Страж (СИ) - Татар Анастасия. Страница 44

— Серьезно? Так просто? — очумела я, смело двигаясь к сокурснице.

— Нет, так сложно! — фыркнула та. — Они позарились на святое! И прошу заметить, что если бы не ты, ничего подобного бы не произошло.

Вообще-то, если бы не Дамир, я бы к ней и на пушечный выстрел по доброй воле не приближалась. Память у меня хорошая, и особенно до сих пор передергивает, стоит вспомнить, как она отравила воду всего пару дней назад. Сравнимо с кошмаром, потому что любая сыпь на коже, волдыри или что похуже, как и скопление чего-то мелкого, шершавого, непонятного всегда навевало ужас. Во врачи путь заказан.

— Ну… теоретически, да. Потому что я собиралась нападать и потому что наверняка из-за меня нас подавил куратор. Может, разошлась бы с тем курятником мирно. Но тебе это надо?

— А тебе ко мне лезть разве надо? Я не в том настроении, чтобы кого-то тупо задирать.

У меня создалось впечатление, что Цэрлина и правда какая-то необычная. Имею в виду, за все время знакомства она впервые показалась мне человеком — человеком, а не змеей. Жилка на её тонкой шее, будто от нервов, пульсировала, глаза блестели злостью, но не обычной жаждой отомстить за задетое самолюбие. Серый цвет, раньше не играющий в ней никакой роли, вдруг неожиданно оказался слишком ярким, четким, выделяя её глаза даже в темноте. И я поняла: задели что-то личное. Близкое и дороге. Что-то, что представляло для неё цену, напрочь перечеркивающую эгоизм.

— Слушай, почему мы вообще воевали? Я в десницы не рвусь и Дамир меня как парень не интересует, — задумавшись, я начала кусать щеку, по привычке слишком сильно выражая эмоции через мимику.

— Ты дура или как? — прошипела змея. — Никто нормальный не рвется. Всем просто хочется выжить. А на счет Дамирия… что с того, если в свою очередь я не интересую его?

Вот так вот просто до меня дошло, что ребенок передо мной в отчаянии. Именно ребенок, затюканный и ненавидящий мир и всех, кто в нем живет, возможно, даже самого себя. Потому что она сказала прямо. Не кривя душой, не переходя на крик, даже клещами тянуть не пришлось. Тихо, отчетливо, нахмурив брови. Смотрю и вижу себя еще пару месяцев назад: так же могла ляпнуть что угодно, сделать что угодно — казалось, нечего терять, а искать уже смысла нет. Дамир был прав: она какая-то не такая.

— Тогда зачем ты нападаешь на других? — я нахмурилась. Многое пока не сходилось. Но на душе почему-то становилось не так гаже, даже при остатках сильного недоверия. Безоговорочно доверять я пока могла только себе, Ризеру, куратору и отдаленно Дамиру. А Алисс… что-то пока не давало, хотя одна только мысль о нем наливала странным теплом. Надеждами.

Цэрлина молчала целую вечность, смотря на меня с каким-то диким отчаянием, будто я самое наивное в мире существо. От этого упорно отмахивалась. Я живу сейчас так, как мне удобно. И я счастлива, не смотря на осадок после той же Василисы в комнате Ранзеса.

— Тут иначе нельзя, — поджав губы и помотав головой в стороны, ответила Цэрлина.

Контакт нащупан. Даже не верится.

— Можно. Достаточно просто себя защищать, чтобы дожить до выпуска.

— До выпуска в этой Ледяной тюрьме доживают единицы.

— А кто сказал, что ты не будешь одной из них?

Снова молчание. Несмотря на непонятные чувства, недоверие и страх, во мне все еще остается энтузиазм мстить. И сейчас уже больше из-за возможности подружиться с Цэрлиной с помощью этого дикого «приключения», чем ради защиты своей гордости. И вообще… бить лежачего — низко. Лежачий — значит слабый. С подавленным МП — ты и слабый, и лежачий. Короче говоря, поступили они низко. Душа требует нагадить в отместку.

— Мир? — вскидываю брови и пытливо смотрю в огромные глаза цвета ртути, тайком скрещивая пальцы. Только бы оказалась нормальной, только бы оказалась нормальной, только бы…

— Мир, — вздыхает Цэр.

У меня сразу камень с души упал, так легко стало. Перспектива подружиться с какой-нибудь девочкой, нормальной, разумной и похожей на меня, грела сердце, отзывалась теплом в груди. Я — самая настоящая дура, но верю этим глазам, верю интонации, ноткам безысходства в её поведении. Подобно ей ведут себя дети, которые банально не знают, как выразить свои чувства, как себя проявить. И я искренне хочу ей в этом помочь.

— Ну что ж! Тогда у меня вопрос… какой яд можешь генерировать?

Казалось, у меня горели руки, щеки, в теле просто бурлил азарт. Кусая губу, я торчала под дверью, старательно прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре, пока Цэр колдовала над чужими средствами для гигиены. Честно говоря, мне уже было стремно, чем вся эта месть закончится, и, признаю, руки страшно подрагивали.

— Ну, долго там еще? — шикнула на соучастницу, не чувствуя ног от ужаса. Как только я теряла всю былую спесь, взгляд сам возвращался к обрезанной пряди. Хорошо, что у лица, выглядит не так кошмарно, но тем не менее — это мои волосы. Ключевое слово «мои».

Приходилось делать все в полумраке. И рыться в чемоданах, и заражать шампуни, и давить совесть… все в полумраке. Свет мог нас выдать, хотя если у них есть мозги, и так станет понятно, кто автор козней.

— Заткнись! Это не так легко… почти все…

Кто-то двигался по коридор, причем довольно быстро. Я прислушалась, подгоняя Цэр разбираться быстрее. Кажется, там только один человек, но он точно идет к нам…

— Все! — довольно шепнула Цэр, и как раз вовремя, потому что кто-то попытался войти внутрь.

— В окно! Быстро! — не придумав ничего лучше, ответила, встретившись с шокированным взглядом.

— С ума сошла? — возмутилась Оггар, но послушно бросилась к окну. Я — за ней, уже строя логические цепочки, оставшиеся в память о физике.

— Давно! Лезь! У меня есть идея!

Так, мы на втором этаже. Падать, даже в сугроб и с такой высоты, будет опасно. Надо как-нибудь замедлить падение. Летать я пока не умею, но если сделать притяжение в этой зоне слабым, наш вес станет слишком маленьким, чтобы впечататься в поверхность.

Дверь открылась вместе с окном, значительно больше, чем в моей комнате. Как раз тогда на подоконник взобралась Цэрлина, все еще явно сомневаясь в моем предложении. Я уже лезла следом, когда почувствовала обжигающую боль в спине, как будто рвали кожу, и тогда же в комнате раздался треск ткани. Твою!.. Да сколько можно рвать форму! И сколько раз мне придется бывать в лазарете?

— Черт! — выругалась я, едва заметив человека, сорвавшего разом мне топик и кофту. Не совсем понимая, что делаю, толкнула Цэр из окна и прыгнула следом. О боже мой, о боже мой, о боже!..

Холод обжег тело точно так же, как это всего мгновение назад сделал своими вновь сияющими татуировками руками ректор. Едва мы приземлились, не совсем так плавно, как пушинки, но уже не так больно, как могли бы при обычном уровне гравитации, я подняла голову вверх. Он выглядывал из окна, обрамленный своими белыми, как у Алесса волосами, выглядывал и скалился, словно хищник, настоящий маньяк. Жизнь неожиданно поставила подножку и я свалилась лицом в то, что не тонет и именуется историей, сердце рухнуло в пятки. Пока мы бежали в другую часть кампуса, как на автопилоте, мне казалось, что еще немного, и от нервов меня вырвет куда-нибудь в сугроб. Существовала лишь дикая боль прямо в области сердца, на спине, как будто мне вспороли кожу, холод пробирал до костей, и лицо ректора. Страшное. Довольное. Пугающее.

Это конец.

Что он делал в комнате тех девочек?

Он знал, что я там буду?

Он видел метку?

Точно видел.

Спина была полностью оголенной. Одежда держалась чисто благодаря тому, что я прижимала её к груди. Глаза панически бегали — я искала, нет ли больше вокруг людей. Нет ли тех, кто узнал бы и увидел метку.

Только Цэрлина.

Цэрлина, которая смотрела на меня во все глаза. Она бросилась к моей спине, прежде чем я крикнула «нет!», бросилась, прежде чем я успела скрыть татуировку.

Это конец.

Хуже не придумаешь.

В глазах мутнело. Руки застыли, удерживая одежду. Двигать ими вопреки желанию не получалось.