Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н.. Страница 29

— Но Мунир передает письма тебе!

— Я их держу у себя из соображений безопасности. Честное слово, я их не читала и никогда не прочитаю.

— Тогда отдай письма мне.

— Нет. Если падишах прикажет, тогда отдам. А он такого приказа не отдавал.

Поведение тетушки сбивало меня с толку, даже немного пугало. В ее бесцветном сочувствии таилась змея обмана, но какого? Разумеется, я ближе ей, чем персидская принцесса, и все же она прятала наши письма…

Мехрун-Нисса потянулась, потом пальцем погладила мой нахмуренный лоб. На ее лице промелькнула искорка веселья, как будто она играла со мной.

— У тебя так появятся морщинки, Арджуманд! Нам нельзя этого допускать! — Подмигнув мне, она продолжила нежнейшим голоском: — А что ты думаешь о Джамале?

Я пожала плечами. Зачем злословить о человеке лишь потому, что я люблю другого?

Джамал был коренастый, приятной наружности перс, хорошо одетый, с изысканными манерами. Он слишком часто смеялся, желая понравиться моему деду, главному советнику падишаха, итимад-уд-дауле. Забрав меня из семьи, он окажет ему услугу и может рассчитывать на вознаграждение. А кто бы без этого польстился на шестнадцатилетнюю невесту-перестарка? Если даже Джамала что-то и настораживало в предложенной сделке, он этого не показывал. Наверняка мужчина, собираясь жениться, поинтересуется, почему его суженая до сих пор не замужем. Возможно, он знал причину… но так велики были посулы, что пришлось смириться с этим. Пил он совсем немного, был подчеркнуто внимателен к старшим, и ни на миг не забывал, что я слежу за ним из-за решетки. Я согласилась на его присутствие в доме, чтобы успокоить мать, и она то и дело обращала мое внимание на то, как он хорош собой, как любезен и обходителен, — казалось, мы на базаре, и она расхваливает безделку. Но постепенно, почувствовав мое упрямое безразличие, она притихла, хотя часто плакала, говорила, что я разбиваю ей сердце, и я пыталась ее утешить…

— Джахангир когда-нибудь позволит нам жениться? — спросила я у тетушки.

— Обещаю, что поговорю с ним, — торжественно промолвила Мехрун-Нисса. — Обещаю, что попытаюсь его уговорить, но это потребует времени.

— Сколько времени? Я ждала четыре года, и Шах-Джахан тоже ждал. Сколько еще нам ждать? Я больше не выдержу. Иногда мне так плохо, что кажется, будто я умираю.

— Наберись терпения, дорогая.

— Надолго? Я не такая, как ты, тетя. Твоя любовь мне непонятна. Как только тебе хватило терпения потерять три долгих года?

— Я уже тебе объясняла. Держи. — Она протянула мне носовой платок, чтобы вытереть слезы. От растекшейся сурьмы ткань пошла черными пятнами. — Он все еще ждет тебя? — участливо спросила тетя.

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. И ты знаешь, если читала его письма. — Я не верила, что она их не вскрывала, слишком любопытной была моя родственница. — Шах-Джахан не изменит решения. Умоляю, поговори с его отцом!

Мне только и оставалось просить. Сердце мое разрывалось, даже уличный попрошайка не испытывал такого отчаяния, как я. Если бы я могла приблизиться к властителю — я бы это сделала. Я бы первой прибежала к стенам крепости, дождавшись, когда визирь опустит Цепь правосудия, зазвонила бы в колокол, прикрепила свое прошение и проследила бы, как оно взмоет вверх. «Справедливости, справедливости!» — вот постоянный вопль нищих. Но я не могу сделать и этого, меня не выпустят из дому — я бегума, не нищая… Как жаль…

— Разве я не пообещала тебе, что поговорю с ним? — Мехрун-Нисса нежно стирала потеки с моих щек. — Я сумею его убедить. А теперь ступай. Я занята.

И вот он явился…

Он въехал в сад бок о бок с отцом, его братья следовали сзади. За ними тянулся длинный хвост придворных, одежды и украшения которых сверкали на утреннем солнце, подобно оперению птиц. Копыта великолепных скакунов предохраняли бархат и лепестки роз, впереди приплясывали танцовщицы, вдохновенно играли музыканты. Было уже жарко, и опахала из павлиньих перьев дарили всадникам прохладу.

Джахангир хотел соблюсти традицию: жених в день свадьбы должен явиться в дом невесты.

Все в точности напоминало свадьбу Шах-Джахана… Воздух, напитанный запахами благовоний и духов, бьющая в глаза роскошь, сияние золота и драгоценных камней… На церемонии присутствовали тысячи придворных, и каждый принес свой дар. Подарки переписали и выставили на обозрение, чтобы затем поместить в сокровищницу, или конюшню, или в гарем…

Сама я видела лишь Шах-Джахана. Но и он не сводил глаз с перегородки, зная, что я сейчас за ней. Этого было достаточно, чтобы я поняла: его чувства ко мне не переменились. Он смотрел пристально, не мигая, и на его прекрасном лице отражалось страстное желание. Он хотел, чтобы я была рядом с ним, но, разумеется, я не могла нарушить ход церемонии. В тот вечер в дворцовом саду должен был состояться великолепный праздник. Это был наш шанс — краткий и единственный.

ШАХ-ДЖАХАН

— Приведи ее ко мне, Иса. Быстрее! Там, в самом темном уголке, нас никто не увидит.

Во тьме! Пристало ли любви пускаться на подобные уловки? Но где еще мы могли бы встретиться? Сад залит светом: на стенах, кустах и деревьях висят фонарики, вдоль дорожек и аллей расставлены свечи, огни отражаются в фонтанах…

По саду ходили придворные, завидев меня, они почтительно раскланивались. Я же мечтал о том, чтобы меня перестали узнавать, забыли, что я — Шах-Джахан.

Воздух звенел от музыки, лился мелодичный голос Хуссейна, придворного певца, поющего о любви. Будь я факиром, я бы сделал так, чтобы толпа испарилась и мы с Арджуманд остались одни в этом чудесном месте. Мы могли бы вместе слушать чарующие песни, и тоска ушла бы из моего сердца навсегда.

Я перестал дышать. Моя любимая медленно шла за Исой, как будто решила прогуляться перед сном. Однако в ее походке было заметно нетерпение, а на лице отразился страх, словно она боялась, что встреча не состоится.

Она переменилась… Коварная память, же ты подвела меня! Я представлял ее совсем еще девочкой. Я не прибавил ей роста, не подумал о том, что тело может стать друг им…

Но как же она хороша! Эта тонкая талия, эти крутые бедра, эта высокая грудь… Грациозная, легкая, воздушная — она плыла над землей…

И все же в ней проглядывали знакомые черты. Ее шаровары, гарара, блуза и шапочка были палево-желтые с серебром — тех же цветов, которые я запомнил по нашей первой встрече.

Но зачем ты обманывала меня, память? Если бы я знал о ее новой красоте, насколько сильнее была бы горечь, разъедающая мне душу!

АРДЖУМАНД

— Где он?

— Здесь.

Я ничего не видела, кромешная темнота простерлась до краев земли. Если я сейчас шагну в нее, где окажусь? в какую бездну упаду?

Я почувствовала озноб, тонкие волоски на руках поднялись. До этого мига меня питали надежды, только они и поддерживали меня, я готова была провести всю жизнь, мечтая… о несбыточном. Но сейчас мне стало страшно. Что, если после этого шага во тьму надежды улетучатся, оставят мое сердце иссохшим? Что, если, увидев меня, он поймет, что больше не любит меня? Что, если он сейчас смотрит и недоумевает: почему я столько лет мечтал об этой женщине, что привлекло меня в ней? Разглядев вблизи мое лицо, он увидит старуху — изможденную, измученную, страшную. Он вежливо поклонится и уйдет, а мне останется только вечный ад…

Я остановилась, собираясь развернуться и убежать. Меня сковывал страх.

— Иди, агачи, — шепнул Иса.

— Я… мне… воздуха.

— Он ждет. — Иса повернул лицо к свету, и я увидела печаль, мелькнувшую в его глазах. — Ждет с нетерпением.

Я ступила во тьму, но на самом деле это был шаг… к свету. Я различала тусклый блеск его золотого пояса, а выше, как третий глаз, как звезда, сверкал алмаз на его тюрбане.

— Арджуманд…

Его шепот и протянутая рука, надежная и сильная, помогли мне найти дорогу. Я проклинала темноту за то, что не могла увидеть его лица.