Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н.. Страница 31

— Мне было одиноко…

— Ты умна, а не только красива. Если бы ты сказала: «Потому что тебе было одиноко», я бы тебя прогнал. Посмотри по сторонам. На нас кто-нибудь смотрит?

— Несколько женщин.

— Я знаю, о чем они сейчас судачат: «И зачем только Арджуманд даром теряет время, разговаривая с Хосровом? Что он может для нее сделать? Она глупо себя ведет, ведь падишаху это не понравится». Что, мой отец наконец удовлетворил свою похоть с этой шлюхой?

— Не называй ее так, это жестоко. Она моя тетя.

— Посмотри мне в глаза, если хочешь знать, что такое жестокость. — Он проворно отвернулся. — И при этом мне часто говорят, что отец проявил великодушие, он ведь мог лишить меня жизни…

— А ты сжалился бы над ним, если бы захватил престол?

Хосров хищно усмехнулся:

— Может быть. — Но его слова прозвучали неискренне. — Я был счастливым ребенком, пока мой дед Акбар не внушил мне одну мысль, мечту… Эта мечта стала для меня приговором. Теперь я его ненавижу больше, чем отца. Акбар, Акбар, — насмешливо прошептал он, — бог давно мертв, а его преданный ученик страдает. Любящие объятия оказались толчком к гибели. Лучше бы он с презрением оттолкнул меня. Я стал бы наместником какой-нибудь провинции и с радостью принимал бы милости падишаха. Но… — Он холодно улыбнулся. — Я оказался как лучший жеребец в табуне: побежал слишком резво, хотел возглавить всех — и… споткнулся.

Хосров замолчал, и я, почувствовав, что он хочет остаться один, поднялась.

— Куда ты идешь? — спросил он.

— Домой. Уже поздно.

— Пойдем со мной. Я покажу тебе то, что однажды показал мне Акбар, когда я был еще маленьким мальчиком. Это было его проклятием, это переменило всю мою жизнь… — Хосров подергал толстую золотую цепь, обернутую вокруг пояса, конец которой держал солдат. — Ты видишь это? Я не уверен, кто из нас двоих пес. Он, — последовал кивок на солдата, — мой сторож и обязан исполнять все мои прихоти. Но я не могу снять свою цепь, и, следовательно, он мой хозяин…

Хосров направился во дворец, я шла за ними. Мы шли и шли по длинным освещенным коридорам, пока не оказались в самом сердце дворца. Здесь на каждом шагу стояли часовые. Принц пошептался с начальником стражи, тот окинул меня внимательным взглядом и разрешил пройти. Мы долго спускались по ступеням, воздух стал заметно холоднее. На каждом посту, а их было несколько, наши имена записывали в специальные книги. У последней двери нам велели снять с себя все украшения, отдать оружие. Хосров протянул стражникам кинжал, золотые браслеты и кольца; я сняла ожерелья, серьги, браслеты и даже цепочки с лодыжек, хотя по-настоящему ценной была только золотая роза, но и ее пришлось положить на стол.

— То, что ты сейчас увидишь, — сказал Хосров, пока массивная дверь медленно отворялась, — сердце империи. Обладатель этой комнаты, кем бы он ни был, владеет всем Хиндустаном. — Он повернулся к своему стражу: — Отвяжи меня, отсюда я не смогу убежать.

Солдат разомкнул золотую цепь и передал мне масляный светильник; он остался снаружи, а мы вошли внутрь. Вокруг было очень тихо, как в склепе.

Я подняла лампу повыше и невольно вздрогнула. Желтый язычок пламени отразился в миллионах огоньков. Вся комната засияла, и я увидела, что от нее во все стороны идут другие комнаты, в которых тоже что-то блестело.

— Что ты чувствуешь? — шепотом спросил Хосров.

— Страх.

— Да. Здесь всякому становится страшно, ведь причин для страха великое множество. За спрятанные здесь сокровища готовы продать душу властители мира, что уж говорить о простых смертных… Вид этих сокровищ сковывает все прочие чувства, все мысли вытесняются алчностью. Тут где-то есть книга. Подай мне ее.

Я подняла толстенный том в кожаном переплете. Он оказался очень тяжелым.

— Ну-ка, дай слепцу выбрать.

Он наугад раскрыл книгу.

— Читай. Наполни мне уши, а себе порадуй глаза.

Я начала читать с того места, куда он ткнул пальцем:

— Семьсот пятьдесят манов [59] жемчуга, двести семьдесят пять манов изумрудов, триста манов алмазов…

Я окинула комнату взглядом. Камни лежали в корзинах, как виноград на обычном базаре. Были здесь и полудрагоценные камни: агаты, опалы и бериллы, лунный камень, хризопразы…

Хосров перевернул еще несколько страниц и указал место пальцем. Я продолжила чтение:

— Двести золотых кинжалов, инкрустированных алмазами, тысяча парадно украшенных золотых седел, два золотых трона, усеянных камнями, три простых серебряных трона…

Он еще раз переменил страницу.

— Пятьдесят тысяч манов листового золота, восемь золотых стульев, сотня серебряных стульев, сто пятьдесят золотых слонов, украшенных камнями…

Я запнулась и остановилась.

— Понимаю. Трудно читать все это и одновременно дышать. Можно задохнуться от жадности.

Он неуверенно шагнул вперед, остановился у ящика с кроваво-красными рубинами и глубоко запустил руку в камни.

— Я сделал вот так, когда мне было десять лет от роду и Акбар привел меня сюда. Тогда-то в сердце и проникла гниль, я помню это. Он показал мне всё и пообещал, что в один прекрасный день всё это станет моим. Какая жестокость, какое бессердечие…

Хосров взял меня за руку и потянул в другие комнаты. Тут было столько всего, что у меня закружилась голова: золотые чаши, серебряные подсвечники, серебряные и золотые блюда и зеркала, китайский фарфор, сундуки с ожерельями и кольцами, бочонки с топазами и кораллами, ящики с аметистами, груды необработанных алмазов. «Можно задохнуться от жадности», — сказал Хосров, но вид несметных богатств не вызвал у меня подобного чувства. Если здесь и впрямь было сердце империи, оно было ледяным, это сердце. Оно не билось, не гнало кровь через всю страну, а лежало мертвое и бесполезное.

— Я хотела бы уйти…

Хосров повернул ко мне невидящие глаза:

— Вот что заполучила эта шлюха!

— А разве Акбар точно так же не заполучил тебя?

— Да, — тихо согласился он. — Когда видишь это, душа поневоле меняется.

Мы подошли к двери, и он обернулся, как будто желая бросить последний взгляд. Может, он вспомнил, как сделал это, когда был мальчиком.

— Ты ничего не трогала, ничего не взяла?

— Нет, — коротко ответила я.

— Не сердись. В этом месте все наши слабости просыпаются, так и кажется, что отсутствия маленького камешка никто не заметит. Но их каждый день пересчитывают, перебирают, взвешивают. Если что-то пропадет, мы заплатим жизнью. Солдаты обязаны обыскать тебя… И меня тоже.

Я подчинилась, позволив похотливым рукам обшарить складки моей одежды, — без этого было не обойтись. Конвоир Хосрова пристегнул к его поясу цепь.

— Вот я и опять усмирен, — насмешливо произнес опальный принц. — Усмирен моей маленькой личной армией.

Знакомство с сокровищницей Великих Моголов разбередило меня. Я невольно задумалась о том, что же есть у меня, — разумеется, состояние нашей семьи не шло ни в какое сравнение с тем, что я увидела. Но… все эти груды золота и прочего добра лишают свободы. Разве могут настоящие любовь, доверие и преданность выжить в этом подземелье? Нет, они будут погребены под тяжелыми сундуками, застынут, замерзнут…

Мы вернулись в сад. Несмотря на жару, воздух пах свежестью. Как славно было вновь увидеть деревья и цветы!

— Что же, окрепла твоя любовь к Шах-Джахану теперь, когда я показал тебе все это? — Хосров повернулся ко мне, изогнувшись всем телом.

— Нет. Не будь он принцем, я бы все равно любила его.

Слепец надолго погрузился в молчание, оценивая сказанное мной.

— У слепоты есть свои преимущества, — наконец пробормотал он. — Лица лгут, а голоса — нет. Я верю тебе. Рядом с нами есть кто-нибудь?

— Нет, никого.

— Я не вижу, а потому хорошо слышу. Послушай меня, Арджуманд. — Он ухватил меня за запястье и слегка сжал. — Ты уверена, что твоя тетушка нашептывает твое имя «Арджуманд, Арджуманд» на ухо моему любимому отцу, когда они возлежат вместе? Нет! Я назову тебе имя, которое она повторяет, говоря о Шах-Джахане: «Ладилли, Ладилли, Ладилли».