Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел. Страница 31

Ополчение Ключецких земель

Я услышал о том ополчении от человека, имени котого, увы, уже не могу вспомнить. Войско в два десятка мужчин шло на войну, не прячась от нее и не уклоняясь от оной. Обедневший рыцарь Хорс вел за собой крестьян, вооруженных мотыгами, цепами и вилами. По слухам, на все войско было куплено три алебарды и два десятка кольчуг. Их прозвали оравой беспризорников, и мало кто знал, что воевода Хорс ради этого приобретения продал имение и большую часть полученных от отца земель. Справедливости ради замечу, Хорс не был сыном Гриммштайна, а являл собой пример достойного уроженца королевства Миглард. Он был хороший человек и любил своих крестьян. Истории не интересны такие люди, как Хорс из рода Филиппа Ткача. История забудет знамена о трех васильках на белом поле, о людях, что участвовали в чужой войне по зову сердца, но не долга. Во время битвы на Алой равнине часть войска кальтехауэров под предводительством ярла Вальгарда высадилась севернее с целью нанести сокрушительный удар в гриммштайнский арьергард. Вальгард вел своих людей через Безымянное ущелье и там попал в засаду Миглардского ополчения. За ярлом шла страшная дружина язычников. Сотня матерых, сытых и подготовленных бойцов, способных переломить ход любой битвы. Два десятка верных сынов Гриммштайна приняли смерть, но выиграли время для нашего короля и нашей страны. Честь им и вечная слава.

Чурбан

Его настоящее имя не интересовало никого, его жизнь волновала всех еще меньше. Он был туг на голову и трусоват. Крестьянский сын, попавший в гнездовское ополчение третьей волны. Тщедушное животное, осел, баран, чурбан, гнездовский выродок — так его называли во время стоянок. Он не ропща принимал оскорбления и относился к ним, как к должному, но однажды во время боя у Стенающих берегов в мой госпиталь ввалился двоюродный брат короля — Йенс Лучезарный, известный своей напыщенностью и высокомерием, любимец женщин и большой любитель позолоченных доспехов. В тот час я не смог признать в пришельце Йенса, ибо его панцирь был смят, а под забралом можно было различить лишь кровавое месиво. Война сумела погасить огонь, живший в его голубых глазах. Лучезарный расталкивал раненых и, бесцеремонно рыча на моих подчиненных, протискивался в центр шатра, туда, где я проигрывал неравный бой со смертью, туда, где истекал кровью ландскнехт, одетый в цвета Братска. — Быстрее! — рычал мне Йенс, и я в очередной раз убедился в прописной истине — аристократия ценит свои жизни выше прочих. Я просил Йенса ждать, ибо не мог оставить своего подопечного истекать кровью на хирургическом столе, решив, что раз уж Лучезарный держится на своих двоих, то и подождать ему будет по силам. — Дубина, это приказ! — ревел Йенс и, скинув со стола бьющегося в предсмертной агонии человека, прокричал: — Вносите! Оруженосцы Лучезарного внесли в шатер нечто отдаленно напоминающее молодого, но рослого парня, и лишь по цветам накидки я понял — на моем столе гнездовский пехотинец. — Срезай с него одежду! — обратился я к Йенсу, дав понять, что в полевом госпитале приказы отдаю я. Йенс Лучезарный понимал это и повиновался. Он послушно извлек из-за пояса нож и принялся срезать окровавленные лохмотья с изуродованного простолюдина. Рука пациента более не годилась ни на что, грудь насквозь прошил сразу добрый десяток стрел, но извлекать их я спешить не стал. Череп несчастного был проломлен. «Мясо, выходящее из мясорубки, и то целей», — подумал тогда я и до сих пор корю себя за эту мысль. — Спаси его, слышишь! — голос Йенса срывался на крик, заглушая стоны раненых. — Спаси его, слышишь! Сука! Я озолочу тебя! Парень едва ли слышал нас, но не отрываясь смотрел на меня, и по его взгляду я понял — умирать несчастный был не намерен. Он цеплялся за жизнь, и хватка его была крепка. Я принялся за работу. Позднее Йенс рассказал мне следующее: «Кальтехауэров больше, чем мы рассчитывали. У них великая армия. Они с легкостью разбили наше боевое построение и вытеснили к ручью. Я потерял большую часть бойцов и уже не рассчитывал выйти живым. На моих глазах погибал цвет златоградской аристократии, и мы были бессильны что-либо предпринять. Нас отбросили почти к королевской ставке, пройди они через нас — война бы закончилась здесь. Так бы и было, но в этом аду я увидел пехотинца, которого здесь не должно было быть. Он либо бежал от битвы, либо гнездовской пехоты больше не существовало. Не знаю. Мне известно лишь то, что враг смог обратить нас в бегство. Нас, рыцарей! И тут этот парень указал на дальний холм, туда, где еще бились Трефы и Секари. Он увидел там что-то и, вырвав штандарт из рук нашего павшего хорунжего, ринулся на врага. Один, представляешь? Без оружия, лишь со штандартом. Он остановил обращенное в панику войско, и чудом мы сумели отбить атаку кальтехауэров». Я никогда не забуду слетевшую с губ раненого фразу: — Ангел одолел змея. На холме. Я видел это. «…На следующее утро его закопали в общей могиле. Я так и не смог спасти парня, то было попросту невозможно. Одна из медичек сказала, что покойника прозвали Чурбаном» (фрагмент из дневника Дирка Недоучки, коронера гнездовского и руководителя полевого госпиталя в годы войны против великой армии кальтехауэров, умершего от черной смерти в возрасте пятидесяти трех лет). Вторжение в Гриммштайн возглавлял конунг Эгиль, и поговаривали, что на то его подвигло знакомство с гостем, пришедшим из-за Седого моря, которого простолюдины Исенмара величали Великим Змеем. Именно Великому Змею принадлежала идея объединить исенмарские племена в одно великое войско. В то время, когда великий флот Эгиля покинул родные берега, передовые отряды кальтехауэров сеяли панику и смерть в землях, разрозненных междоусобицами. Десятки деревень и городов были сожжены дотла, а те, кто не смог бежать, были убиты с особой жестокостью. Даже Трефы, затеявшие наконец вторую войну Трефов и скопившие к тому моменту значительную мощь, не выдержали натиска передовых отрядов Эгиля. Король Гриммштайна велел созывать знамена. Впервые за полвека герцоги гриммштайнских земель сели за стол переговоров, решая, как быть с иноземными захватчиками. Ту встречу назвали Днем компромиссов и благоразумия. Решающим, но не последним боем с великой армией кальтехауэров Эгиля стала битва у Алой равнины, которой предшествовали несколько лет ожесточенной войны. Войско престарелого короля Рудольфа расположилось на холме между правым брегом Стремнины и болотами Калеба. Основу боевого порядка армии Гриммштайна составляла пехота, построенная боевой фалангой. Такое построение было наилучшей защитой от атак легкой конницы исенмарской армии. На флангах гриммштайнского войска размещалась тяжелая конница Трефов и Вяземского герцогства. Перед фронтом были рассыпаны отряды лучников. Битва на Алой равнине была выиграна, несмотря на царивший хаос и явный численный перевес противника. После победы армия Гриммштайна перегруппировалась и вытеснила неприятеля к берегам Седого моря. Ветераны той войны клялись, что причиной победы войска Рудольфа стало явление на поле брани ангела. Гибель Великого Змея — сакрального для большинства кальтехауэров бойца — разожгла огонь в душах сынов Гриммштайна. Честь и слава погибшим! «Дама Треф — символ Гриммштайна, его гордость. Рыцаря с изображенным на щите репьем видели в пылу каждого сражения и после, стоило тому рыцарю бесследно исчезнуть, многие поняли, что видели перст Божий, провидение, воплощение Родины, взявшей в руки клинок. Поэты считают, что Дамы Треф не существовало в её физическом воплощении, но она жила в сердце каждого воина. Она воплощала как скорбь по павшим, так и отмщение за оных. Как радость побед, так и горечь потерь. Я же воочию видел этого замечательного человека, я дарил тому человеку доспехи и благословлял его на поиск своего сердца, разрешив путешествовать от армии к армии. Теперь я сокрушаюсь лишь о том, что мне не ведома судьба Ангела после битвы у Алой равнины» (философские измышления Рудольфа Гриммштайнского). Друг мой, уже далеко за полночь… А потому набей-ка свою трубку и приготовься к последней истории этого вечера. Не буду затягивать, это нам ни к чему, но прежде позволь задать тебе вопрос. Тебе доводилось бывать в городе героев, королей, рыцарей и убийц из Псарни? Ты уже догадался, о каком городе я говорю. Да, ты наверняка бывал в Златограде. А раз так, должно быть, видел каменное изваяние, встречающее гостей сего прекрасного города. Да, я вижу по глазам, что это так. А знаешь ли ты, что за человек высечен из камня, знаешь ли ты, чей взгляд устремлен к небу и чье лицо солнце озаряет первым делом ранним утром, перепрыгивая через крепостной вал? Безусловно, ты знаешь это, да, друг мой, о таких вещах стыдно не знать, будучи гражданином нашего славного отечества. Готов спорить, что одна очень весомая часть сей истории тебе не известна, а раз уж наши умы этой дождливой ночью обращены к сказкам ведьм Рогатого Пса, готов поклясться, что и эту ты выслушаешь с интересом.