Птицы рождены летать (СИ) - Матвеева Ульяна. Страница 21

Глава 20

Четыре часа перелета до Женевы тянулись целую вечность. Я так крутилась на своем кресле, что сосед справа, пожилой элегантный мужчина, оторвался от чтения книги, спустил на нос очки и спросил:

— Летите к мужу?

Я растерянно захлопала ресницами и переспросила:

— Почему Вы спрашиваете?

Мужчина понимающе улыбнулся:

— За эти несколько часов Вы чуть дырку не протерли на сидении. Значит, Вам не терпится поскорее очутиться на земле. На трусиху Вы не похожи, значит, вариант того, что Вы попросту боитесь летать, скорее всего, не подходит. Скорее всего, Ваше волнение связано с желанием кого-то поскорее увидеть. Я предположил, что к мужу, хотя кольца на Вас нет. Так что, я угадал?

Если бы я не была столь глупа, то, вполне возможно, действительно летела бы к мужу — Андрею… А сейчас я просто лечу в неизвестность, гонимая ветром перемен и надеждой найти дорогого друга и любимого человека.

Я улыбнулась в ответ и сказала:

— На самом деле я и есть трусиха. Трусиха, которая боится летать. И речь не о самолете. Пожелайте мне, пожалуйста, удачи, чтобы все исправить.

— Удачи! — подмигнул сосед.

Наконец, самолет стал давать посадку и перед моим взором предстали вершины Альп, утопающие в облаках. Меня охватило чувство, что я уже когда-то пережила эти моменты… Быть может, в снах? Мне так хотелось поскорее окунуться в это белоснежное покрывало и заглянуть, что прячется под ним… Приближаясь к воздушным облакам, я ощущала себя главной героиней сказки, которая кружится в волшебном тумане, возвращающем ее истинный облик. Время остановилось, застыло, а я погружалась в неизведанные и позабытые уголки самой себя, с восторгом и умилением.

Дорога от аэропорта до заветного адреса тянулась еще медленнее, хотя и заняла чуть более трех часов. Завороженно рассматривая захватывающие дух пейзажи из окна поезда, который мчал нас к деревне Ле-Шабль, что раскинулась неподалеку от города Бань и горнолыжного курорта Вербье, я постаралась выкинуть из головы все предположения и ожидания и просто любовалась окружающим миром.

На протяжении моего воздушного перелета и до сих пор меня неоднократно посещал один и тот же вопрос: если путешествия обладают магическим свойством заряжать наш дух оптимизмом и энергией, то почему мои редкие командировки в Германию не подарили мне ничего, кроме усиления апатии? Ответ пришел не сразу… Не страны дарят нам ту самую блаженную свободу, а мы сами склонны раскрываться в них, перенося частичку этой свободы с собой на крыльях собственной души, а не самолета. По сути, не имеет значения, в какой точке земли ты находишься. Важно то, что внутри, то, с каким настроем ты это делаешь, осознаешь ли ты каждый прожитый момент, или золотой песок в часиках сыплется бесцельно, и каждый новый слой похож на предыдущий? Мои поездки в Берлин были такими же пустыми, как и мой внутренний сосуд, что хранится в каждом из нас, глубоко и надежно скрытый от любопытных глаз. Я разучилась наполнять его, бережно собирая пыльцу, словно бабочка, с цветущих лугов жизни, и уж тем более, разучилась преобразовывать его в душистый, ароматный мед. Пришло время вспомнить то, что заложено в нас природой.

Наконец, я добралась до нужной станции в Ле-Шабле и поймала первое попавшееся такси, не желая больше терять ни минуты. От крутого подъема по серпантинной дороге меня укачивало, но не настолько, чтобы выйти и идти пешком. Мы с моим организмом заключили сделку, согласно которой он на время сделает вид, что все в порядке, и не будет больше отвлекать меня по мелочам от главного путешествия моей жизни. Оставшиеся километры дались мне особенно сложно. Казалось, мои ноги все больше походили на две тугие пружины, готовые к низкому старту. Чтобы отвлечься, я во все глаза рассматривала невероятные картинки, мелькающие в окнах автомобиля, которые были моей реальностью.

Проживая свои юные годы в городе у подножия гор, я никогда не поднималась так высоко над землей, как сейчас. Я вспомнила свое отважное путешествие в полном одиночестве, но оно было совершенно другим, несмотря на внешнюю схожесть. Со всех сторон меня окружала величественная горная цепь, а мы казались муравьями в желтой коробочке, поднимающей нас все выше к небу, все выше к солнцу.

Наконец, мы остановились у таблички с названием той самой улицы, указанной в письме, и водитель уточнил у меня номер дома. Проехав еще сотню метров, я вышла из автомобиля и, пока водитель вынимал из багажника мой чемодан, огляделась, остановив взгляд на одном из ближайших домиков, ничем не отличающегося от других. Все они были выполнены из дерева и у всех была забавная, словно бы, надвисшая темная крыша. Местные называют такие дома «шале», что означает «хижина пастуха». Против него мое жилище казалось каким-то безликим музеем предметов быта. Здесь от каждого уголка веяло уютом, теплом и любовью. Как мне показалось, к созданию этой неповторимой атмосферы были причастны все жители этого дома. Невозможно было не почувствовать мужскую энергетику, которая проявлялась в основе: крепкий и надежный каркас, прочная крыша, массивная, хоть и изящно изогнутая лестница, кухонная мебель… Нежные, невесомые занавески, причудливый декор, картины с акварельной живописью, мягкие пледы — выдавали женские заботливые руки хозяйки дома. А множество игрушек и пластилиновые фигурки повсюду, даже на микроволновой печи — дело рук юных обитателей этого дома. Ко мне по очереди подошли два одинаковых пушистых создания — два рыжих кота, которые тотчас же приняли меня за свою и вытерли о мои вельветовые брюки лишнюю шерсть. В гостиной на первом этаже стояла большая пушистая новогодняя ель, украшенная ангелами и позолоченными шишками. А рядом с ней величественно располагалось главное украшение этого дома — настоящий камин, место где каждый вечер собираются домочадцы и смотрят какой-нибудь фильм на мягком длинноворсовом ковре. Я грустно рассматривала каждую деталь этого дома, в котором я останусь всего лишь гостьей, пытаясь тем самым хоть ненадолго оттянуть момент, когда тоска вонзит свои когти мне в горло. Его здесь нет… Я понимала, что сама придумала себе сценарий счастливого финала, но все равно чувствовала себя обманутой. Раздраженно скинув с себя пальто, я пошла на кухню, чтобы приготовить какой-нибудь согревающий напиток. Рядом с чайником я обнаружила небольшой конверт из крафтовой бумаги. В нем лежала записка, написанная почерком Андрея, с рецептом яблочного штруделя. Это какая-то шутка? Пока я взглядом дырявила эту записку, мне вдруг вспомнился один из наших первых вечеров, когда, скрываясь от летнего ливня, мы с Андрюшей забежали в первое попавшееся кафе и, чтобы согреться, заказали себе по кружке горячего какао и порции яблочного штруделя, который, с его слов, оказался просто божественным. Он тогда обронил одно неосторожное слово, которое намекнуло о том, что я для него не просто друг: «Научишься?». Я кивнула и продолжила свое знакомство с этим ароматным лакомством, сделав вид, что ничего не поняла. Рядом я заметила банку с Несквиком. Значит, он помнит о том дне, значит, все еще помнит обо мне… Наблюдая за меняющимися узорами, которые создавали сливки на фоне какао, я ломала голову над тем, что задумал Андрей. Возможно, он хочет приехать сюда чуть позже, когда я научусь готовить его любимый десерт, иначе зачем нужны эти рецепты? Или он просто вспомнил о том же самом дне из далекой юности, наполненной простыми, но такими счастливыми мгновениями, и решил тем самым напомнить и мне, что-то вроде «А помнишь, как…?» Я вспомнила, что в первом письме он упоминал что-то об обратном билете и сюрпризе. Я огляделась вокруг, но ничего не нашла. Что-то говорило мне, что найденная мной записка с рецептами — это подсказка, элемент какой-то задумки. В моей голове зашумели мысли, выкрикивая одно предположение за другим, чем лишь развеселили меня. Я разогнала их всех, выдохнула и доверилась самому близкому мне человеку на свете. Он никогда не причинит мне зла. И даже если за его спиной будет спрятан нож, я не стану выяснять это, а просто пойду к нему, с обнаженной душой, и будь что будет.