Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 79

— Перестань нести чушь и… И я, блин, попросила же уже прощения и словом и делом, хватит вспоминать об этом!

— Клянусь, я давно забыл! Само вырвалось, это не я! Это всё мой рот!

— И руки у тебя сами по себе, и рот, и голова, и физиономия! А сам ты хоть что-нибудь решаешь?

— Случается! Но с тех пор, как в моей жизни завелась ты, я всё хуже и хуже справляюсь! Вот смотри, изо всех сил сейчас сдерживаю свои руки, ноги и ещё… кое-что, которые настойчиво требуют тащить тебя в спальню, но я пока держусь, заметь!

— Да ты просто герой!

— А то!

Долго смотрю ей в глаза, затем внезапно вскакиваю, хватаю её на руки и несу мимо ошарашенной Эстелы наверх, в нашу спальню.

— Ты чего творишь!? — хохочет любимая жена, крепко сжимая мою шею кольцом своих тонких рук.

— Прости, любимая, кажется, я всё таки проиграл решающую битву… Больше не герой… Сокрушаюсь и предвкушаю…

— Смотрю, ты просто капец, как расстроен!

— Убиваюсь, прям… — открываю ногой дверь в спальню, затем захлопываю обратно, защёлкивая замок…

А двери в нашем доме звуконепроницаемые…

Глава 43. I dare you

Miley Cyrus — Malibu

Пробуждение приносит яркий солнечный свет, что само по себе уже довольно непривычно для меня, привыкшего зимой просыпаться затемно, а летом вместе с восходом солнца, и едва уловимый аромат чего-то съедобного и, судя по запаху, неимоверно вкусного. Таких ароматов в этом доме ещё не было…

Я спускаюсь вниз и наблюдаю картину, от которой моё бедное сердце в буквальном смысле захлёбывается счастьем, нежностью и странным трепетным страхом, что всё это сон, который вот-вот развеется… Всей душой я стремлюсь удержать его, ухватиться и не отпускать так долго, как только смогу, поэтому опускаюсь на ступеньки, кладу свои руки на колени, поверх них водружаю голову и сижу тихо-тихо, боясь не то, что пошевелиться, а даже дышать… Ведь мой сон — это и есть оно, моё реальное счастье, происходящее здесь, на этой Земле, в этом времени и в этом измерении, прямо сейчас…

Счастье стоит у кухонной плиты с зеркальной поверхностью и легко жонглирует тремя сковородками и жидким тестом, таким, из которого делают настоящие блины… Настоящие, потому что те, которые традиционно пекут здесь в Штатах, совсем не похожи на те, которые в далёком детстве пекла мне Акулина, моя няня. Мама не умела печь блинов, а отец часто любил повторять, что здешние панкейки и не блины вовсе, и только Акулина, выкормившая и вырастившая моего отца, бывшая ему большей матерью, нежели настоящая, частенько баловала нас русскими блинами — ароматными, золотыми солнцами волшебного вкуса…

Акулина… Как много тепла было от неё в нашем доме! Как же все мы любили её, а она нас, добрейшей души человек, посвятивший всю свою жизнь чужой семье, чужим детям, а затем детям их детей, ставшими самыми важными и главными людьми в её жизни…

Несмотря на свой глубоко преклонный возраст, Акулина почти полностью заменяла мою мать на кухне, присматривала за нами, детьми, учила меня играть в подкидного дурака, до ужаса смешно и трогательно жульничала, всегда выдавая себя смехом, которого и не слышно было вовсе, а понять, что она смеётся можно было лишь по ритмичным, размеренным подрагиваниям её плеч, и страшно расстраивалась, когда проигрывала.

Я помню Акулину по кухонному запаху, исходившему от её никогда не снимаемого передника с большими карманами, где она всегда по старинке прятала для нас утешительные кубики сахара, не признавая американских конфет, по тёплым сморщившимся от возраста и нелёгкого домашнего труда рукам, сжимавшим мои с такой крепкой любовью, что иногда мне бывало даже немногого больно…

Акулина любила меня больше, чем сестёр и, в отличие от матери, никогда не скрывала этого, за что регулярно получала выговоры от отца, который, к слову, и сам был залюблен ею чуть ли не до смерти, а потому и злиться и вычитывать её строго не мог, и оттого как-то странно мямлил что-то вроде этого:

— Нянюшка (так он называл её с детства, а мы — вслед за ним), ну ты пойми, он же мальчик, будущий мужчина, перестань уже так нацеловывать его, да ещё при девочках! Вот Ди сокрушается, что ты не любишь её!

— Ну как же! — всплёскивает руками Акулина. — Я ей намедни и коржичков чёрненьких напекла (так моя средняя сестра Диана называла уникальное Акулинино блюдо — пресные лепёшки в маковом соусе), и что ж я не цалую её разве? А как же ж? Цалую!

Необъятная её доброта и забота обо мне выливались в то, что она просто безмерно много своего драгоценного времени уделяла именно мне, а в те редкие моменты, когда я провинился и получал наказание, плечи её вздрагивали, но уже не от смеха, и она тихо удалялась к себе молиться…

Vacant — Serenity

Странно, но Акулина отчего-то часто вспоминается мне всякий раз, как я вижу Леру на кухне… Такое же точно беззаботно-беспечное тепло разливается щедрыми струями по всему моему существу, наполняя умиротворением и всплесками волн счастья…

Лера пританцовывает и поёт что-то на испанском, на ней большие наушники, такие она надевает только дома и только наедине с самой собой, потому что стесняется своего тинейджерского вида, не соответствующего, по её мнению, «30-ти летней тётке», как она однажды назвала себя. И тогда я совершенно искренне и нетерпеливо заметил ей:

— Тётка!? Ты фея! Воздушная, нежная, добрая, безмерно мудрая и заботливая моя волшебница, а не тётка! И не важно, сколько тебе лет: 16, 23 или 30, ты всегда будешь такой!

Лера смеётся:

— Ну, в 16, может, я и была феей, но точно не сейчас!

А я сокрушаюсь: «Чуть не выдал себя, блин!».

Да, Лера до сих пор не узнала меня и даже не подозревает, что настоящее наше знакомство случилось не восемь лет назад, а гораздо раньше. Не знаю сам, почему скрываю это: вначале мне хотелось и очень ждалось, чтобы она сама вспомнила меня, а потом уж просто так повелось… А сейчас попробуй только признайся ей, сколько негодования обрушится в мой адрес и обвинений… Нет уж, лучше пусть сама вспомнит!

Моя Лера меломанка, самая настоящая, но при этом совершенно непритязательная в плане технических средств. Без музыки она не может: и слушает, и поёт практически постоянно, а если как следует поднять ей настроение, то может и в танец пуститься, неожиданно, совершенно непредсказуемо и потрясающе талантливо раскрепощаясь, ведь Валерия в танце — это нечто! Она может быть воздушной, как балерина, вызывающе быстрой и ритмичной в современном танце или же умопомрачительно сексуальной, настолько, что мужской голод скручивает мои мышцы, с каждым её движением затмевает разум, мастерски точит потребность в её теле, делая настолько острой, что выстоять нет ну просто никаких сил, и я обычно ломаюсь… Робко подгребаю прямо посреди вечеринки, и наплевать на гостей и их количество, заглядываю ей в глаза, она улыбается, видя в них мою отчаянную жажду, упиваясь тем, что мне совсем уже невмоготу, соглашается и дарит свою близость в нашей спальне, гостевой комнате друзей и даже в ванной, если со свободными комнатами напряг, ну или в ближайшем к месту моего надлома отеле… Такие явления у нас часты, а потому остаются неизменным предметом всеобщего стёба: друзья издеваются, высмеивая мою одержимость этой женщиной, не понимая сами, что это такое, и я, честно говоря, не знаю, завидовать им или гордиться, что такое счастье — так любить, как я люблю, даётся далеко не всем…

Дарить моей Лерочке подарки — это то ещё удовольствие! А её меломанские наклонности дают мне самое широкое поле для манёвров. Эти наушники, что на ней сейчас, выбирал я, причём собственноручно, и мне не жаль потраченного времени, потому что тот неописуемо эмоциональный восторг, который испытала моя жена, надев их и услышав впервые в своей жизни по-настоящему качественные звуки, стоит любых трат времени и усилий…

Не так давно я искал и нашёл в Ванкувере магазин супер профессиональной стерео-аппаратуры для самых настоящих меломанов, тихо порадовался, что могу всё это позволить себе, ведь будь я обычным архитектором в не слишком щедрой конторе, радовать жену такими подарками вряд ли бы смог. У меня сейчас другая проблема — ограниченное количество поводов дарения, ведь кроме музыки мои руки зудят от желания нацепить на неё очередное изысканное украшение, коих у меня в сейфе скопилось на пять лет праздников вперёд, и я замучился придумывать поводы для подарков… А всё оттого, что те бурляще-кипящие эмоции, что живут во мне, да те самые, что я так старательно зажимал, давил и прятал в течение пяти долгих лет, теперь рвутся наружу, требуя выхода. Поцелуев, объятий, сумасшедшего секса (да-да, именно секса, потому что то, что я иногда вытворяю, назвать занятиями кремовой любовью просто язык не поворачивается) мне не хватает, чтобы выразить свою бесконечную потребность в жене, а выражать нужно, иначе меня попросту разорвёт, и поэтому я отрываюсь в европейских ювелирных магазинах, выбирая самое элегантное, самое красивое и часто самое дорогое… Моя Лера иногда понятия не имеет, что надевает… Что носит на себе такой же дом, как тот в котором мы живём, например. Она не знает стоимости подарков, но, тем не менее, журит меня за неразумные траты, умоляя вкладывать больше денег в образование детей, но чаще всего просит меньше работать и больше бывать дома, больше отдыхать…