Импульс (СИ) - "Inside". Страница 91

Да Лорейн рядом с ней вся электризуется, перенасыщается бешеной энергетикой, сходит с ума, теряет себя — и обретает в шершавых ладонях и аккуратных, бережных пальцах. Доверие именно там, именно на них, вечно пахнущих больницей и медом.

Джонсон меняет все одним присутствием на четверть часа. Одним своим преданно-щенячьим, обожающим взглядом, пунцовыми щеками, сбитым дыханием переворачивает весь мир, и ничего в жизни не стоит дороже.

Она прощает ей даже глупости. Потому что знает, что поступила бы так же — полезла бы, куда не просят, разворотила прошлое, выведала, прижала к стене. Может быть, разбила губу в кровь, может быть, зацеловала бы до подключичных отметин.

Пусть смотрит, думает Лорейн, вертя в руках незакрытую флешку, завязывая нитку на органзе. Может, так будет лучше.

Она не злится, ни капельки не злится, только чувствует какую-то усталость от еще одной тайны, повисшей между ними. А их так много — по пальцам не пересчитать, разве что в шагах до луны измерить.

Все взрывается после Чарли.

Брат вообще такой у нее — оставляющий за собой только руины и разруху, пыль и мусор, но ничего поделать не может, любит же, надеется, что изменится.

Не изменится.

И что теперь делать ей, после всего этого, с этой хрупкой прозрачной любовью, с этим чувством, точащим ее оболочку, с этим ощущением сухого табака на губах, от которого кости начинают зудеть и ныть, стоит едва подумать о том, что она себя выдала? С потрохами сдала, влюбленная идиотка, Чарли был прав: она никогда не сможет быть счастлива с кем-то, кроме него.

Не прав.

Она проклинает каждый атом своего тела, каждый нерв, каждый импульс. Зачем ляпнула, зачем сказала, ведь сама-дура-виновата, повесила на Джонсон свое дерьмо, разбирайся, мол, с моей любовью, делай, что хочешь.

И сбежала, даже не дав оправдаться.

Все, спектакль окончен, подошел к концу. Выхода на бис не будет. Давись теперь этим чувством, глупая Лорейн Кларк. Пусть оно тебя переломает изнутри — на этот раз окончательно, — может, поймешь, что нельзя в такое впутываться.

Поверила в хэппи-энд, значит. Получай теперь сполна, сиди под кипятком, плавь фарфоровую кожу и захлебывайся от кислоты, поселившейся в легких.

Потому что хотя бы раз в жизни тебе это нужно.

Она обнимает себя за плечи и шепчет бесконечную мантру: невпервойневпервойневпервой.

Завтра встанет и пойдет дальше как ни в чем не бывало.

Если, конечно, не умрет от воспаления легких за ночь: в горле неприятно першит, словно таблетка растворяется.

…Когда ее дверь внезапно распахивается, Лорейн на автомате подскакивает. Эмили стоит в дверях — пересушенная, словно вся жидкость из организма внезапно превратилась в пар, — и пугающе спокойным голосом сообщает:

— Я сломала тебе дверь.

Кларк заходится смехом прямо под струями воды, захлебываясь и отплевываясь, хватаясь за живот. Эмили с минуту смотрит на нее, не понимая, что делать, а потом тоже начинает хохотать.

Смех обрывается так же внезапно, как и начинается. Лорейн все еще мокрая и кипящая, Эмили прижимает к себе ее ежедневник, вперивает взгляд.

— Ты принимаешь душ в одежде? — спрашивает.

— Мне было слишком холодно. — Кларк усмехается.

— Нет, ты просто идиотка, — вдруг говорит Эмили. — И записи твои дурацкие!

— Почему дурацкие? — Опешила.

— Потому что я так сказала. На. — Эмили протягивает ей ежедневник. — Ты забыла.

Кларк чуть трясет головой, протягивает руку, но пальцы лишь царапают черную кожу, сразу же отпуская. Записная книжка падает на пол, мгновенно пропитываясь водой.

Смывая прошлое.

— Я тебя ненавижу, — говорит Эмили. — Я не хочу тебя видеть. Ты… Ты… Ты ужасна. Вы оба ужасны. И если я встречу твоего брата — я его ударю. Знай это.

Кларк не хочет сцены. Не хочет продолжать это, не хочет стоять и разговаривать о том, что уже закончилось.

Гранд-финал уже наступил, к чему эта сцена после титров?

— Хорошо. — Отворачивается, кладет пальцы на кран. Она выкрутит его до предела, едва Джонсон уйдет. Ей просто необходимо почувствовать что-то, что принесет облегчение. — Тогда уходи.

Кипяток — не лучшее средство.

А она сама — хреновая актриса.

— Ты идиотка, — повторяет Эмили. — Я никуда не уйду.

— Потому что сломала дверь? — невесело улыбается Лорейн, рассматривая узор на кафельной плитке.

— Нет. — Эмили делает шаг под воду и обнимает, сжимает ее в объятиях до хруста всех ребер. — Потому что я тоже. Тоже тебя люблю.

====== 31. Apple seed and cherry stone ======

Комментарий к 31. Apple seed and cherry stone Начало главы: Oh Wonder – All We Do

Сюрприз писался под: Sia feat. Sean Paul – Cheap Thrills

Момент после: Tom Odell – You're Gonna Break My Heart Tonight

Все моменты спокойствия: Novo Amor – Weather

Флэшбек на повторе: Novo Amor, Ed Tullett – Silvery

С Рождеством, мои потрясающие читатели!

хоть нарочно,

хоть на мгновенье, —

я прошу,

робея, —

помоги мне в себя поверить,

стань

слабее.

Эмили постоянно зевает, пытаясь проснуться и глотая кислый канадский кофе тройной крепости, совершенно невыспавшаяся Лорейн жестом просит официанта принести еще один кофейник.

— Дамы, — не выдерживает Гилмор, уплетающий яичницу за обе щеки. — Возьмите трубочки и пейте прямо оттуда. Чего посуду пачкать?

— Да-да, — поддакивает Кемп. — Подождите… — Он подозрительно щурится. — Вы что, всю ночь провели вместе?.. Ай! — Анестезиолог не успевает уклониться от подзатыльника жены.

— Меня больше интересует, где вы с Райли шлялись ее первую половину! — Сара картинно всплескивает руками.

— Опа! — Хармон отрывается от газеты. — С Райли, значит, да? Смотри в оба, Сара!

Кемп заранее прикрывает голову руками:

— В нижнем баре алкоголь на рефиле, — жалобно говорит он, — и футбол…

— Вчера футбола не было, да. Не было ведь? — Хармон сворачивает газету трубочкой и наводит подзорную трубку на Дилана. — Вас заметили!..

Кларк молча зарывается пальцами в волосы.

От нее ощутимо пахнет лекарствами и апельсинами: все запасы, найденные этой ночью, были выпиты в ненормальных дозировках, щедро сбавленных отжатыми у Кемпа шариками витаминов C. И они бы проговорили до утра, если бы обе не отключились почти одновременно.

У Эмили нещадно трещит голова, когда она просыпается утром и, пытаясь не разбудить беспокойно спящую Кларк, шлепает в ванную.

А за окном небо такое синее-синее, непривычно однотонное, без облаков и солнца, того и гляди обрушится на голову, укутает в ультрамарин галактики. Когда Эмили выходит из душа, тонкие электронные часы показывают полдень, и мозг быстро вспоминает план на день: утро у Кларк должно быть свободным, только после двух очередная конференция.

Лорейн не спит — смотрит сквозь прорезь в шторах на синеву, впитывает ее в себя, насыщается спокойствием. Курит, держа сигарету губами, выдыхает тяжелый дым. Ресницы дрожат, пальцы отстукивают ритм сердца на одеяле.

Эмили забирается рядом, сворачивается клубочком. Теплое утро, безмятежное. Непривычно умиротворенное.

Лежит тихо, боится спугнуть момент. Кларк улыбается уголками губ, но взгляда не отводит: небо притягивает ее сильнее, чем сопящая под боком медсестра.

Эмили до жути хочется чего-нибудь вишневого — в противовес синему над головой, чтобы губы окрасились спелым, красным. Интересно, можно ли найти в Оттаве вишни в такое время года?..

Прислушивается к себе: за ребрами все еще хрустит, но не ломается, держится на тонких словах-обещаниях-нитках, сказанных перед сном. И несказанных тоже.

Эмили чуть привстает на руках, целует бьющуюся вену на тонкой шее нейрохирурга, скользит губами по плечу. Кларк наконец переводит на нее серые глаза и глубоко вздыхает.

— Завтрак?..

Они целуются в лифте — медленно едущем, едва ползущем. Целуются, едва касаясь друг друга, почти не ощущая губ, не оставляя следов. У Лорейн идеально вычерченный кистью бежевый контур губ, у Эмили вся кожа порвана, искусана, содрана. Солено, щиплет, но так хочется.