чего мне надо, и быть не может, — проворчал нехотя, но в руках псих удержал. Артемий через его плечо снова орёт.

— Внимательнее там!

Я уже вопросительно смотрю на шефа, уж больно у Ваньки состояние рабочее, как бы дров не наломал. Горец отмахивается и топает куда-то в задуманном направлении, ожесточённо сплёвывая под ноги.

— Куда вы его послали?

— Сам послался. Я бы, Славик, перепоручил с удовольствием. Да бараном упёрся. Он, конечно, один из лучших, но характер, как у Змея Горыныча. А на этих сборах совсем с катушек слетает.

— Что он делать собрался? — нехорошее предчувствие пинает ногой котлету в желудке.

— Заклады и крюки мастрячить по двум маршрутам для завтрашнего сложного подъема, ну и склон проверить — не повело ли основные плиты. Природа, знаешь ли, своими законами живёт.

Мысленно прокрутил в голове масштабность залёта клуба, если Вано накосячит, сглотнул и нацепил пояс.

— Куда? — мрачно интересуется Артемий, а у самого уже руки в кулаки сжимаются.

— Охранник я или где? Прогуляюсь — прослежу, сам же переживаешь.

— Подерётесь же…

— Не исключено, — мне даже неловко признаваться, как меня человек бесит.

Догоняю Ваню, с наслаждением толкая в спину, отчего мужик чуть вперёд носом не летит. Терпеливо и вполне заслуженно выслушиваю исторически неизвестные факты о моей матери, потом — где территориально он меня видел, в какой компании и позе… позы, кстати, три раза изобретательно менялись.

— Кончай истерить, горец! У тебя своя работа, у меня своя.

— Ты чего за мной следишь?

— А хоть бы и так! Ты себя со стороны видел?

Мы всё-таки набрасываемся друг на друга, только скрывшись из виду. Руки давно чешутся, да и я ему крови немало подпортил. Дерёмся с огоньком, не осторожничая, а срываясь по полной, силы на равных, разве что у меня удар тяжелее, а он более изворотливый. Из травм: мне по горлу прилетело неудачно, что теперь говорить только полушёпотом, а ему — в табло, нос не сломал, но поправил хорошенько, раскрасив рожу красным. Это его и притормозило, пока в себя приходил, дальше… я чувствовал, что опасность уже близко, и кровь стыла в жилах от одного его взгляда.

Потрёпанные доходим до отвесного, вылизанного ветрами склона, последняя плита даже кренится на нас. Гора ждёт своих героев-фанатиков.