Заклятые враги (СИ) - Либрем Альма. Страница 99

…Толпа зашумела — это было откровенным признаком прибытия Его Величества. Но когда Анри подняла голову, то осознала, почему так бесновались люди. Дарнаэл Второй стоял не в привычном одиночестве, как стандартно это было, хотя всё так же в обычной одежде и чуть съехавшей на бок короне. Рядом с ним величественно смотрела на народ Сэя — в ритуально красном платье, с тонким венцом на голове.

Дарнаэл говорил коротко, быстро, отрывисто, словно сообщал военные сводки, но речь шла не о том, что они готовили нападение на Торрессу, не о том, что на него вновь покушались, не о казни.

Речь шла всего лишь о том, что Его Величество Дарнаэл Второй Тьеррон избрал себе жену.

И повенчался с нею вчера вечером.

Анри показалось, что земля выскользнула из-под ног. Она опёрлась о руку Кэора, пытаясь удержаться на ногах, и хватала ртом воздух, старательно игнорируя духоту, нахлынувшую одним сплошным потоком.

Дышать было всё труднее и труднее.

— Тебе плохо? — Кэор казался равнодушным. Конечно, ведь он племянник короля, он знал о том, что его дядя вчера взял в жёны эту отвратительную женщину. Чему она удивляется? Как она вообще может удивляться?

Король — свободный человек.

Он имеет полное право делать всё, что ему взбредёт в голову, а их личное мнение не имеет никакого значения.

— Плохо, — отозвалась Сандриэтта. — Душно так, и… — он бросила тоскливый взгляд на бередившую память вывеску. “Две берёзы” нынче пустовали, весь народ празднует свадьбу короля, такую внезапную, неожиданную, непонятную, но такую желанную для каждого в стране!

— Когда её… — Кэор запнулся. Он тоже смотрел на надоедливую вывеску так, словно там укрылась какая-то тайна, до которой им всем хотелось дотянуться. Всем без исключения. И Анри, и самому парню, и даже королю.

Сандриэтте хотелось позорно и малодушно сбежать. Так быстро и безоглядно, как только может обиженная на весь мир, потерянная и глубоко несчастная девушка.

Кэор, может быть, вовремя это понял, но дальше слушать об избраннице короля, так или иначе, не стал. Он осторожно сжал запястье Анри и потянул её в сторону, туда, где красовалась знакомая вывеска.

С “Двух берёз” в прошлый раз всё началось. С проклятой драки, беспамятства и жены, строившей глазки сначала Дарнаэлу, потом — придворному магу. В таких случаях обиженному супругу следовало бросаться уничтожать всех конкурентов на сердце возлюбленной, но Кэор никогда не был глуп. Он понимал, что дядя и кузен тут ни при чём — его супруга найдёт кого угодно и где угодно, стоит только дать ей волю.

Он предпочитал об этом просто не думать. Сейчас прошлое не имело значения, а Марта давно умерла. Он даже сам поучаствовал в её смерти — и почти не пожалел об этом, потому что какая-то часть души желала убедиться в том, что госпожа Торрэсса мертва. И что ему можно уже вернуть своё сердце на место.

Элвьента позволяет разводы. Тут не такие уж и строгие законы, да и сам король не один раз говорил, что ради счастья человек всё равно способен на многое, так зачем его останавливать? Вот только Кэору почему-то казалось, что смерть — это единственный выход; равно как и уничтожение Марты, может быть, чему-то научило всех прочих.

Завтра ему придётся вернуться в нормальную жизнь. Новость от Анри оказалась внезапной; завтра надо будет переступить через себя, отмахнуться от прошлого и сделать хотя бы один шаг назад, к прежнему Кэору, чтобы воскресить хоть какие-то умения и научиться быть человеком заново. Но сегодня он ещё не был королевским стражем — всего лишь брошенным мужем, которого предала собственная возлюбленная.

Возлюбленная, утонувшая в собственном разврате и отвратительном приступе желания получить власть в свои руки.

Это больше не имело значения.

…Сандриэтта немного неуверенно покосилась на уже знакомую вывеску. Она словно сомневалась, что вообще имеет право переступать порог заведения — вчера после нескольких глотков стало плохо, но забвение, такое отчаянно-желанное, увы, не наступило.

— Думаю, — Кэор кривовато улыбнулся, словно пытаясь поддержать её, — нам было бы неплохо отметить смену должностей. Ты отпразднуешь свою свободу, я — возвращение к желанной работе.

— Ты опять хочешь про неё забыть, — Анри отвернулась. Быть “той, с которой можно выпить” неприятно в случае общения с королём; Кэор — просто её коллега, и она, казалось, должна была поддержать его в трудную минуту.

Неделю назад, или чуть больше — за датами следить оказалось трудно, — Анри и вправду считала, что Кэор предатель. Что он — тот, кто пытался уничтожить короля, тот, на ком лежит ответственность за всё совершённое. После парень оказался просто обманутым, несчастным человеком, выброшенным за границы реальности его же супругой, но нашёл в себе смелость победить эту жуткую, надоедливую, словно ядовитая змея, противную слабость.

Марта Торрэсса отравила его изнутри, но он отчаянно пытался избавиться от просочившегося под кожу яда.

— Хочу, — кивнул Кэор, открывая дверь. — И, так или иначе, пойду туда. Сам или с тобой, это не имеет значения.

Он её и не приглашал. Просто жаловаться пустой бутылке на тяжёлую долю брошенного человека казалось отвратительным; яма в душе только разрасталась, и сколько б стражник не старался, он ничего не мог с собой поделать. Сердце давно уже билось не так быстро, как хотелось бы, но ледяной корки тоже не было. Не было ничего, способного закрыть его от этого отвратительного мира, той преграды, тонкого забора с ажурным плетением металла, что мог бы превратить в кровавое месиво каждое лишнее воспоминание.

— Имеет, — возразила мрачновато Сандриэтта. — Неужели это помогает забыться?

Впервые за долгое время в “Двух берёзах” было пусто. Кэор не стал церемониться с выбором и направился всё в тот же угол, даже не обращая внимания на то, что Анри шагала за ним. Она тоже превратилась в придаток к отвратительному вечеру.

— Может быть, завтра, когда у меня наконец-то появится нормальная работа, это уже не будет нужно, — пожал плечами Кэор. — Но когда я пью, она мне, по крайней мере, не снится.

Сандриэтта не могла его понять. Её сердце разбили — нагло, отчаянно, запустили в хрупкое хрустальное строение камнем, чтобы не оставить ни единой целой арки или переплетения кровавых нитей. Но… Это не было сделано специально. Умом-то Сандра прекрасно понимала, что король просто пытался её уберечь — от себя, от того, что мог бы себе позволить относительно неё.

Власть Дарнаэла не ограничивали даже боги; если верить религии Элвьенты, то его же предок и являлся местным божеством. Разве кто-то имеет право противоречить Его Величеству? Но почему-то Тьеррон не хотел этим пользоваться; даже если она и привлекала его физически, в его душе никогда не окажется места ни для кого, кроме Лиары.

Может быть, Сэя — это только мудрый политический шаг? Та, кого ему не жалко? Может, Сандра и вправду была ему дорога, как дочь?

Ей хотелось так думать. Девушка не понимала, почему цеплялась за спасительную мысль, но считать короля отвратительным и расчётливым не получалось всё равно.

С госпожой Торрэсса было совсем другое дело. Она — из тех, что никогда не меняются в лучшую сторону, из тех отвратительную людей, что вытирают ноги о других, не задумываясь об их чувствах.

— А она тебе снится?

Служанка поставила перед ними два стакана и какую-то местную самогонку без единой просьбы, но напиток был временно проигнорирован. Анри вообще не собиралась пить, словно осознала, что таким образом унять душевную боль всё равно не получится, а Кэор вновь сгорбился, положил руки на стол, зажмурился, будто бы пытался перед глазами восстановить картину прошлого.

— Когда я ничем не затуманиваю свой рассудок, она приходит, — наконец-то промолвил он. — Не то чтобы слишком часто, но… Мне кажется, что еженощно стоит призраком над головой и что-то шепчет. Говорит, что я её предал, посмел…

Кэор запнулся. Разговаривать больше не было никаких сил — даже не то чтобы не хотелось дать ответ на очередной отвратительный, сжимающий горло вопрос. Нет, проблема была в другом — он не мог заставить себя выдохнуть то короткое признание в предательстве перед самим собой. Кэор чувствовал себя потерянным; вот уже сколько дней он был просто придатком к прежнему стражнику короля, обыкновенной, потерявшей всё самое дорогое тенью, которой никогда не светит исправление.