Эхо Погибших Империй (СИ) - Колупалин Илья. Страница 16

«Прибавлю шаг! Хотя теперь уже наверняка опоздаю… Вот черт! И что меня дернуло задержаться у этого дома?»

Перейдя площадь, Ниллон свернул на Большую Ясеневую. Нелепый разговор с отцом его доброго друга не выходил у него из головы. Ускоряя шаг, он приближался к зданию прантского университета, который не работал уже около ста лет. Власти Пранта дали добро на проведение профессором Хиденом лекций-конференций в стенах этого полуразрушенного здания, хотя многие горожане высказывались за запрет лекций и изгнание профессора из города, дабы не смущать умы детей вредным вольнодумством. Для Ниллона же общение с профессором Хиденом было как глоток свежего воздуха: на его лекциях он не только черпал множество знаний в области истории, политологии, психологии, а также всегда мог поучаствовать в объективной и подробной оценке многих явлений.

Уже почти перейдя на бег, Ниллон взлетел по обветшалым ступенькам, мимо некогда величественных колонн, ко входу в университет. Пройдя лабиринтом мрачных коридоров, он, наконец, очутился у входа в просторный лекционный зал. Дверь отсутствовала, поэтому входящему сразу открывался простор ступенчатых рядов, напротив которых располагалась широкая кафедра.

Полдень был неслучайно выбран для проведения лекций, так как именно в это время солнечные лучи, падая сквозь широкие оконные проемы, ярко освещали весь зал. За кафедрой стоял профессор Хиден: высокий седой человек в темно-синем сюртуке, с большой плешью на голове и пепельным оттенком кожи. О нем нельзя было сказать «старик», хотя Райджесу Хидену было определенно за восемьдесят. Осанистый, подвижный, он всегда источал поразительную даже для молодых людей энергетику.

В зале в тот момент присутствовало человек пятнадцать прантской молодежи. Все они, а также и профессор, повернули головы в сторону Ниллона, когда тот появился на пороге.

— Вы опоздали, молодой человек, — с укоризной произнес профессор Хиден, смерив Ниллона осуждающим взором своих холодных серых глаз, — лекция уже началась. Впрочем, проходите — в последнее время вы и так нечастый гость.

Профессор Хиден и Ниллон нередко имели приватные беседы друг с другом за пределами университетских стен, однако на людях профессор предпочитал не выказывать ему никакого особого расположения, демонстрируя свою обычную беспристрастную холодность.

Раскрасневшись, Ниллон начал пробираться на свое место. Он предпочел сесть не слишком далеко от кафедры (чтобы не подумали, что он прячется), но и не слишком близко (чтобы не быть на у всех виду). Только теперь, слегка оправившись от смущения, он заметил, что один из слушателей в зале стоит на ногах (видимо, появление Ниллона прервало его выступление).

Это была девушка — что само по себе было редкостью на лекциях профессора Хидена. Не без удивления Ниллон узнал в ней свою недавнюю знакомку, карифянку Геллу Брастолл.

— Итак, мы говорили о понятии диктатуры, — заговорил профессор Хиден своим привычным размеренным тоном. — Премногоуважаемая Гелла из Дакнисса считает, что диктатор — это правитель, не считающийся с чаяниями собственного народа, готовый при этом на любое кровопролитие и жестокость во имя государственных нужд. Хорошо, — Хиден обвел аудиторию глазами, — может ли кто-либо из присутствующих дать иное определение диктатуры?

С полминуты все молчали, после чего на ноги поднялся тощий юноша с курчавыми волосами, рассеянным взглядом и бледным невыразительным лицом. Это был Эд Смуссфилд — друг детства Ниллона, начитанный, рассудительный, и крайне вяло обнаруживающий свои эмоции практически в любой ситуации. Эд в последнее время заходил на лекции профессора Хидена еще реже, чем Ниллон, поэтому тот был очень удивлен, увидев его здесь.

— Эд Смуссфилд, Прант. В общем, я согласен с определением Геллы, — произнес он своим сухим, лишенным всякого эмоционального оттенка голосом. — Однако я бы добавил, что «диктатура» — понятие скорее геополитического масштаба. На мой взгляд, оно носит оценочный характер.

— Не могли бы вы пояснить, что вы имеете ввиду? — попросил профессор Хиден.

— Да, конечно. Например, Альхаро VIII — законный король Макхарии. Династия Монтейрисов держится на троне уже более четырехсот лет, и легитимность его власти не вызывает ни у кого сомнений. Йорак Бракмос — лорд-протектор Сиппура, он правит страной от имени короля Кайлеса Дальсири и пользуется всей полнотой власти без оглядки на другие страны. Но Тиам Дзар в своем Геакроне — это зажатый в угол мышонок, который грозит всему миру своим железным кулачком, изображая воина-титана. И только благоразумие и нежелание проливать кровь невинных удерживают правителей могучих держав от того, чтобы раздавить Геакрон. С их точки зрения, Дзар всего лишь узурпирует власть, как узурпировал его отец. Следовательно, он — не более чем выскочка-диктатор.

— Что ж, вы копнули несколько глубже по сравнению с выступавшей до вас, — сказал профессор Хиден. — Но тем не менее, молодой человек, — простите мне мою стариковскую резкость, — вы слишком формально подходите к обсуждаемому вопросу. Вы начинаете рассуждать о геополитике… Но геополитика — кровавая настольная игра, в которую играют люди без сердца и малейшего понятия о морали. Между тем наша цель — вникнуть в истинную суть вопроса. Чем же Тиам Дзар отличается от правителей других государств? Почему его называют диктатором, и что, собственно, кроется за этим словом?

«Ох, не то вы все обсуждаете, — думал про себя Ниллон, — Настоящая опасность исходит от аклонтистского альянса, а не от Геакрона».

После минутной паузы профессор продолжил:

— Полагаю, никто более не желает высказаться. Что ж, тогда я изложу свой анализ этой проблемы. Как сказала Гелла, диктатор кровожаден и жесток, но ведь это в той или иной степени можно сказать и о любом другом правителе. Эд, в свою очередь, поставил во главу угла легитимность правителя в глазах правителей других государств. Вы оба были отчасти правы в своих суждениях, но ни один из вас не увидел сути рассматриваемого явления. Впрочем, — лицо профессора Хидена посетила ехидная усмешка, — Это не удивительно, ведь понятие диктатуры само по себе — фикция. Какая нам разница, на каких основаниях человек пребывает у власти? Это никоим образом не влияет на фактически осуществляемые им функции. Любой политик по определению убийца, и не важно, как он именуется: королем, лордом-протектором или же попросту диктатором.

— Простите, сэр, — взволнованно произнесла Гелла, — но не слишком ли вы категоричны в своих суждениях?

— Ничуть.

— А я все же готова с вами поспорить. Мой отец, Гранис Брастолл — член карифского Правящего Совета. Он уважаемый человек, народ любит его, и едва ли кто-то усомнится в его порядочности.

— У вас в Карифе — может быть.

— Вы даже не знаете моего отца! — почти вскрикнула Гелла. — Но, тем не менее, считаете, что он убийца. Да? Если так, то скажите мне это прямо в лицо!

Другой бы мог смутиться от подобной постановки вопроса, но только не Райджес Хиден — Ниллон знал это наверняка.

— Ваш отец — убийца, — произнес профессор со всей возможной невозмутимостью.

— Ч-ч-ч-ч-то? — прошипела Гелла. — Да как вы смеете…

— Смею, да еще как. Возможно, вы, карифяне, не любите вспоминать 719 год и зачистки северных районов Кампуйиса. Но я убежден, что именно ваш отец был одним из тех, кто отдал приказ на проведение этой операции. Впрочем, не думаю, что он делился с вами подробностями этого дела за чашкой вечернего чая.

— Тогда были уничтожены опасные группировки кампуйцев… — произнесла Гелла надтреснувшим голосом, — К-которые совершали набеги на южные провинции…

— Вне всякого сомнения! А вместе с ними — множество мирных селений. Женщин, стариков, детей вырезали как скот!

— Вы не можете этого знать! — в отчаянии взвизгнула Гелла. — Вас там не было!

— Зато я лично общался со многими беженцами.

Вся в слезах, Гелла бросилась к выходу, бессвязно повторяя «Ненавижу, ненавижу!» Ниллон в этот миг презирал профессора, как никогда до этого. Он внезапно ощутил укол того чувства, которое впервые испытал, встретив Геллу у здания театра. Теперь ему хотелось броситься к ней, остановить ее, но он не смел надеяться, что она ответит ему взаимностью. К тому же, теперь он узнал, что она — дочь влиятельного карифского политика, что еще больше увеличивало пропасть между ними.