Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович. Страница 10

М. Н.: Когда Александр Невзоров, такой супермужик, по телевизору

выступал, у него спросили: «Как вы думаете, кто сильнее, мужчина или

женщина?» Он сказал: «Ну, конечно, женщина».

Ю. К.: Конечно, женщина.

М. Н.: Так вот, об этом я и говорю: ей практически делать в литера-

туре нечего. Мужчина сделает все.

Ю. К.: А вот Цветаева?

М. Н.: Ну, и Цветаева тоже женщина в литературе.

Ю. К.: Эта позиция, с одной стороны, облегчена, потому что ты –

женщина. С другой стороны, она гибельна. Потому что женщине прихо-

дится эту облегченность преодолевать, доказывать, что ты не облегчен-

ная. И, в конце концов, это женщину приводит к каким-то…

М. Н.: В позиции женщины есть одна вещь – она к смерти гораздо

ближе. К смерти, к природе, к началу и концу гораздо ближе. В сущности,

рождение ребенка – это смерть. Если мы вернемся во всякие эти мифо-

логические, античные, докультурные времена, когда уже осмыслили все

эти глубины, в которых мы сейчас копаемся, так оно и есть. И она к этому,

конечно, гораздо ближе. И вот, как тебе сказать, это жутко страшная пози-

ция, почему? Потому что послушаешь, встанет Бальзак, умный человек,

кокетствует, по-моему, как женщина.

Ю. К.: То есть глупость?

М. Н.: Нет. Он не был глуп. Он был француз. Я тебе так скажу, что

очень легко отработать себя на этом уровне. Очень легко, и все полу-

чится. С одной стороны. С другой стороны, очень трудно, учитывая, что

я ближе к началу и к концу, и к смерти, и ко всему.

Ю. К.: Однажды в разговоре, давно, лет 20–25 назад ты про Мари-

ну Анкудинову, помнишь, был такой поэт, сейчас есть, сказала: «Да, она

поэт, но она пишет маткой». Что это значит?

М. Н.: Это тоже самое, что я тебе сказала. Вот если согласиться, что

я к этому ко всему ближе, то ставить именно на этом деле и пережать

именно на этом. А пережимать на этом нельзя.

Ю. К.: А Вера Павлова просто играет на этом.

М. Н.: Это какое-то чудовищное нарушение законов природы. Здесь

нельзя играть, здесь нельзя кокетничать. Еще существует требование

к поэзии – искренность. Что это такое?! Я говорю, да вы что, товарищи,

с ума сошли? Искренней как раз быть нельзя. Есть вещи, которые нельзя

показывать. И я понимаю, что она находится, может быть, на месте, где

все вибрации и трепеты слышны лучше. Но работать в этом месте, на-

ходиться в нем труднее.

Теперь что сделала Анна Андреевна. Она всегда сохраняла досто-

инство и благородство. Находясь на этом сложном месте, сохраняла их

всегда. И, в сущности, очень мало мест, где можно сказать, что она играет,

ломается, кокетничает. В стихах она этого практически не делает. В сущ-

ности, то, что она сделала в стихах, – это потрясающая смелость: она

свою частную жизнь сделала темой большой литературы. Больше того,

она больше ни о чем и не писала. А дальше работает все то же самое, что

для мужчины, что для женщины: дальше какое время прет сквозь тебя,

вот если измерение времени – будуары и спальни, в чем ее обвиняют, то

это плохо. Но у нее-то ведь было не так. Сквозь нее все это поперло. Еще

когда началась Первая мировая война, когда поперли все эти фольклор-

ные нотки. Это вообще очень интересно, когда у русского поэта вот это

фольклорное, песенное прет из него. Это у нас просто какой-то генофонд.

Ю. К.: Да, да, да, самое начало ХХ века… « Горькую обновушку дру-

гу шила я…»15

М. Н.: Вот, я про это и говорю. Оно начинается тогда, когда судьба

человеческая – судьба народная. И я становлюсь частью этого народа,

частью этой языковой прорвы, которую я собой представляю. В этом от-

ношении это, бесспорно, персона номер один. Может быть, она действи-

тельно была права, когда так вот к себе относилась, тогда трудно было

не бояться. Меня совершенно потрясает и смущает, но я по-человечески

это понимаю, я по-человечески готова всех понять и простить, но как та-

кой красавец, такой роскошный мэн, как Луговской, безумно испугался,

когда началась война. Эти молоденькие мальчики, вот, Павел Коган, вот

они не испугались: « Не до ордена. / Была бы родина / с ежедневными

Бородино»16. Притом, что еще интересно, ты посмотри на него: это же

красавец мужчина. Ну что ты, Боже мой…

Ю. К.: И обделался.

М. Н.: Так вот, ничего такого с ней не случалось. И если ей, скажем,

такая поза была нужна для того, чтобы не сойти с этого места, так ска-

зать, все замолкает. Да, если так, то я замолкаю немедленно.

Ю. К.: А Марина?

М. Н.: Ну, если говорить об Анне Андреевне, то у нее есть действи-

тельно чистое, красивое. Очень не люблю, когда женщины пишут стихи,

потому что они все сводят к одному: ты меня любишь, я тебя нет, вот

стою и плачу. Я на всех семинарах говорю: девочки, спрячьте, вам потом

будет стыдно, страшно и так далее. Я тебе больше того скажу, что они

делают. Они делают то же, что Анна Андреевна Ахматова. Они из своей

частной практики…

Ю. К.: Делают событие.

М. Н.: Да. Но то, что у них за душой, художественным событием не

является. Ну не является. Это вне всякого сомнения. Что касается Цветае-

вой, надо сказать, что она человек очень сложный и трудный. Жизненную

практику Цветаевой мы не в праве обсуждать, то, что ей досталось, было

невероятно, было безумно тяжело и страшно. Что тут говорить. Правда,

мне тут недавно показали передачу по телевизору про то, что ее чуть ли

не убили. Это вряд ли. Ни для кого она никакой опасности не представ-

ляла. Нет, нет, конечно, нет. То, что она осталась и еще эти отношения

15 А. А. Ахматова. «Не бывать тебе в живых…».

16 М. В. Кульчицкий. «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!..»

с мальчиком, и, заметь, мальчик ведь такой взрослый, такой красивый.

Если бы мальчик был другим, все сложилось бы иначе.

Ю. К.: «Один из нас будет унесен отсюда ногами вперед», – сказал

он ей незадолго до…

М. Н.: Это ужасно, ужасно. Притом мальчик-то ведь совсем уже не

ребенок. Это молодой, сильный, красивый…

Ю. К.: В то время мальчики уже не были в 16 лет мальчиками. Была

война.

М. Н.: Ну, может, некоторые и были.

Ю. К.: Эмиграция, переезды. Это же все очень взрослит.

М. Н.: А так, что говорить. Все равно они остаются, если взять всю

нашу поэзию, дамами, персонами номер один. Если говорить о женщи-

нах, тут все равно будут они. От этого никуда не деться.

Ю. К.: А Николай Алексеевич Заболоцкий? Как ты к нему отно-

сишься?

М. Н.: Мне кажется, что я уже не доживу до времени, когда его будут

читать снова.

Ю. К.: Я читаю его почти каждый день. Позднего Заболоцкого.

М. Н.: Явление жгуче интересное. Талантливый человек, умный че-

ловек и с жутким слухом человек, с сильным чутьем человек. Но полное

отсутствие такой душевной лирики – невероятно. Я просто даже в рус-

ской поэзии равного явления не знаю. То, что эти все литературные игры

были в те времена… Но на мой ум, он интереснее всех.

Ю. К.: Там был Введенский очень талантливый…

М. Н.: Да. Но только отдельное.

Ю. К.: Ну «Ода» у него очень хорошая. Есть и смешные стихи.

М. Н.: То, что у него жило в стихах, он видел ужасно зорким, та-

ким оптическим аппаратом, почти хищным. И несколько недобрым, что

опять же совершенно нетипично для наших… И вот если бы не полу-