Импульс (СИ) - "Inside". Страница 92

Лорейн до сведенных зубов однотонная — вся блеклая, цвета кофе с молоком: платье-футляр, мягкие туфли на широких каблуках, большая сумка с заклепками. Деловая женщина, спешащая на завтрак перед офисной работой.

Эмили хочется ее раскрасить — показать все оттенки голубого, желтого и зеленого. Нарядить в разношенную футболку и рваные, в заплатках, джинсы, нанести цветное желе на волосы, придать им бунтарский синий или ядовито-кислотный, стереть маску из макияжа, усадить в дешевое кафе и поить отвратительным кофе.

Она же знает, что Лорейн вся искусственная. Состоящая из фальшивых дежурных улыбок, одобрительных взглядов на коллег и вымученных официальных реплик вроде «рада вас видеть» и «доброе утро». Эмили теперь это все кажется совсем другим — подделкой, лицемерием, обманом. Настоящая Кларк просыпается с ней рядом утром. Настоящая Кларк улыбается редко, но искренне. Настоящая Кларк помещается в ее ладонях, прижимается к ней лбом и целует до опухших губ.

Настоящая Кларк — ее.

Но у Лорейн этот образ — единственное, что от нее осталось. И еще браслет, лежащий теперь в кармашке сумки, порванный в двух местах. Остатки прошлого, осколки настоящего. Разомкнутая цепь.

За утро не говорят почти, не разговаривают. Все жестами, взглядами — поправить волосы, коснуться губами ключиц, одернуть платье. Лорейн выглядит как живой мертвец. Эмили пытается держаться за двоих, но быстро сдается: не ей тянуть этот груз.

Сердце все еще саднит, в бронхах неприятно першит, но Кларк, бесконечно пьющая кофе и не прикасающаяся к еде, волнует медсестру куда больше, чем собственное состояние.

— О, Лорейн! Вы позволите?

Перед глазами вспыхивает фиолет — светло-лиловый костюм, черная с блестками помада, сумка в тон и ярко-сливовая лента в каштановых волосах. Ева Роуз умеет притягивать чужие взгляды.

И чужих женщин.

Кларк молча показывает психиатру на свободный стул напротив себя, и Хармон сразу же оживляется: наливает ей чашку кофе до краев, задает пустые вопросы.

Ева не сводит глаз с Лорейн — белое сталкивается с черным — отвечает невпопад, почти отмахивается от назойливости ординатора.

Эмили думает о том, что если Роуз попробует еще раз пофлиртовать с Кларк, то она лично прокусит ей шею насквозь. Перегнется через стол и вонзит свои острые зубы в ее смуглую кожу. Вырвет артерию с корнем, чтобы неповадно было смотреть на ее Лори.

— Вы идете на круглый стол? — Ева подносит чашку к губам. — Я все утро потратила на то, чтобы мой босс освободил меня от этой скуки. Алан может быть непроницаемым, но на самом деле все мужчины подчиняются женщинам. Вы знали это, доктор Кларк?

Лорейн изгибает бровь.

— Только если ошейник кажется шарфом.

— Точно. — Роуз делает маленький глоточек и сразу же кривится. — Кофе здесь отвратительный. В Канаде вообще не разбираются в сортах. Знаете, где подают настоящую арабику?

— Где?

— В маленькой кафешке у Гранд Театра. — Психиатр прищуривается. — Кстати, вечером они дают «Отверженных» на малой сцене. Я раздобыла два билета в ложу. Не составите мне компанию?

У Эмили челюсть падает на пол.

Ей послышалось, или фиолетовая роза, ехидно улыбаясь, только что пригласила ее женщину в театр?..

За их столом повисает такая тишина, что становятся слышны мягкие вибрации телефона в кармане Гилмора. Но хирург, слишком увлеченный сценой за столом, молча сбрасывает звонок и возвращается к драме.

Эмили медленно поворачивает голову к Кларк, открывает рот, чтобы сказать что-то вроде «Доктор Кларк сегодня вечером занята», но Лорейн ее опережает:

— Я уже посмотрела. Только что. Простите, доктор Роуз, боюсь, я слишком стара для этих игр. Но попытка была неплохой.

Раздаются аплодисменты — Хармон, беззвучно хохочущий, сбивает ладони в рваном ритме.

Эмили победоносно улыбается.

Да.

Это ее женщина.

*

— И ты бы пошла?!

— О боже. — Кларк закатывает глаза. — Это просто театр.

— С этой… с этой… — Эмили задыхается от возмущения. — С ней?!

— Да, Эмили, с ней. — Кларк раздраженно перебирает одежду в шкафу. — Черт, я не думала, что мне понадобится одежда для прогулок. Куда ты меня ведешь?

Медсестра стоит, подпирая плечом дверной косяк, и ее волосы, наэлектризованные до предела, того и гляди превратятся в змей и зашипят.

— Не скажу теперь! — Эмили обиженно надувается. — Явно не в театр, где подают чудесную а-ра-би-ку, — ехидно добавляет она.

— Мы бы просто посмотрели спектакль. — Кларк достает бежевый пуловер. — Выпили бы по чашке той самой а-ра-би-ки, — передразнивает. — А после… — Снимает с себя платье. — Пошли бы куда-нибудь еще… — Вышагивает из туфель. — Может быть, у нас нашлись бы десятки общих тем. — Ставит одну ногу на пуф, осторожно снимая чулок. — И мы бы обсуждали их всю ночь. — Ставит вторую. — Может быть, мы бы даже стали близкими подругами. — Лорейн осторожно складывает нейлон в специальный мешочек. — Пара минут, и я готова. Эмили?..

У Джонсон глаза черные, затянутые поволокой, страшные. Безумие плещется на самом донышке, горит алым пламенем, но наружу не выплескивается — контролируется сквозь сжатые зубы и рваное, хриплое дыхание.

Она говорит это так просто, словно рассказывает о поездке. Шопинг каждый день. Ева Роуз — на вечер в театре, хороший кофе, отличная постановка. У Эмили идет кровь из прокушенной с внутренней стороны губы, а в животе комок наливается черным, вязким, противным.

Злость кипит, разъедает все мысли серной кислотой, рождает что-то странное, тягучее.

Кларк рефлексирует мгновенно — подходит, кладет руку на плечо, смотрит в глаза, плавится, как свеча.

— Неудачная шутка, да?

Эмили качает головой, смаргивает тьму с кончиков ресниц:

— У меня проблемы с доверием. Видимо.

Кларк смотрит на нее. Долго, пристально. Пальцы перебирают ее волосы, накручивают локоны, отпускают. И снова.

— Прости, — говорит она наконец. — Больше никакой Евы Роуз.

— Ты не понимаешь. — Эмили бессильно вздыхает. — Она бы стала для тебя женщиной на одну ночь. Она же такая фальшивая, с ног до головы приторная, будто ее медом намазали. Клеится к тебе, потому что ты красивая и успешная. Хочет сделать тебя трофеем. Неужели ты не видишь?..

Эмили трясет — она и сама не знает почему, но ее бешено колотит, и руки заходятся в треморе, зуб на зуб не попадает.

Это, наверное, истерика. Внутренняя, беззвучная, бесслезная. Только органы сжимаются до состояния атомов, скручиваются в трубочки, пузырьками воздуха поднимаются к горлу, рождают сдавленный всхлип.

— Эмили. — Кларк хмурится. — Ты в порядке?..

Вокруг оранжевыми завитками вьется энергия — сухая, нервная, бьющаяся. Лорейн поджимает губы, кладет указательные и средние пальцы обеих рук Эмили на виски, чуть надавливает.

— Т-ш-ш, — шепчет.

Массирует медленно, круговыми движениями, где-то нажимает сильнее, а где-то отрывается от кожи совсем, и снова, по кругу. Молча, без лишних слов, даже взгляд не переводит.

У Эмили все внутри успокаивается, укладывается, сворачивается домашним котом с плюшевой шерстью, урчит и засыпает. Раздражение уходит, невыплаканные слезы растворяются в веках, дрожь превращается в пульсацию крови, а потом и вовсе пропадает.

Уставшее солнце в кармане ластится к коже, проникает внутрь, плещется в крови, распадается на элементы, путешествует по большому и малому кругу.

Секунду в комнате пахнет сиренью, а потом Эмили распахивает глаза.

— Это… Это… Как ты?..

Кларк ведет плечами, ласково улыбается, целует ее в уголок губ:

— Это мой секрет. Так ты скажешь, куда мы идем?

*

Он такой зеленый-зеленый, словно весь покрыт крошечными изумрудами, а хвост у него желтый, канареечный, украшенный множеством светополос.

Эмили вертолет кажется огромным зверем, поджидающим нужного момента, чтобы съесть ее, вобрать внутрь, вдавить в кресло и унести прочь от города, и она даже боится, сводит колени, но хорохорится, идет уверенно, не сбивая шаг.