Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 165

Командир их уже раздавал подзатыльники, требуя следить за небом. Тарнобжегские поляки на перронах поодаль разглядывали бесплатный цирк во все глаза, приложив ладони от солнца козырьками.

Паровоз выдохнул и встал под заправочную колонку. Пятьдесят две тонны воды, а тендер тут сдвоенный, с винтом-стокером для подачи угля ближе к кочегару.

— До Жешува хватит, а там наши стоят крепко, — пояснил пассажиру Григорий, убирая заполненный контрольный лист в фанерный кармашек на внутренней стороне паровозной дверцы.

— А потом?

— А потом на Львов, — пожал плечами Григорий. Спросить? Лучше не спрашивать, красную книжечку так просто не показывают. Мигнул Александру и Косте глазами на пассажира: приглядывайте мол. Те кивнули ответно: сами понимаем.

Наконец, залпы в воздух разъединили драчунов. Угрюмых пехотинцев загнали в теплушки. Рычащих танкистов оттащили буквально как собак, за воротники, под стволами повели в комендатуру.

Прицепили теплушки, прицепили платформы с горелыми танками, прицепили хвостовой броневагон с зенитками. Проверили заслонки и крышки. На внутренние стороны дверей паровозной будки Григорий повесил бронежилеты инженерно-саперной бригады, выменянные за двадцатилитровую бутыль настоящего полтавского самогона.

— Двери теперь не открываем, не выходим. Из кустов могут очередь влепить.

Пассажир поднял густые брови:

— А теплушки? Тонкие доски?

— Там брустверы из мешков изнутри вагонов или цемент залит в двойные стенки.

Пробежал вдоль состава выпускающий, огрехов не нашел, спрятал контрольный лист за пазуху, поднял белый жезл. Костя перекрестился, не сильно прячась. Григорий двинул регулятор — поехали.

— Вы можете поспать, — сказал Александр. — Меня ночью подмените, я пока вон с учебником посижу.

— А куда готовитесь?

— В Киевский железнодорожный, — Александр вздохнул. — Когда бы не война, три года назад поступил бы.

Пассажир поморгал, явно задумавшись. Почесал затылок и полез на спальную лавку в торце тендера, прикрытую от непогоды козырьком. Ворочался недолго. Или устал, или просто умел засыпать в любой ситуации.

Спал пассажир долго, и проснулся только уже вечером, когда подходили ко Львову.

Когда подходили ко Львову, на ночь в станционных запасниках уже не прятались. Пограничники не допускали сюда Армию Крайову, поезд безопасно шел в темноте. От облегчения люди разговорились; пассажир слышал их со своей лежанки обрывками:

— … Поляки тоже неправы, не скажи. Вон, как наши в тот самый Жешув заходили. Сколько там русинов живет. Под паном им жопу шомполами, как у нас при царе. У нас-то про этакое давно забыли. При нас все же лучше стало!

— А теперь стонут, что колхоз, продразверстка. Нам по котлам стреляют, Семену между Купно и Виделкой гранату на тендер закинули.

— Кстати, пассажир наш…

— Похож. Похож, что ни говори.

— Вот и не говори лучше. Чека много власти забрало.

— Ну, мы-то «черные», мы на своих не доносим. А чем плох колхоз? Что они могли со своих делянок? В колхозе выгоднее, это мы еще когда обсуждали, помнишь?

— Зато не сбежишь. Разверстали на всех, и сдохни, а дай пять пудов. Не управишься, соседи побьют…

— Костя, ты в отпуску был. Как там Соцгород?

— Новые кварталы чудные, что ты! Дом как одно целое, внутри дома улица, все на ней: и лавки с товарами, и садик с яслями. Дитенка в ясли, сам на работу… Чудно, хоть и непривычно.

— Немец, небось, проектировал? Нынче много их.

— Говорят, вовсе француз, Курвуазье какой-то.

— Курвуазье, Костя, это коньяк. Его пьют. Ртом пьют, если что. Сходил бы ты, правда, на курсы общей культуры. Оно и стоит копейки, а хоть козлом при девушке не будешь. А про архитектора вашего в «Железнодорожнике» статья большая была, это французский социалист Корбюзье, к нам перебежал, когда во Франции фашизм в рост попер. В газете тот француз на вопросы отвечал: чего мол, сбежали в наши дикие степи? Отвечает: меня там хотели заставить проектировать большие тюрьмы для неугодных, каторги промышленного масштаба. Но самое говно, говорил — белые комнаты.

— Это как?

— Да черт его знает. Газету с продолжением заиграл кто-то, а где теперь старый номер взять?

— В библиотеке наверняка есть, — но продолжать фразу Александр не стал. Не строят планы до прибытия, недобрая примета.

И правда, вон Костя настороженно вглядыватся в темноту:

— Григорий, красный сигнал вижу. Бартатов закрыт.

— Приготовиться к торможению. И… Константин, глянь там.

Константин сунулся в тендер, поглядев на пассажира; тот притворился спящим, сам не понимая, почему. Константин вытащил из-под лавки сверток, погремел, пощелкал затворами, передал машинисту. Матерясь в тесноте рубки, Григорий раздал всем обрезы — даже в щелочку приоткрытых век пассажир ошибиться не мог.

Сопение, свисток, сильный толчок. Поезд встал.

— Локомотив к осмотру! — раздалось из темноты. — Чека Украинской Республики, старший оперуполномоченный Кондратьев. Именем Республики, положить оружие!

Железнодорожники, однако, впустили досмотровую группу только после проверки номера удостоверения по таблице. Вышло без обмана, обрезы снова убрались под лавку. Изображать спящего тут уже не выходило, и пассажир сел, как бы случайно прикрыв ногами гору оружия на горе угля. В черно-красной тьме, освещенной только сполохами топки, чекисты блестели кожанками как истые черти; несмотря на жаркий выдох из рубки, пассажир ощутил озноб. Сейчас и узнаем, годятся ли документы…

Но до пассажира очередь не дошла. В рубку вместился только один, старший из тройки чекистов. Он сразу же вынул фотокарточку и ткнул пальцем в кочегара:

— Синицын Александр Вячеславович, из крестьян, холост, беспартийный.

Кочегар удивленно отставил треугольную зазубренную лопату- «стахановку».

— Я Александр Синицын.

— Документы!

Перелистав бумаги, вынутые кочегаром все из того же фанерного кармашка на стенке, чекист заявил:

— Документы Синицына у вас краденые, Вячеслав Александрович, раз. Вы скрыли происхождение, два. На самом деле ваш отец преподаватель Усть-Сысольского училища Александр Николаевич Малышев.

— Трудящаяся интеллигенция, — отозвался кочегар. — Не баре.

— Баре, не баре — вы происхождение скрыли, обманули советское государство. Документ краденый, опять статья. Назвать, какая? Вы задержаны для разбирательства. Выходите!

— Кто у меня паровоз дальше поведет? — Григорий попытался было вмешаться, но старший чекист поглядел волком:

— Хочешь, неучтенное оружие найду? Бандформирование накрою, благодарность получу. Хочешь?

Григорий повертел головой. Отступать в рубке некуда, так что машинист привалился боком к дверце, отступив подальше от горячих дверей топки.

— Но послушайте! — крикнул Александр, — я же от белых уходил, вот и менял документы!

— Судье расскажете, — чекист убрал его бумаги в нагрудный карман.

— Александр отличный работник, — снова сказал машинист, — мы ему превосходную характеристику дадим. Зачем судье время тратить, у него других дел нет, что ли? Настоящих уже всех выловили? Я тебе говорю, как коммунист коммунисту: за Сашку ручаюсь, наш человек он.

— Не хочешь по-хорошему… — чекист неуловимым движением оттолкнул Григория на сторону помощника и шагнул в тендер, нагнулся, поворошил обрезы:

— А это что у нас? Ая-я-яй, склад оружия. Неужели мы наконец-то нашли атамана Грицяна Таврического?

— Боюсь, вы ошибаетесь, — произнес обманчиво-мягкий голос из темноты, и в затылок склоненного чекиста уперся холодный ствол.

— Давайте-ка во всем разберемся основательно.

— Наше дело исполнять, а не разбираться, — пропыхтел Кондратьев, пока пассажир выталкивал его в будку. Чекисты снаружи вскинули было автоматы Федорова, видя упертый в старшего ствол. Но тут пассажир свободной рукой вытащил черное зеркальце, и побежали по нему зеленые буквы: «Настоящим удостоверяется…»