Возмездие (СИ) - Кельвин Август. Страница 28

Села за стол, время было вечернее, включила настольную лампу, взяла свой дневник, снаружи покрытый символикой тех музыкальных групп, взяла черную ручку с причудливым колпачком в виде нескольких черепов насаженных на меч. Села и записала то, что чувствовала в тот вечер. И лилась со стен на нее тьма, и из души ее лилась, и с улиц ночных проникала внутрь, и казалось, что вот-вот потопи. И тьма квартиры, и тьма жизни, и тьма чувств собралась вокруг и водопадом обрушилась на страницы дневника в виде слов и многоточий. Быть может потому и не потопила ее тьма… Эти думы Тэа не оставила, но твердо решила осуществить.

Выбрала себе в школе мальчика, который понравился и принялась соблазнять его. Одевалась особенно привлекательно для него, говорила с ним ласково, голоском своим, нежным и теплым, призывая его, манила к себе. Особенно много говорила ему о том, что чувствует себя рядом с ним хорошо, что как будто обрела покой, что чувствует себя нужной. После, по прошествии времени, много говорила о том, что осознала, как нуждается в нем. «Ты мне нужен» — говорила она, изображая скорбь, изливая слезы. А он, утешая ее, обнимал ее, верил ей. И так тепло и сладко становилось ему от того, что он нужен кому-то, что он, оказывается, так нужен ей — прекрасной, таинственной Тэа. А Тэа все больше рассказывала ему о своих горестях, о том, что отец ее не общается с ней, что много пьет и что тяжко ей все это переносить. И все это говорила скорбно, и плакала много. После, по прошествии времени, она попросила его придти к ней и помочь передвинуть какую-то мебель в ее комнате. Об отце она сказала: «Он не может, он уже три дня дома не появлялся, опять пьет где-то». И парень тот, нельзя сказать, что ничего не подозревая, скорее даже с радостью ожидая того, чего и Тэа, пришел к ней в дом. Передвинул стол и шкаф, и даже не задал вопрос: для чего? Не задал, ибо знал, что суть не в этих деревянных коробках, которые лучше стояли в комнате до того, как он их подвинул. Вот она предложила ему попить чаю или соку, а он согласился, вот она пригласила его в комнате ее побыть и посмотреть плакаты популярных групп, и он согласился. И вот свершилось то, чего Тэа ждала, и чего добивалась. Впрочем, не она одна, но и он…

Ветер колыхал черную шторку, висящую на окне в комнате Тэа, занося внутрь городской запах. Тучи нависли над городом, кругом было мрачно. Тэа лежала в объятиях своей жертвы, впрочем, равно истинно можно сказать, что парень лежал, обнимая свою жертву. Они не говорили, а просто лежали. Какая-то тоска и скорбь овладела ее сердцем, и все ей казалось каким-то пустым, и думать обо всем ей было больно.

Дверь со скрипом отворилась и в комнату вошел, шатаясь и воняя, отец. Увидев лежащих, он что-то злобно прокричал. Парень вскочил, оправдываясь, что он, мол, шкаф и стол пришел подвинуть, и уходит уже. Тэа вскочила, обвернув себя белой простынкой, уголки которой колыхал легкий ветерок, пробиравшийся в комнату. Испуганно смотрела на отца, и боль, и сожаление, и жалость, и ненависть перемешались в ней. Она сурово нахмурилась и принялась кричать. А отец прослезился, он стоял в проходе, шатаясь и бубня что-то про себя, и плакал. Пьяные слезы текли по лицу, спадая по бороде на пол. И называл он ее развратной, распутницей, с трудом выговаривая эти слова. Затем, он как будто бы собрался с мыслями и принялся, как мог, учить ее, что такое поведение не достойно приличной девушки. Что мать ее была такой же, что это разрушало их брак, и сердце его разбивало, и потому он пить начал, что мать была распутной женщиной. Такие злые слова о покойной матери больно ранили сердце Тэа, исполнившись жестокости, она схватила со стола учебник и бросила его в отца. Книга раскрылась в воздухе, шелестя страницами, отец не защищался, а лишь прижался к стене и наклонился слегка. Он стоял так, плакал и повторял: «Распутная, распутная». А Тэа бросала в него книги, и вообще все тяжелое, что сумела найти у себя на столе. Темные глаза будто бы стали черными абсолютно, гнев и ярость овладели ей. Парень — жертва, или охотник, — воспользовался ситуацией и сбежал. А Тэа сбросила с себя простынку в порыве гнева и принялась бить отца руками и ногами, чем могла, прямо так, как была — нагая… Вытолкнула его из комнаты, захлопнула дверь, упала на кровать и принялась реветь во весь голос. Отец в бессилии опустился на пол, спиной упираясь в дверь, так же плача, судорожно осматривая своими голубыми глазами, полными боли и тумана, побои на руках, что нанесла ему дочь его… Вскоре, когда и Тэа уже прекратила вопить, а лишь просто плакала еле слышно, он встал и уныло побрел к столу. Сел, грудью упершись в угол, взял бутылку и наполнил небольшой прозрачный стакан кисло-сладкой, пьянящей жидкостью. Он посмотрел на дверь в комнату своей дочери, прислушался к ее плачу и залпом опорожнил стакан…

Эта кисло-сладкая жидкость имела свой специфический запах — некая смесь запаха ржаного хлеба и запаха человеческого пота. Так же эта жидкость имела своё название — «Тишь», и кроме того пользовалась огромной популярностью среди жителей города. Особенно среди людей обремененных горем и усталостью, среди ищущих тишины в небытии или тумане пьяного угара. Со дня смерти жены, отец Тэа начал много пить этой жидкости. Сначала он выпивал понемногу перед сном, каждый вечер после работы. Потом стал напиваться по праздникам, затем и вовсе все свободное время был пьян, ища тишины и покоя от боли и тревоги бытия в сладком, но временном, небытии.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Тэа хорошо запомнила этот запах, запах многочисленных пьянок своего отца, усиленный запахом человеческого пота и грязи. Вечерами этот запах разносил по всей квартире сквозной ветерок, этот запах проникал и в комнату Тэа, и на кухню, и в зал — везде. И нельзя было укрыться от него, потому Тэа так же привыкла к нему, как и тьму квартиры полюбила. Вскоре к отцу ее зачастили друзья, которые по-сути приходили к нему ради одной цели — напиться. Они изображали радость, когда приходил, радость от того, что могут видеть друга. Отец же удивлялся, будто бы не ждал их, будто бы они давно не приходили. И он по-доброму укорял их, говоря: «Ну наконец-то зашли! Сколько лет, сколько лет.» А гости отвечали виновато, что, мол, дела у них, работа. И затем вся эта торжественная, полная вежливостей, церемония завершалась словами отца: «Ну! К столу, друзья, как говорится, чем богаты, тем и рады!». Сразу же начиналась пьянка. Жидкость быстро овладевала отцом Тэа и его друзьями, и уже через пол часа или час они шумели, кричали и смеялись. Шумели драками, кричали друг на друга, смеялись над пошлостями. Тэа закрывалась от них в комнате, надеясь на крепкую дверь, что она убережет ее от них. Какое-то странное чувство тревоги овладевало ей, когда собирались эти люди для пьянки.

Однажды это чувство тревоги оправдалось. Было уже заполночь, когда она осмелилась все-таки выйти из комнаты своей в гостиную, чтобы пройти на кухню. Она сделала это в надежде на то, что все пьяницы уже спят. Но один из них не спал, был он самым молодым из всей компании. Парень вскочил и устремился на Тэа, жадно оглядывая ее снизу вверх. А одета была Тэа уже по-домашнему, в одну свою черную длинную маячку, которую обыкновенно носила дома. Вид ее был особенно привлекателен для того парня, у которого жидкость повредила рассудок, что один был способен хоть как-то сдерживать его животные инстинкты. Парень устремился на Тэа и прижал ее к стене. Тэа вскрикнула, но все спали, а парень жадно мял ее, прижимал к стене все сильнее. Вонял он этой жидкостью и потом, и этот отвратный запах вызывал в Тэа жуткое отвращение, так же как и эти прикосновения, и вообще сам он. Она решительно и сильно оттолкнула его, схватила бутылку со столика и ударила ею по голове. И ни капли сострадания, ни капли жалости не почувствовала она в то мгновение. С тех пор она больше ни разу не вышла из комнаты во время пьянок отца.

Весь следующий день после того нападения Тэа была напугана, так что даже руки ее дрожали. Подруги в школе заметили это и решили спасти одноклассницу. Они окружили ее во время перерыва и принялись уговаривать вместе с ними попробовать кое-что новенькое. Это новенькое, как говорили они, должно успокоить ее, и принести много радости.