Королев: факты и мифы - Голованов Ярослав. Страница 125

Свидания происходили в домике во дворе Бутырки, в маленьких комнатах, где стояли большие столы, по обе стороны которых и рассаживались. А вертухай – их называли «гувернерами» – в торце как председатель.

Когда Королев впервые увидел Ксану, он заплакал. Ничего не мог с собой сделать, слезы сами лились. Все спрашивал:

– Ну, как ты? Как Наташка? А мама?

– Я защитила диссертацию... – сказала Ксана.

– О защите говорить тут запрещается, – перебил «гувернер».

Потом Ксана приезжала с Наташей.

Трудно сказать, чего больше было в этих свиданиях: горечи или радости. Перед арестом жили они неладно, в каком-то напряжении, в недобром предчувствии расставания. И вынужденное расставание сохранило, а может быть, и усилило привкус прошлых размолвок. Беда не приблизила к нему Лялю, наверное, отодвинула еще дальше. Конечно, можно было себя уговаривать: «Весь этот кошмар когда-нибудь кончится, и все наладится...» Уговаривать-то можно, уговорить – трудно...

По воскресеньям не работали. Неожиданно из черных репродукторов – они висели во всех спальнях и за потоки изрекаемой лжи зеки прозвали их «плевательницами» – строгий голос объявил о предстоящем важном сообщении. Вскоре появились вертухай, которые молча, не обращая внимания на протесты, поснимали все «плевательницы» и унесли. Никто не мог понять, что все это значит. «А вдруг ОН умер?» – фантастические предположения взбудоражили спальни. Потом кто-то увидел в окно, как за Яузой к входу в парк МВО бегут люди. Там на столбах висели большие, похожие на граммофонные трубы репродукторы. Целая толпа людей стояла, задрав головы, слушала. Звуки не долетали до зеков, но по тому, как толпа слушала, все поняли, что передается что-то очень важное. Побежали вниз, к руководству, с просьбой вернуть «плевательницы», но прежде чем их принесли и развесили, нашла все-таки дырочку, просочилась с завода новость короткая и ясная: война!

В ЦКБ-29 стояла черная тишина. Все молчали. Но думали об одном и том же: это смерть. Если «политических» расстреливали в мирные дни, то во время войны живыми их не оставят. Где-то в глубине души теплилась робкая надежда: ведь они создают боевые самолеты, нужные как раз сейчас... (Опять, опять эта надежда на логику! Да при чем здесь логика?! Они не знали тогда, что 28 октября 1941 года, когда офицеры фашистского авангарда рассматривали в бинокль Москву, двадцать пять выдающихся военачальников и создателей оружия, ни в чем не повинных людей, были расстреляны под Куйбышевом и Саратовом. Нет такой, пусть даже самой изощренной логики, которая могла бы это объяснить.)

Что же теперь будет с ними? Они уже привыкли ничего не загадывать. Будь, что будет. Надо избегать смерти, но нельзя ее бояться. Мысль о собственной безопасности, остро уколовшая в первые минуты, отодвигалась, расплющивалась огромной, тяжкой, холодной, как камень, думой: «А что же теперь будет со ВСЕМИ нами?..»

35

В субботу 21 июня 1941 года из Берлина в Рим вылетел личный курьер фюрера с письмом к Муссолини. «Я чувствую себя внутренне снова свободным, после того как пришел к этому решению, – писал Гитлер. – Сотрудничество с Советским Союзом, при всем искреннем стремлении добиться окончательной разрядки, часто тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени».

Освободившись от «морального бремени», Гитлер переложил его на плечи миллионов людей. В том числе – на миллионы зеков. Как бы ни были они измучены, искалечены и унижены, как бы ни душила их обида за несправедливые кары, каким бы жаром ненависти к своим палачам ни переполнялись их сердца, они сразу поняли, что есть нечто более важное, вне Сталина существующее, – Родина, которую надо спасать.

Самолет 103, он же – АНТ-58, он же – Ту-2 летчик-испытатель Михаил Александрович Нюхтиков первый раз поднял в воздух 29 января 1941 года. Очень скоро стало ясно, что 103 превосходит Пе-2 и по вооружению, и по бомбовой нагрузке, а главное – по скорости: опытный образец дал 640 километров в час, – за этим бомбардировщиком с трудом могли угнаться истребители. Несмотря на явные достоинства машины, потребовали ее доработки: оказалось, что высотные моторы, под которые она проектировалась, уже не выпускаются. Замена двигателей потребовала новых переделок. Люди, ожидающие главной награды за свою работу – свободы, нервничали. Рождение Ту-2 было процессом трудным, болезненным, но, в конце концов, всем стало ясно, что дальше переделывать нельзя, надо налаживать выпуск нового бомбардировщика, нужного фронту.

Завод № 156 на набережной Яузы был заводом опытных конструкций. Тут могли сделать все что угодно, но для серийного выпуска самолетов он был совершенно не приспособлен, расти ему было некуда, да и специалисты для такого дела нужны были совсем другие.

Давным-давно, осенью 1929 года, когда ТБ-1 под гордым названием «Страна Советов» прилетел в Америку, Туполев познакомился с двумя головастыми инженерами – Александром Сергеевичем Ивановым и Тимофеем Марковичем Геллером, которые учились у Форда автомобильным премудростям. Вернувшись, они строили автогигант в Нижнем Новгороде, получили ордена, Иванов стал главным инженером ГАЗа (Горьковского автозавода), а Геллер – начальником цеха: на «Дженерал моторс» он начал рабочим и кончил как раз дублером начальника цеха. Потом их посадили. Иванова, впрочем, очень долго не сажали. Арестовали всех руководителей завода, а он все разгуливал на свободе, ужасно мучился постоянным ожиданием неотвратимого унижения и даже подумывал, не пойти ли ему самому в НКВД и во всем «сознаться», потому что он совсем перестал спать. Но, в конце концов, и его посадили. Туполев, узнав об этом, сразу внес их в свои списки – это были едва ли не лучшие в стране специалисты по серийному поточному производству. Поскольку 156-й завод мог изготовить два, три, ну пять бомбардировщиков– не больше, было принято решение срочно создать в Омске авиазавод. ЦКБ-29-НКВД свое существование закончило: 13 июля 1941 года с товарной станции Казанского вокзала ушли три теплушки с зеками. Приготовили место и для Андрея Николаевича, но его не было. Волновались, никто не мог объяснить, где Туполев. А Туполев вместе с семьей был в другом поезде, в купейном вагоне. Через неделю вышел приказ: Андрей Николаевич Туполев 19 июля 1941 года был «по ходатайству НКВД СССР на основании постановления Президиума Верховного Совета Союза ССР от наказания досрочно освобожден со снятием судимости». Вместе с ним освободят Егера, Френкеля, Черемухина, Бонина, Надашкевича, Петрова, Озерова, всего около 20 человек, но тогда они еще числились зеками и занимали положенные им места на нарах в теплушках.

Королев останется зеком: в Омске он узнает, что его фамилии нет в списке освобожденных. Очень многих фамилий не было в этом списке, во много раз более коротком, чем списки Туполева, когда он вытаскивал зеков из лагерей и тюрем. Слухи о помиловании бродили по ЦКБ с весны. Ждал ли он освобождения? А кто же за решеткой не ждет свободы? Конечно, очень ждал. Но разочарование не было теперь столь острым, как год назад: человека можно приучить ко всему. Три грязно-бурых товарных вагона с двумя окошечками, на каждой стороне забранными колючкой, то цепляли к какому-нибудь составу, то отцепляли, катились они на восток неспешно, «согласно законов военного времени» – этими словами объяснялось тогда все. На остановках у запертых дверей теплушек выставляли часовых. На платформах было много беженцев. Когда люди замечали за колючкой лица зеков, они кричали конвоирам: