Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович. Страница 43
зов – « слуга царю, отец солдатам…». И вот это « Богатыри – не вы!.. »53.
51 И. А. Бродский. «Ни страны, ни погоста…».
52 В. К. Тредиаковский. «Стихи похвальные России».
53 М. Ю. Лермонтов. «Бородино».
129
Помнишь, когда умирает Кутузов, Александр I просит у него прощения,
а Кутузов отвечает: «Я бы тебя простил, но простит ли тебя Россия?»
Еще это жутко сказалось в Крымской войне, где один за другим адмиралы
умирают со словами «Не оставляйте Севастополь». Феликс Разумовский
говорил про генерала Скобелева. Скобелев при абсолютной смелости
имел стремление к тому, чтоб казаться, выглядеть, позировать.
Что касается 60–70-х годов… Вот Аксёнов говорит: «Все мы жили
мечтой об Америке». Никто даже не думал об этом, не то что не тосковал!
Да не было этого! Тут показывали фильм о Бродском, 60-е годы, там они
все поют с пафосными лицами «Лили Марлен». Какая Лили Марлен?!
Вот они прикалывались-прикалывались, пели-пели «Лили Марлен» и –
уехали. Это заметно стало рано. Вот, скажем, диссиденты: ну, хорошо,
плохо здесь, то надо управить, другое, но я не видела, чтоб кто-то из них
взял и пошел в сельскую школу преподавать, делать что-то. Надо сказать,
что все эти чудовищные несвободы жутко преувеличены, можно поду-
мать, что все жили в аду, и спасение – либо в Европу, либо помирать.
Но это не так.
Но готовность Бродского к тому, что он уедет, была. Его безумный
интерес к английской поэзии, к европейской жизни. Меня не удивляет,
что он сказал про «Ни страны, ни погоста…», что эти стихи читать не бу-
дет и написал их не он, а другой человек в другой жизни и в другой стра-
не. Но Провидение существует и карает жестоко: эта история, когда он
год после смерти лежал в гробу, не опущенном в землю. Просто ужасно.
Но мировоззрение, настроение его, которое привело к тому, что он уехал
отсюда легко, было заметно. Русский, но не совсем. И еще одно: наш ве-
ликий поэт, которого мы признали, национальный герой – Владимир Вы-
соцкий. Никогда такого отношения к Бродскому не было и не будет.
Ю. К.: Я как-то думал о Бродском… «Осенний крик ястреба» чита-
ешь и понимаешь, что это язык не русский, хоть и написано по-русски.
Это английский синтаксис, искусственно сделанная строфа. Взгляд на
мир не русского человека. Но эффект от стихов – русский. Где в конце
дети бегают и кричат по-английски: «Зима, зима!»…54 Язык не русский,
писал не русский, но в итоге это русские стихи. Но это не везде так. Есть
у него и плохие стихи.
А вот жар, ты сказала, исчез, а появился текст… Может, просто из-
менилось качество жара?
54 И, ловя их пальцами, детвора / Выбегает на улицу в пестрых куртках / И кричит
по-английски «зима, зима!». И. А. Бродский. «Осенний крик ястреба».
130
М. Н.: Это хорошо заметно на русской песне. Количество жара и на-
кала соответствует количеству слов. А у него слов становится все боль-
ше, больше…
Ю. К.: Жар – это что? Эмоции? Выражение чувств?
М. Н.: Это, конечно, больше. Это энергия, это воля.
Ю. К.: А как она возникает, эта энергия?
М. Н.: Это не только чувства. Это и память крови, и воля, и характер,
и мощность места, которое тебя держит. Стихи, конечно, у одного и того
же человека бывают разные… Этой мощности может быть больше или
меньше.
Ю. К.: Кто самый мощный по энергии в XIX веке?
М. Н.: Ну Лермонтов…
Ю. К.: А в XVIII-м?
М. Н.: Ой… Державин, конечно, да… Понимаешь, у него есть такая
штуковина, которая меня каждый раз пленяет, – детская важность. Когда
дети говорят с такой немыслимой важностью. Серьезный тон. Глубина
серьезности моей ответной работы может быть измерена серьезностью
авторского тона.
Я когда прочла у Бунина «Имру-Уль-Кайс»… Имру-Уль-Кайс – это
арабский поэт. Арабская поэзия – это просто чудо, это такая красотища,
такая мощь. Я познакомилась с ними благодаря Бунину. Я нашла Имру-
Уль-Кайса – это VI век. Это мощь, это жар!
Ю. К.: А в XX веке была энергия у кого самая сильная?
М. Н.: Ну Мандельштам… Но только Мандельштамом мы не обой-
демся. Бывает энергия явленная, а бывает как сжатая пружина. Это надо
учитывать. В поздних стихах Заболоцкого энергии не меньше, чем по-
ставленная, придуманная энергия Маяковского. Я не люблю Маяковского.
Но прежде чем сказать, что я его не люблю, я его всего прочитала, вклю-
чая даже письма и записки. Когда мне говорят: « А вы ноктюрн сыграть
могли бы на флейте водосточных труб?.. »55, товарищи, это придумано!
Ю. К.: Это же стыдно!
М. Н.: Это же для него было работой, игрой, актерством…
Ю. К.: Это же был первый эстрадник…
М. Н.: Ну, не один он. Это был вообще первый выход поэзии на
эстраду.
Ю. К.: Слушай, так получается линия-то Державин – Лермонтов –
Мандельштам…
55 В. В. Маяковский. «А вы могли бы?»
131
М. Н.: Мандельштам хорошо относился к Лермонтову. Но еще обя-
зательно надо указать Тютчева. Там были интересные поэты, но, как ни
выстраивай, я никак не могу выстроить линию Пушкина. Я не вижу ее.
Ю. К.: Ну это нормально. Непонятно, откуда Пушкин взялся.
Он взялся ниоткуда. Поэтому он и растворился во всех. Может быть,
у Ахматовой Пушкина больше всего.
М. Н.: Ахматова – последний часовой, защищавший честь классики,
хранитель священного огня…
Ю. К.: О Бродском-то все?
М. Н.: Ну, о Бродском… Чтоб о чем-то объективно говорить, надо
это любить. У меня не хватает души любить Бродского. Но никто от этого
не хуже и не лучше. Я – человек ужасно ограниченный, я не могу по-
нять человека, пишущего на русском языке, у которого хватило доблести
оставить Россию. У нас были эмигранты, но они Россию не оставили, они
увезли ее с собой. Еще меня смущает, что Бродский – карьерный человек.
Нобелевская премия, все эти его звания, лекции в университете – это ему
все нравилось. Меня это ужасно смущает. Я считаю, коли тебе Бог дал,
вынеси это с достоинством… А сейчас карьерные соображения – это нор-
мально. Просто Бродский услышал это раньше. Вот Донцову спрашива-
ют о ее тиражах, которые в двадцать раз больше тиражей Достоевского.
Она отвечает, что единственное мерило популярности – тиражи. Стало
быть, она соглашается, что она в двадцать раз лучше Достоевского…
Лучше мне много о нем не говорить.
Е. Ш.: А его проза?
М. Н.: Я понимаю, что он умный человек. Таково обаяние умного
человека: даже если ты считаешь не так, ты не будешь с ним спорить.
Талант есть талант. Может, красота только убедительнее таланта. Это Бо-
жий дар, а с Божьим даром не поспоришь.
Я вам тут картинку принесла… Это Геша на Колыме, а это Геша, ког-
да они спасали музей Грина. Три раза под бульдозер бросался!
Ю. К.: А про Гешу что-нибудь расскажешь?
М. Н.: Геша – человек, которых больше нет. Их человечество боль-
ше рожать не будет. Но в этом есть страшная логика: они никогда бы не
могли жить в такой жизни. Люди такого ранга чудовищно редко встреча-
ются на свете, поэтому тем людям, которые не склонны понимать такую
редкость, он кажется идиотом, бродягой. Нет таких слов, которыми мож-
но охарактеризовать Гешу. Уже одно то, как он говорил… «Почему ты не
пришел, Геша?» – «Мне было стыдно». Ну не скажет другой человек, что
ему было стыдно! Он читал Грина, высоко его ценил, ставил его в один