Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел. Страница 33

3

В бою пыль покрывала забрызганные кровью доспехи и щиты, скрывая под собой гербы и иные знаки различия. Ожесточенная сеча у реки Искорка, близ разгромленных в самом начале войны пограничных укреплений Вранов, шла тяжелой поступью по дорогам жизни сынов Гриммштайна. Врага следовало остановить именно здесь, то понимал всякий человек, надевший на себя цвета Трефов. Красоты в происходящем не было и не могло быть, но взамен оной в воздухе витала надежда. В смертельной пляске пехотинцы Трефов вгрызались зубами в глотки Врановой пехоты, всадников скидывали с коней и убивали с тем остервенением и жестокостью, коей прежде не видел Гриммштайн. Битва не щадила никого. Поражение под Гнездовьем лишило Трефов инициативы, и славное войско было разбито, остатки вытеснены к границе, и все лишь потому, что командующий отдал приказ рассредоточить элитные подразделения по Врановому краю, давить очаги сопротивления, не дать баронам сосредоточить войска за столицей Вранов и прийти на выручку герцогу Врану. Саламандра, Скорпионы и Десница с поставленной задачей справились, но в час решающей сечи не могли встать плечом к плечу с братьями. Теперь здесь, у самой границы, они наверстывали упущенное, и горе тому ландскнехту, что перебежал со стороны Трефов и теперь бился в рядах Вранов, горе тому ополченцу, что поверил в силы вонючего сброда, именуемого во Врановом крае армией. Горе всем и каждому, кто посягнет на неприкосновенность Трефовых земель. — Братья! — возопил рыцарь Исаак, поднимая над головой штандарт о лилиях Трефов. — Ни шагу назад! Он возвышался над боем, был частью его и остался в бою на века. Наконечник копья проколол доспех, подарив герою смерть. Позже очевидцы соврут о том, что Исаак умер, молча стиснув зубы и не проронив ни единого звука. Сведущие же знают, как громко кричит человек, убиваемый копьем. Конь Исаака встал на дыбы, но павший рыцарь удержался в седле. Исаак поник головой. Так спел Ян Снегирь, но на деле рыцарь Трефов выл, вслепую наносил удары и был стащен с коня, забит насмерть и втоптан в чернозем. Немногие знали, что некоторым конным разъездам Вранов удалось форсировать Искорку вброд, и там, где прозвучал топот копыт гнездовских рысаков, творилось страшное. За жестокость Враны платили той же монетой, и Гхарр, наблюдавший за всем, ликовал. Фридрих не отводил глаз от молота, под ударами которого пел раскаленный добела металл. Юалд трудился с упоением и лишь изредка отвлекался, дабы вытереть струящийся по лбу пот. — Жару, щегол! Жару! — ревел он своему подмастерью. — Давай, парень, не спеши, не рви! Огонь любит уважение! Дери тебя, э! Тише, говорю. Послушный Фридрих раздувал меха, наваливаясь на них всем телом. Он совершал ошибки, но, как говорил его отец, — не ошибается тот, кто просиживает портки вдали от работы. — Пошло! — довольно взревел кузнец. — Понял, как надо! Молодец! Удар, еще один. Звон, гомон и жар. Кузница впечатляла мальчишку, а кузнец восхищал. Глядя на ладную работу Юалда, Фрид мечтал стать таким же огромным, бородатым и сильным, как его наставник. В детском воображении бог-кузнец Мьёльн теперь выглядел как Юалд. — Металл запел! Слышишь, а, щегол? — Слышу! — соврал подмастерье. — Слышу, дядя Юалд! Он не понимал, что именно должен услышать. Парень старательно вслушивался, но ничего похожего на пение здесь не было. «На раскаты грома похоже… — подумал он про себя. — А вот на пенье — нет». Удар, за ним еще один и последний. На улице затявкал щенок. — Фрид, пойди глянь, чего там Рыжий брешет. — Поди, ворону гоняет! — ответил мальчик и, отойдя от мехов, добавил таким тоном, словно разбирается в вопросе и тот успел его порядком утомить: — Вот же вражда у них с этой вороной, спасу нет. — Перегрелся ты, мальчик, — кузнец зачерпнул из ведра воды и принялся жадно пить. — Возьми свой обед да покушай. Работа работой, но и брюхо набить должно. Подмастерье, выходя из дышащей жаром кузницы, задержался, разглядывая начищенный доспех, коим любовался еще утром и, кажется, не устанет любоваться никогда. — Будет и у меня такой! — Вновь в его сознании прозвучали обидные слова мамы. — Я докажу. Я буду рыцарем… — Чего? — Ничего, дядя Юалд. — Зови меня мастер, не то как всыплю ремня. — Хорошо, мастер… — Дождавшись, когда кузнец отвернется, Фрид показал наставнику язык и побежал на улицу. — Рыжий! — кричал он. — Рыжий! Маленькая морда-голова, хватит тявкать. Заходя за угол, туда, где на пугале обычно восседала ворона, он наклонился и поднял с земли камень. — Сейчас я тебе как всыплю… камня! — прошептал он, замахнулся и выскочил из-за угла. — Попалась! Вороны на пугале не было, лишь Рыжий стоял совсем рядом с ним и грозно лаял, уставившись вдаль. — Дурная морда-голова, — мальчик наклонился и погладил щенка, но тому до Фридриха не было никакого дела. — Да успокойся ты, дурачок! А пес все лаял и лаял. Вдалеке, со стороны села Ручейное, в небо поднималась струйка дыма. Что-то громыхало, но оглушенный работой в кузнице Фрид не мог сообразить, то ли гудит его голова, то ли просто мир вокруг него наполнился гомоном, а после он услышал иной звук. Звук, какой бывает, если воткнуть заостренную палку в речной ил; Фридрих с друзьями ходили на речку и накалывали на палки прячущихся в норках рыбешек. Потому звук и показался ему знакомым, а потом он оторвал взгляд от переливающейся на солнце шерстки Рыжего и увидел замершую вдалеке группу всадников. Вторая стрела вонзилась рядом со ступней мальчишки, и тот, оцепенев от ужаса, схватил и поднял на руки щенка. Хотел защитить, но вышло наоборот. Ветер приносил с ручья прохладу, а с полей тянуло гарью. Всадники стояли с подветренной стороны. Юалд услышал отчаянный крик и выбежал на улицу. Тяжело дыша, ругаясь. Ханна не простит ему, если с парнишкой что-то случится. «Не дай Бог, Рыжий покусал моего ученика, — думал он. — Накажу обоих! — сердце верзилы бешено колотилось. — А вдруг это не щенок? А вдруг лихой человек или еще чего похуже?» Машинально он прихватил с собой тяжелый кузнечный молот. Юалд чувствовал беду. Глядя из-под густых бровей на группу из десяти всадников, которые, опомниться не успеешь, будут у его кузницы, мужчина обратился к ребенку: — Положи его. Там. За домом. — Но, мастер… — Фрид смотрел на прошитое стрелой тело щенка, на кавалеристов о черно-синих накидках, смотрел на колышимый ветром полевой клевер. Смотрел, но не видел. Смотрел сквозь застившую глаза пелену ужаса. Рубашка, которую мама постирала только вчера, дабы он выглядел опрятным, была залита кровью Рыжего и прилипала к телу. — Это же Рыжий. Ему помочь надо. Мамка поможет. — Рыжего положи за домом, — с трудом подбирая слова, говорил мастер-бронник, перехватывая древко молота. — Там, где тенек, положи. Он там любит… Пусть спит там. — Но, дядя! Всадники приближались. Юалд в несколько шагов преодолел разделявшее их с Фридрихом расстояние и, схватив мальчика за шиворот, как следует встряхнул: — Положи рыжего. Сейчас положи. — А как же тенек? Он ударил ребенка по щеке. Тело рыжей дворняжки мягко упало на землю. Взгляд Фрида прояснел. — Беги к маме. Беги, как никогда не бегал. От ручья за домом кожевника есть тропа. Знаешь ее? — Да. — Скажи маме, что Враны здесь, — губы кузнеца дрожали. — Сынок, беги! Пожалуйста. Фридрих услышал вопли и улюлюканье гнавших через поле кавалеристов. Услышал усиливающийся топот копыт, топот, пролетающий эхом над полями. Губы Юалда дрожали, но сердце переполняла тупая обида. — Щенка-то за что?! — повторял он раз за разом. — Рыжий-то вам, сукам, чего сделал? В тот день Трефы не уступили границы. В тот день они отвоевали победу, но были столь вымотаны, что не нашли в себе сил контратаковать. Победа в войне Трефов досталась Вранам, но и те, потеряв большую часть войска, были вынуждены отступить к Гнездовью. В том страшном бою Гхарр почувствовал, как семя войны обагрилось кровью, и теперь он знал, где находится этот человек. Змеиное сердце сына Рогатого Пса указало путь к тому, кто был обещан ему судьбой и волею отца. В то время скрывшийся в пролеске Фридрих услышал позади себя крики незнакомых голосов и яростный рев человека, выигрывающего для мальчишки время. — К маме! — повторял он себе. — К маме и Фриде. Надо предупредить. Он ни на мгновение не сомневался в том, что Юалд и был тем богом-кузнецом, Фридрих знал, что его наставник хороший, а хорошие всегда побеждают плохих. Так устроен мир. Хорошие всегда сильнее тех, кто убивает собак.