Страж (СИ) - Татар Анастасия. Страница 45

— Это же… — как будто окаменев, спрашивает Цэр.

Я отбрасываю волосы назад, тщась прикрыть, но когда они соприкасаются с раной, сводит мышцы от боли. Что там такое? Опять ожоги?

— Да, метка короля, — сдавлено отвечаю.

Это конец.

Ректор, эта мразь, увидел её. Цэрлина увидела её. И я все равно не могу ей толком доверять. Мне плохо… в глазах темнеет…

— Не верю… Этого не может быть… как ты… да ты… да это… вот почему с тобой так нянчится куратор… вот почему ты такая сильная…

— Вот дура, а…

Это уже совсем другой голос, но знакомый. Писклявый, тоненький, потому что источник его размером с персик, даже меньше. Темный и с крыльями, которыми тот старается бить меня по лицу, лишь бы я, опираясь плечом на стену, не свалилась с ног. Это и есть реальная угроза жизни? Поэтому он явился?

— Сима… мне плохо… что там такое? — пытаясь проморгаться, обращаюсь к зависшему с глазами на пол-лица чудищу.

— Продукт чужой жизнедеятельности, — фыркает тот уже из-за моей спины.

Совсем не смешно.

Быстрый. Если бы и я такой была, сейчас бы так не страдала. Первый этап мести прошел успешно, но никак не общее дело. Я не знала, что делать. Совершенно. В голове одна мысль кричала громче другой, становилось тепло. Чувствовалось, что Сима как-то колдует и рана будто бы затягивается, заживает, но все так же больно. Ужасно…

Цэр стояла на месте, рядом со мной. Сквозь непонятную пелену я едва могла понять, о чем она думает. Смесь шока, надежды и растерянности отображалась на её лице, в тишине тяжелое дыхание сливалось с моими стонами и шипением. Но она молчала, как будто над чем-то размышляла, знакомо кусала губы и заламывала пальцы. Тут холодно. Куда идти, если теперь надо ей все объяснить? Причем так, чтобы и в голову не взбрело кому-нибудь растрепаться? Идти к куратору?

Он меня съест с потрохами, это во-первых. Он занят другими делами, это во-вторых.

Не хочу к нему.

Если скажу о Цэр, а главное — о ректоре, проклятом ректоре, он меня убьет. Явно не будет в восторге. Наверное, посмотрит осуждающе и поймет, какую огромную ошибку сделал, когда решил меня втянуть в мятеж. Не потому, что это опасно. А потому, что я могу все легко развалить, испортить.

Я всегда все порчу из-за своих эмоций. Своего эгоизма. И чувствую, что если разочарую его, моя новая жизнь в новом мире не будет ничем отличаться от старой жизни в старом мире. Смысл исчезнет. Если не чувствовать себя частью чего-то, можно легко загубить рассудок. А я не хочу. И не знаю, что делать.

— Я никому не скажу, — неожиданно говорит Цэр.

Мне сперло дых.

— Никому? — уточняю, начиная дрожать, как клиновый листик на ветру.

— Конечно, она никому не скажет, — отзывается Сима. — Я свяжу её клятвой. Только попробует, и умрет.

— То есть?

Промелькнула надежда. Все еще можно исправить. Может, не с ректором. Но с Цэр точно. А все другое… может, все-таки рассказать Ранзесу? Мне ведь все равно придется? Рано или поздно?

— Я хранитель. Моя обязанность не только спасать твою задницу, а и следить за тем, чтобы о тебе не знали. Иначе могут начаться проблемы: похищения, использование в личных целях, связывание обязательствами… без истинного правителя Йордан будет уязвим, а вместе с ним и Высшая грань.

— Какая еще грань?

Мозг трещал по швам. Слишком много лишней информации.

— Ладно, подожди… не важно. Идем к Дамиру. Главное не попасться на глаза ректору, — перебила я, прежде чем Сима смог объяснить.

Дело дрянь. Потому что перед глазами снова эти… эти… мошки? Блики? Практически красная пелена, как пелена гнева или ярости. Отчаяние и злость из-за боли загоняли в угол так, как это происходит с собаками из-за насилия. Наверное, именно поэтому я рванула с места так быстро, как только могла, игнорируя возмущенное шипения хранителя и Цэр. В руках ощущалось покалывание. Не знаю, как мы не столкнулись ни с кем по пути на четвертый этаж, не знаю, как я смогла выползти без остановки, но чувствовала, что если бы мне попался на глаза Эванс, я бы вспомнила ему все. Мышечная память у меня тоже хорошая. От воспоминаний о «проходном экзамене» мне еще долго сводило зубы. Убила бы, невзирая на последствия. Размазала по стенке, изуродовала, заставила на собственной коже, костях почувствовать то, что он со мной сделал.

Очнулась только в коридоре, у точки назначения. Дверь оказалась не запертой, и внутрь мы фактически влетели втроем: дрожащая я, прижимающая какие-то тряпки к груди, хмурая Цэрлина, кусающая ногти и Сима, все еще позади моей груди.

Был какой-то женский голос. Я едва успела прикрыть волосами спину, зашипев от боли, и, не глядя на девушку, крикнула, почти что приказала:

— Вон.

Дамир поднялся с кресла, ошалело разглядывая всю нашу компанию, вместе с ним — та самая девчонка. Не знаю её. Мне плевать.

— Извини?

— Пошла вон и забыла сюда дорогу, если жить не надоело!

Аккурат мимо её головы пролетела ваза, почти попав в цель. Это дар. Только доходит, что когда я на эмоциях, не нуждаюсь в назначении точки притяжения или притягаемого, достаточно просто начертить мысленно путь, пожелать.

И она ушла, почти убежала из комнаты, проносясь мимо хмурой Цэрлины. Хлопнула дверь, и мы теперь уже остались вчетвером.

— Тебе не кажется, что это уже слишком? — зло надвигался на меня пятикурсник.

— Слишком — вот это, — я обернулась к нему спиной, убирая волосы. Те прилепились к коже и пропитались кровью. Это как же надо было… ай, черт! Больно. Даже не представляю, что там.

Воцарилась тишина.

Только хлопанье крыльев хранителя.

— Сима, можешь сделать так, чтобы нас уж наверняка никто не подслушал? — разрываю молчание.

— Легко.

— Не могу поверить… — бормотал Дамир. Неужели метку видно даже с такой раной? Она что, пронизывает тело насквозь? До костей?

— Чтоб ты, да… я всегда знал, что ты как-то отличаешься от других. Знания, повадки, характер… но даже не подозревал, что…. Ладно. — Притормозил собственный поток слов. — Тебе же больно… регенерация займет много времени. Ложись на диван.

Я почувствовала, как из глаз полились слезы, когда дошло, что любое движение равняется прокалыванию кожи толстыми, цыганскими иглами. Пока бежали сюда, пока все было еще в таком диком не определении, пока существовала паника, получалось игнорировать боль. Внутренности скрутились в узелок, перемешались, сердце, казалось, билось об грудную клетку и тоже причиняло боль. Но мне нужно. Я должна. И знаю, что болеть будет сильнее, если не лягу и не расслаблюсь. Вся в крови… наверняка испачкаю… и он это понимает. Выбора нет.

Вот так оно все посыпалось за один день.

Раз. Два. Три.

Резкое движение вперед, почти падаю, и понимаю, что вскрикиваю. Как будто вылили ведро кипятка.

Раньше было не так больно.

— Барьер установлен. Можешь говорить им все, что нужно. Они никогда не смогут эту информацию выдать. Любая попытка приведет к смерти.

— Это напоминает мне то, как вы… — я запнулась, пытаясь успокоить слезы. — Как вы все предупреждаете меня об Алиссе, но не хотите объяснять, почему.

— Мы хотим, — устало вздохнул Дамир. Цэр уже возвращалась с теплой водой и тряпками. — Но не можем. И никто не сможет.

Пока она обрабатывала рану, даже мысль в голову не пришла, что может отравить. Она посетила меня уже позже, но что-то в обеспокоенном, таком непривычном выражении лица Цэр говорило, что она этого не сделает. Как будто вдруг, — дурость, — наши судьбы переплелись и сотворили непонятный узелок. Они связали нас. Как это произошло и с Дамиром.

Мне что-то укололи прямо в спину. Обезболивающее. Прежде чем стало легче, я чуть не искрошила зубы, вцепившись в полотенце, чтобы не кричать. Даже если никто не услышит, не хочу. Отчего-то мерзко. В какой-то момент я даже прекратила рыдать. Словно слезы кончились.

Зато слова никак не кончались.

Я рассказала им все, от и до. Откуда я, как однажды пожелала изменить свою жизнь, как продала душу, как оказалась в этой проклятой тюрьме. Даже об инквизиции, Ризере, Ранзесе, настоящей природе своего дара — управлении гравитацией, магнитным полем. Все это время Дамир и Цэрлина молчали. Пока одна обрабатывала мою спину, другой мрачно сидел, склонив голову и зарыв пятерни в волосы. И только под конец заговорил, обращаясь к моему хранителю: