Дикарь - Суржевская Марина. Страница 22

Повезло. Наорал, запугал, дополз до спальни.

И, кажется, в этот раз истра Лэнг поняла, что шутки закончились, я видел страх в ее глазах. Возникшее на миг сожаление быстро сожрала боль. Я должен избавиться от девчонки. Должен. Пусть боится…

Гордая. На осколки даже не взглянула, любая другая обрадовалась бы возможности. Сгребла бы драгоценности и отвалила, плюнув на развалившуюся хибару. А эта — нет. Стояла там, сверкала своими глазищами. Даже веснушки на носу побледнели от злости.

Глупая.

Воительница недоделанная. Сама худая, как веточка, а все туда же — воевать. Отстаивать. Такая должна сидеть тихо у мужа под боком, детей растить, пироги печь… а эта вон — воюет.

…Хорошо, что успел дойти до двери, а не свалился по дороге. Грош цена была бы моим угрозам, если бы начал кататься от боли в грязи.

Дополз. Даже отраву свою привычную выпил. Зарылся в шкуры…

А потом начался бред. Такое тоже частенько бывает, боль терзает разум и тело, видится всякое. Обычно в своем бреду я снова стою у Багровой Скалы. Смотрю на эйлинов, что шагают ровными, словно нарисованными рядами. Сверху кружат драконы, на флангах ждут команду стихийники…

С этого все начинается. Эйлины все ближе и ближе, сила клокочет внутри, растекается лавой. Я сдерживаю ее, сдерживаю, опасаюсь выпустить раньше, чем эти сволочи подойдут. А раньше нельзя. Гады не должны знать о засаде. И так чудо, что подошли столь близко, у этих тварей невероятный нюх… Дальше кошмары…

Но в этот раз в моем бреду почему-то была рыжая. Хотя неудивительно. Крепко она мне мозг вынесла. Вот и чудится, что сидит на кровати, ругается и… раздевает меня. А потом трет, трет, словно надеется освежевать, как пристреленного зайца. Какой, однако, занимательный на этот раз бред! Надо же.

Рыжая дернула меня за палец, что-то сердито сказав. И я снова забыл о Багровой Скале. Рыжая теплая. Даже горячая. Она вся — огонь: руки, глаза, волосы. Пламя, к которому так хочется прикоснуться, забрать себе, присвоить. Отогреться. Тяну руку, трогаю это пламя. Живое. Не то что я, дохлая ледышка. Рыжая теперь лежит на моей груди, щекочет дыханием кожу. Греет. Мне нравится. Очень нравится, потому что с ней становится легче. Когда рядом такое прекрасное пламя, даже умирать не страшно. Пусть она всего лишь бред, но как же хорошо… когда не один.

…Сознание вернулось рывком, и я открыл глаза, поморгал. Опустил взгляд. На моей груди покоится рыжая макушка, и ее обладательница сопит, обхватив меня руками. Я снова поморгал. Это что же? Мне не почудилось? Рыжая правда здесь?

Поднял руку, осмотрел. Понюхал. Спиртом тянет. Она что же, чем-то меня натерла?

София что-то буркнула во сне, и я замер. Вторая рука покоилась на пояснице девушки, и я пошевелил пальцами. Хмыкнул. Чувствовал я себя как-то странно. В голове шумело, но, кажется, не от приступа. Что она влила в меня?

Провел ладонью по тонкой спине девушки, тронул шею. Погладил, чувствуя, какая нежная у нее кожа. И пахнет вкусно. Мне нравилось вдыхать этот запах — тонкий, еле уловимый, но такой… возбуждающий? Точно. Мысли повернули в иное русло, дыхание участилось. Давно я не открывал глаза с лежащей на мне девушкой. Снова погладил ее шею, щеку. Накрутил на палец рыжий локон, потянул. Облизал губы, сдерживая вдох. Похоже, эта бестолочь явилась сюда и пыталась спасти умирающего соседа. Кто же приходит в логово зверя? Да еще и добровольно. Права матушка, совершенно безмозглая особа эта истра Лэнг.

И очень соблазнительная.

София вздохнула мне в шею и подняла голову, сонно моргая. Уставилась мне в глаза, щурясь.

— Ой, — пискнула она.

Я ухмыльнулся.

— Тебе не говорили, что входить к незнакомым мужчинам опасно для жизни? И для репутации.

— Репутации? — непонимающе переспросила она.

— Точно.

Рыжая снова моргнула. Платье на ней тонкое. А мои кожаные штаны хоть и плотные, но все равно не скрывают желания. А девчонка лежит прямо на мне, трудно не почувствовать. Ее глаза округлись, и она попыталась сползти с меня. Ну, во-первых, я не позволил, а во-вторых, мне это ерзанье понравилось. Кажется, она тоже это поняла. Застыла, изогнув спину и упираясь ладошкой мне в грудь. Вот же…

— Вы стонали! — сердито обвинила София. — Я зашла, а вы тут!

— Тут, — согласился я. Где же мне еще быть?

— Я пыталась вас согреть!

— У тебя получилось. Рассказать еще более действенный способ? — подмигнул я. — Или показать?

— Что вы… — задохнулась она. И смутилась. Ну надо же. — Отпустите меня!

— Поцелуй.

— Что? — она снова похлопала ресницами. Охрененно просто.

— Поцелуй хочу.

— С чего бы это? — нахмурилась девушка.

Эмоции на ее лице менялись с невероятной скоростью. И еще она краснела. Одно удовольствие дразнить.

— С чего? Ты лежишь на мне, твою круглую зад… хм, мягкое место я глажу уже пять минут, и мне понравился вкус твоих губ. Поцелуешь?

— Вы сумасшедший? — с подозрением спросила она.

— Я пьяный, — радостно ухмыльнулся я. — Ты дала мне спирт.

— Лечебную настойку!

— Плевать. Мне нельзя алкоголь. Ни капли. Иначе…

— Иначе?

— Иначе…

Резко перевернулся, подминая девушку под себя и прижимая к кровати своим телом. Желание бурлило в крови, кажется, я действительно согрелся. Закипел почти. Скоро пар пойдет. Из ушей. Наклонил голову и лизнул ей щеку, там, где были веснушки.

Точно. Сахар. Так я и думал.

София вздрогнула, словно очнулась.

— Отпустите меня!

— Не хочу. Поцелуешь — отпущу.

Или нет. Но пусть пока верит. В теле поселилась странная легкость, а еще тепло. Духи, какое же это счастье — ощущать тепло! Не трястись от вечного холода, не кутаться в опостылевшую одежду, которая все равно не греет, не подыхать от внутреннего мороза!

— Ты знаешь, что похожа на пламя, — жарко выдохнул я, снова лизнув висок девушки. — Горячая… Так и держал бы всегда. Никогда не отпускал. Трогал и трогал. Грелся… рыжее и сладкое пламя… никуда бы не отпустил…

Тронул губами кончик ее носа, подбородок, щеки. Совсем легко. София застыла, завороженно глядя на меня. Тело стало тяжелым, в паху мучительно тянуло. И хотелось двинуть бедрами, вжаться сильнее в мягкий женский живот, чтобы получить облегчение. Но сначала губы… Вишня и корица… Как давно я не ел сладкого. Эту крошку хотелось облизать целиком. Медленно-медленно. Тронуть языком все ее веснушки. На щеках. На плечах. Груди…

— Отпусти, — тихо сказала она.

— Не нравится?

Не отпущу. Или отпущу… Не знаю. Трудно думать, когда в голове только грешные образы. И все с ней.

Снова тронул губами.

— Щекотно, — сказало мое рыжее пламя.

— Я сбрею бороду, — хрипло пообещал я, пробуя ее на вкус и хмелея.

— Хорошо. Договорились.

— Завтра.

— Сейчас!

В глазах рыжей пляшут лукавые огоньки. Подозрительно…

Поднял голову, пытаясь вернуть себе ясность мыслей. Хотелось улыбаться. Я и улыбнулся, почему нет? Тепло, сладко, грешно… нравится. У Софии дрожали губы, и в глазах блестела хитринка. Что-то задумала, зараза.

— Смелая? — ухмыльнулся я.

— Вряд ли, — хмыкнула она. — Договорились? Долой бороду. И я тебя поцелую.

Сделка казалась мне подозрительной.

— Ладно.

Рыжая выскользнула из-под меня и потянула за руку, усадила на стул, накинула на плечи шкуру. Заботится? Непонятно… Я предпочел бы остаться в кровати и даже не совсем понимал, зачем мы из нее выбрались. Но додумать не успел, рыжая подтащила какую-то миску и начала намыливать мне подбородок.

— Нашла бритву в твоей ванной, — весело пояснила она. — Кажется, ты давно ей не пользовался, да?

Я положил руку на ее талию или чуть ниже и кивнул.

— Не знаю.

— Никогда не видела, чтобы настойка так действовала, — хихикнула она, покрывая пеной мое лицо.

— Спирт, — вздохнул я, притягивая ее еще ближе и поглаживая округлости. — Мне нельзя.

— Я поняла, — хмыкнула девушка. — Здорово тебя уносит. Буду подливать тебе в кофе, если достанешь меня.