Брак с летальным исходом (СИ) - Яблонцева Валерия. Страница 32

— Ох, — только и сумела выдавить Мелия. Вид у нее был ошарашенный и непонимающий, и сейчас, когда мне удалось застать ее врасплох, я была практически уверена, что это не маска. Горничная действительно ничего не знала ни про зелье, ни про того, кто мог опоить им Лоиссу. — Бедная моя девочка. Что же нам делать, миледи, что делать-то?

Она посмотрела на меня с отчаянной надеждой.

— Ей нужен отдых, а после — укрепляющий отвар, — чуть помедлив, ответила я. — А сейчас оставайтесь тут. Не давайте ей вставать, никуда не выпускайте и никого не пускайте к ней, пусть хоть сам лорд Кастанелло объявится у вашей двери. Это понятно?

Горничная мелко закивала.

— Все сделаю в точности, миледи, — она погладила дочь по голове. — Ох, горюшко мое, во что же ты впуталась, непутевая…

— Поговорите с ней утром. А сейчас ей нужен покой.

— Конечно, миледи. Да и вам тоже лучше к себе подняться, а то мало ли что. И, — Мелия замолчала, отводя глаза. — Спасибо, что Лоиссу не бросили.

Я через силу улыбнулась. Усталость, на время забытая, вновь накатила волной, вызывая головную боль и озноб. Попрощавшись с Мелией, я побрела к себе. Надо было, конечно, поискать отброшенное кухаркой зелье, но сил на это не было никаких.

Уже на самой галерее, поворачивая в сторону гостевого крыла, я услышала, как открывается со скрипом входная дверь.

Я надеялась, что засну, едва голова коснется подушки. Но желанное забытье не приходило, мысли метались между зельями господина Кауфмана, одурманенной Лоиссой, приступами лорда, коробкой со специями для «драгоценной Э.С.» и запиской с чертежом необычного кристалла. В углу чем-то шуршал Милорд, и эти звуки врывались в изнуренное сознание, почти оглушая.

Я перебирала в голове все события, случившиеся сегодня вечером, тщетно пытаясь сложить воедино картину происходящего. Однозначно, Лоиссе было известно о дурмане, письмах и прочих странных вещах, происходивших в поместье, куда больше, чем девушка пыталась показать. Что она делала в комнатах лорда? Откуда взяла опасное зелье и что порывалась отдать мне перед тем, как ей стало дурно? Могла ли она передавать записки, раз на последней остался явственный след дурмана, раздразнивший аппетит Милорда?

Следовало хорошо расспросить кухарку, когда она придет в себя. Правда, после большой дозы зелья, оставалось лишь надеяться, что она сумеет вспомнить хоть что-то. Кто-то мастерски заметал следы, не считаясь с жертвами.

Не меньшее недоумение вызывало и поведение лорда Кастанелло. Зачем он отдавал мне приказ сидеть в своей комнате, куда скрылся, когда я застала его на первом этаже около запертой двери? Почему не стал разговаривать со мной, не дал объяснений? Если у лорда Кастанелло действительно случился приступ, что спровоцировало его? Неужели все дело было в специях и нахлынувших воспоминаниях? Сложно было объяснить внезапную перемену в состоянии лорда чем-либо еще.

Потянувшись к столику, я взяла баночку со смесью циндрийских пряностей. Вытащила пробку, вдохнула. Аромат прокаленных специй щекотал ноздри, напоминая о вечерах в доме господина Кауфмана. О поленьях, потрескивавших в камине — Кауфманы не признавали в быту новомодных кристаллов, предпочитая отапливать дом дровами и готовить в специальной печи. Об экзотических кушаньях, которые обязательно надо было есть руками или кусочком постной лепешки. О смехе почтенного аптекаря и белозубой улыбке госпожи Кауфман, невысокой смуглой женщины, чьи длинные медные косы наполовину скрывал цветастый платок.

Я прикрыла глаза, растворяясь в воспоминаниях, стараясь хотя бы мысленно на мгновение погрузиться в то состояние расслабленного покоя, которое испытывала тогда. Я бы многое отдала, чтобы вновь оказаться за покрытым белоснежной скатертью столом. Получить от хозяйки из рук в руки кружку горячего ароматного чая, чуть пахнущего пряностями, которые она сама же и добавляла перед тем, как передать напиток гостье. Я любила смотреть, как ловкие пальцы женщины скатывают щепотку разноцветной смеси в тугой шарик и аккуратно отпускают над горячим, исходящим паром чаем. Старинный ритуал завораживал, и, наблюдая, как специи, не успев рассыпаться, погружаются в кружку, я забывала о той неясной, глубинной неприязни, которую вызывала у меня циндрийская кухня.

Едва заметно светящийся шарик специй входил в воду мягко, почти без всплеска, и по воде разбегались тонкие круги, один за другим, один за другим… Я следила за их движением почти неотрывно.

Тонкие лепестки, семена, растертые цветки и листья покачивались в глубине, их легкое красноватое свечение прорывалось сквозь толщу воды, постепенно угасая. Кажется, совсем недавно я наделила циндрийские пряности свойством вспыхивать, соприкасаясь с ядами, но та магия, которую я наблюдала сейчас, была совершенно иной.

Я потянулась к чашке. Пальцы пробежались по шершавым горячим бокам, ощупали ровные края, но так и не нашли привычной ручки. Приглядевшись, я поняла, что вовсе не обыкновенная привычная чашка стояла сейчас передо мной на белой скатерти, а странный сосуд, глубокий, тяжелый, с внешней стороны покрытый голубоватой глазурью, а изнутри темневший насыщенной краснотой обожженной глины.

Присутствие мужчины за моей спиной было почти неощутимо до тех пор, пока он не наклонился к моему плечу. Его дыхание обожгло кожу. Тихий шепот раздался у самого уха:

— Нужно обхватить чинай двумя руками, моя лилия.

Мгновение я медлила. Хотелось оттолкнуть прижимавшегося ко мне сзади мужчину, но я не могла шевельнуться. Сил хватало лишь на то чтобы как можно дольше не поддаваться чарующему низкому голосу, обещавшему за подчинение блаженное забытье и беспамятство.

Не дождавшись реакции, он обхватил ладонями мои дрожащие пальцы и прижал к странной чашке, которую называл чинаем. Жар, исходящий от мужчины, обжигал сильнее глиняных боков. Кожа под сильными пальцами горела.

— Попробуй, я уверен, тебе понравится.

Он помог мне поднести чашку ко рту, а потом убрал руки, позволяя самой удерживать чинай. Туман, застилавший разум, словно бы несколько прояснился. Вспомнив о магии, пропитавшей растворенные в чае специи, я сделала маленький осторожный глоток. Напиток прокатился по горлу жидким огнем. Я закашлялась.

Горячие губы мужчины прикоснулись к мочке моего уха, а руки вновь обхватили мои ладони, лишая всяческой способности к сопротивлению.

— Распробуй, как следует, моя лилия, — прозвучало скорее приказом, чем просьбой.

Я покорно сделала новый глоток, а за ним еще и еще. Ароматный пар обволакивал. Казалось, будто с каждой каплей пряного чая вытекала из тела воля, оставляя лишь пустоту и жар, что исходил от прижимавшегося ко мне мужчины. Словно яд, разливавшийся по крови с каждым гулким толчком сердца о ребра.

— Нравится?

— Да, — тихо ответила я. Где-то внутри часть меня кричала, отчаянно желая вырваться, прекратить, не допустить всего того, что мужчина, чьего лица я никогда не видела, делал со мной. Но тело отказывалось слушаться. Тело слышало лишь хриплый шепот, выгибалось под умелыми прикосновениями, от которых болезненно и сладко тянуло низ живота.

Я не заметила, как чинай исчез из моих рук, вновь оказавшись на столе рядом с блюдцем, на котором лежали специи. Ловкие пальцы расстегнули одну за другой пуговки рубашки, а после потянули тонкую ткань вниз, и я завела руки за спину, помогая мужчине освободить меня от лишней одежды. Зашуршала задираемая вверх юбка. Ладонь скользнула по внутренней стороне бедра. Повинуясь невысказанному приказу, я чуть развела ноги.

Мужчина мягко, но настойчиво надавил мне между лопаток, наклоняя меня так низко, что я почти касалась лицом стола. Я видела, как от моих хриплых, прерывистых выдохов в такт движениям его пальцев, по поверхности недопитого чая пробегала легкая рябь. Блюдце со специями оказалось прямо под самым носом, я практически дышала ими. От сильного пряного запаха кружилась голова.

Ладони мужчины легли на мои обнаженные бедра. Что-то твердое и горячее уперлось между ног, и в следующий миг он вошел в меня, глубоко и резко, и это было больно, безумно больно. Внутренности скрутило в тугой узел, я всхлипнула, чересчур резко, отчего нос моментально заполнился жгучими специями. Я зашлась надсадным кашлем. Скованное чужой волей тело слушалось с трудом, но страх задохнуться оказался сильнее, и я дернулась, вцепившись в скатерть, роняя блюдце, расплескивая чай.