Магия тени - Лазаренко Ирина. Страница 40

— Лучше пусть меня на ветки намотает, чем струсить и сбежать в кусты, — ни вздоха не колеблясь, ответил Оль.

— Вот я и говорю, что обученные маги — дуболомы, — вновь подал голос Тахар. — Какая будет польза, если ты погибнешь? Ради правильных вещей нужно жить — каждый день, терпеливо и чаще всего — незаметно. Хотя куда как красивей ради правильных вещей торжественно сдохнуть, да? Вы же, обученные и богоизбранные, не хотите быть незаметными, не умеете жить тихонечко. Вам свершений подавай. Индюки надутые, вот вы кто. И это ж, зараза, не лечится.

Оль возмутился, потому что примерно эти же мысли думал, провожая друзей в Гижук, только тогда-то он как раз себя считал терпеливым, незаметным и поступающим верно. Однако вслух он сказал другое, что показалось ему более интересным:

— Так ведь в Преданиях именно так и сказано — что маги Божиней избраны. А раз избраны — значит и впрямь в чем-то лучше прочих.

— А может, все наоборот? — Голос Тахара звучал вкрадчиво, а ухмылка была до изумления паскудной. — Может, Божиня дала магию самым никчемным своим детям, чтобы из них хоть какой-то толк получился?

От такой трактовки Оль опешил.

— Так в Преданиях же сказано — самым любимым, а не самым бесполезным!

— Это в следоуказательных текстах сказано, а как было в исходных — еще неизвестно. — Улыбка Тахара стала еще паскудней, и Оль снова удивился — на сей раз осведомленности сельского жителя. Видать, лирмский жрец жрет свой хлеб не зря, не то что многие прочие! — Там говорится, что самым любимым, верно. Так Божиня-то небось не троллиха, которая квелых трольчат выбрасывает за ненадобностью! Божиня-то небось, как простая тетка, самых нескладных детей и полюбила сильнее прочих. И выдала им магические способности — ну не топить же ущербных. А теперь эти ущербные, наделенные божественным даром, носятся с ним и щеки надувают. Во какие мы важные и могучие! И Школы еще создали, чтобы учить других никчемных уродцев использовать маговские дубины в полную силу. Чтоб уж точно никому не показалось, что недодали!

— Ты ж сам маг! Тоже из ущербных, получается?!

— Ну да. Только мне хотя бы достает ума не раздувать важность этого дара. Хватает ума на то, чтобы знать: я могу делать мир лучше, не глядя на то, есть ли у меня магический дар. А не захочу — могу и не делать мир лучше. И ничто мне не помешает спать по ночам. А вы, обученные и важные, чашки со стола не подымете, не обратившись к магии и не подумав о своем великом назначении. — Тахар сплюнул и зло повторил: — Индюки надутые. И не лечитесь.

Оль хотел возразить, что в нынешние времена он обращается к магии много реже, чем в прошлые, но промолчал, сам удивившись этой мысли. А ведь верно — он не мог припомнить, когда ему доводилось в последний раз колдовать, и так же точно он много дней не видел, чтобы использовал магию сам Тахар. Кальен — тот да, чаровал, помогая недужным… и по вечерам выглядел довольно измотанным. Быть может, околоземица начала хуже, неохотней отдавать магическую силу, а маги бессознательно подстроились, стали расходовать ее бережней?

Вот уж недоставало в неспокойные времена лишиться того немногого преимущества, что было у магов перед обычными людьми…

Подошла знакомая эльфийка-травница, за краешки держащая несколько веток с поджаристыми фруктами, предложила сидящим. Алера, придирчиво перебрав несколько штук, выбрала себе ветку, рассмотрела нанизанные на нее фрукты так же внимательно, как прежде Тахар. Как будто много там разглядишь в темноте! Оль тоже принял угощение и, не утруждаясь его осмотром, вгрызся в горячую мякоть.

Вкусно. Вроде печеной репы.

К Тахару подошла Умма, что-то тихонько спросила, он с улыбкой ответил, и магичка села подле Тахара — близко, почти вплотную. Так не подсаживаются к обычным знакомцам — только к людям, которые приятны.

Со стороны все выглядело непосредственно и невинно, как встреча двух добрых друзей — но Оль чуял неуловимую разницу между тем, как говорили Тахар с Уммой, и тем, как тот же Тахар говорил с Алерой. Хотя Алера могла, на правах старого друга, сесть к нему еще ближе. Да хоть вплотную. Да хоть улечься на него. Но в этих действиях не было ничего такого, отчего случайному наблюдателю захотелось бы смущенно отвести взгляд. А вот между тем же Тахаром и Уммой — было.

И Оль понял, не догадался даже, а именно понял — голубое ладное платье Уммы было именно для него, для Тахара.

Он отвернулся и, жуя, оглядел собравшихся у костра людей и эльфов. Предки сидели или ходили между ними, беседовали с эльфами или друг с другом. Некоторые стояли поодаль, прислонившись к деревьям.

Потом Оль заметил, как сердито смотрит на Алеру Элай. Он по-прежнему сидел с другой стороны костра, все вокруг него о чем-то беседовали, так что слышать разговор Оля со своими друзьями Элай никак не мог, да к тому же Тахара он взглядом не буравил — значит, сердился не на то, что было здесь сказано.

Алера была поглощена фруктами и по сторонам не глядела.

— Элаю не нравится, что ты сидишь рядом со мной, — вслух сообразил Оль. — Отчего ему не нравится? Промеж вами ж нет ничего. Нет и быть не может, раз вы ходите через порталы. Вы ж твердо решили не менять ничегошеньки, а всю жизнь провести не как обычные люди, да? Я слышал, как вы про это говорили, и как другие говорили, и даже как твой дед ворчал. Говорил, что вы навечно ни перед кем ни за что не в ответе, словно подлетки беспутные. Так чего тогда Элай на тебя так смотрит?

Алера, не поднимая глаз, бросила свою ветку в костер. Та не долетела, упала между Имэль и смутно знакомым Олю эльфом с непроизносимым именем.

— Да что вы понимаете, взрослые-разумные, — она натянуто улыбнулась, — делите мир черно-набело: или есть или нет, быть или не быть. Все по полкам разложить хотите, всему ярлычки подвязать. Ничему такому не даете места, что без ярлычка.

Оль был старше этой троицы, быть может, года на четыре, но теперь и правда ощутил себя брюзгливым стариком.

Алера поднялась и пошла на ту сторону, к Элаю. Оль следил за ней со смешанным чувством: было неприятно, будто он кого обидел незаслуженно, но в то же время — а чего такого он сказал-то? И еще он расстроился, что Алера отошла. Может быть, совсем недавно, вот еще сегодня утром, эта девушка его пугала. Но этим вечером ему очень даже нравилось, когда она была рядом.

Оль видел, как Алера садится рядом с Элаем. Они не посмотрели друг на друга, не коснулись, но отчего-то было ясно, что это очень правильно: когда они сидят бок о бок и смотрят в огонь, а за их спинами склоняются друг к дружке молодые деревца с мохнатыми стволами, названия которых Оль так и не запомнил.

— Не нужно ей говорить, что между ними ничего быть не может, — подал голос Тахар, и гласник вздрогнул: задумавшись, он совсем забыл, что Тахар сидит по другой бок. — Они и сами это помнят каждый вздох. Мы все знали, на что идем, когда выбирали свой мир и свои Миры. Но это был такой выбор, знаешь, когда отвергнутая часть жизни не оставит тебя в покое. Даже после многих лет.

Гласнику очень хотелось задать вопрос про Умму, которая грела Тахару второй бок, но он вовремя сообразил, что этот вопрос был бы совсем уж невежливым, а самое главное — лишним. И снова обернулся к Алере с Элаем.

— Чего-то висит между ними, — согласился он после недолгого молчания. — Прям словно топор в воздухе.

Тахар смотрел на друзей с таким выражением, с каким глядит мать на дите, когда ему уже пора разрешать падать с плетня, иначе оно никогда не поумнеет.

— Висит, ну да. Быть может, помнишь из своей беспутной молодости такое чувство… Замирание перед поцелуем. Вот это между ними и висит. Уже столько лет, что я подсчитать не возьмусь.

— Тогда оно и вправду могло вырасти до размеров топора, — заключил Оль и отвернулся от этих двоих, которые старательно не смотрели друг на друга.

Хон называл этих людей «пропаданцами». И поначалу над ними даже немного потешались, но очень скоро смеяться перехотелось.