Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 167

— После взрыва я… Болел. Долго. Лечился… Далеко. Теперь вот… Возвращаюсь.

Машинист посмотрел на убитого помощника. Вздохнул:

— Зачем?

На затерянном в темном безвременьи полустанке никак нельзя было рассусоливать, над убитым Константином нельзя было пространно разъяснять политическую конъюнктуру и текущий момент. Поэтому Сталин сказал просто:

— Чтобы все исправить.

Кроме пчел. Но, если хорошо подумать…

— Исправить что? — Свердлов поднял голову от стола и недоуменно посмотрел на Литвинова. — Мы уверенно строим коммунизм по всей территории Союза, а не только в «красном поясе», как ранее. Мы прирастаем территориями, к примеру, Южной Польшей.

— Но Гилянскую республику мы были вынуждены эвакуировать после конфликта с Китаем, обвинившим нас в извращении истинного курса. И мы утратили определенные позиции в Будапеште, после грубой коллективизации поляков, не учитывающей, э-э, национальные особенности.

— Это ваша, товарищ Литвинов, недоработка! Вас и вашего наркомата, воспитанного Сталиным. О покойниках не говорят плохо…

— Ничего, — сказал до ужаса знакомый голос. — Я не покойник и нормально воспринимаю критику товарищей по партии. Продолжайте, гражданин Свердлов, что же вы остановились?

Яков Свердлов подскочил и выкатил глаза.

Два ряда колонн вдоль Андреевского зала придавали ему вид большой церкви; над колоннами золотые шнуры оконтуривали сходящиеся белые крестовые своды. В синем торце под балдахином из натурального горностаевого меха помещался трон — при царе в Андреевском зале сидеть позволялось только самому царю. Нынче время не царское, но уже и не ленинское. Взрывную волну ослабили стены Кремля, так что Большой Кремлевский Дворец уцелел. В нем по-прежнему обитали члены выборного правительства, и в Андреевском зале заседал Совнарком. В соседнем зале — Кавалергардском — поместился еще взвод кремлевской охраны.

Невероятный, невозможный гость появился именно из Кавалергардского зала, и потому опытный в интригах Свердлов сразу понял, что армия и спецслужбы поддержат…

Сталина?

— Ты же мертв! Я лично твое тело в гроб укладывал!

— Голову только забыл, Яша. Небрежность в подобных вопросах недопустима, товарищи. Запомните на будущее.

— Да не может этого быть! Морок, наваждение, игрушка! Кукла говорящая! Это двойник, товарищи! Стреляйте в него, стреляйте!

Свердлов достал собственный, украшенный золотом и алмазами пистолет, поднесенный ему благодарными армейцами за блистательную Жешув-Тарнобжегскую операцию. Прицелился, выстрелил — вокруг мерно шагающей фигуры во френче полыхнул на мгновение такой знакомый купол из оранжевых шестиугольных плиток. Такой же точно, как много-много лет назад продемонстрировал в Кремле…

Корабельщик?

— Так это правда, что Махно тоже после выстрела в сердце воскресили?

— Не стану отрицать, — Сталин с издевательской учтивостью наклонил голову. — Но прежде всей этой мистики мне, как уважающему устав члену партии, следует ответить на вопрос гражданина Свердлова.

Купол погас.

Услыхав, что Свердлов уже дважды не «товарищ», кремлевские чекисты аккуратно взяли обмякшего Первого Секретаря под локти, вынули из пальцев богато украшенный пистолет, и сами пальцы аккуратно скрутили за спиной. Пока что не повели наружу, просто прислонили к ближайшей колонне. Может статься, чуть резковато — но, черт возьми, не каждый день видишь, как воскресает похороненый в мемориале человек.

Сталин дошел до кафедры докладчика, в ней повернулся лицом к привычным столам с табличками; лица там все были не прежние, но что поделаешь… Познакомимся со всеми, картотеку его вряд ли разграбили, большая ценность. У кого-то сохранилась. Найдем.

— Впустите репортеров. Это чрезвычайно важно, чтобы все видели.

Подождал, пока утихнет шум от набежавшей массы ничего не понимающих людей, постучал медной колотушкой в медную же, помнившую Ленина, пластину. Протянул руку:

— Прежде, чем я перейду к насущным вопросам, я обязан сказать следующее. У нашего Правительства в последние три года было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения, когда наша армия, выполняя интернациональный долг, защищала рубежи коммунистических завоеваний за Рейном и на Луаре, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, покидала, потому что не было другого выхода, оставляя защиту их от белополяков на ополчение. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир и обеспечит нам покой. Но единый советский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром коалиции буржуазных государств. И это доверие народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила победу над врагом человечества — над франко-испанским фашизмом.

Переждав шум, сказал так:

— Теперь о том, что нам следует исправить. Разрушены ленинские нормы подхода в отношении деревни. Колхозы и «красные монастыри» из нашего решающего преимущества превращены в работные дома и тюрьмы. Разрушено доверие между многими слоями населения, взаимная ненависть скоро превысит уровень, приведший страну к Гражданской войне. Все, что у нас имеется — доверие народа к Советскому Правительству, но и этот бесценный ресурс Бухаринско-Свердловская клика бессмысленно растратила на завоевание Польши.

В паузе чекисты, услышав «Бухаринско-Свердловская клика» приложили связанного Яшку еще несколько раз о колонну. Чтобы стоял ровнее, не сползал и не шатался.

— Скажу откровенно, товарищи. Многие видят в моем появлении и вмешательстве откровенный бонапартизм и желание присвоить единоличную власть. Все-таки я последовательно и упорно выступал за диктатуру единой партии, партии коммунистов-большевиков. Но что я вижу? Если бы авантюра, затеянная Бухаринско-Свердловской кликой, привела Союз к процветанию, укрепила его репутацию, расширила его пределы и подняла на недосягаемую высоту его культурно-хозяйственный уровень, разве бы меня допустили до Кремля? Да меня бы, товарищи, еще не доезжая Львова, сожгли бы в паровозной топке!

Репортеры, освоившиеся с очередным небывалым чудом, лихорадочно покрывали блокноты строчками. Заполыхал магний, защелкали фотоаппараты.

— Нет! Разруха и бессмысленное перенапряжение хозяйственных сил, закрытие долгосрочных планов и проектов, отказ от сколько-нибудь большой перспективы, потеря ведущих позиций в мировом коммунистическом движении, утрата за три года большей части того, что советский народ с напряжением всех сил сумел построить за десять лет… Вот к чему привели страну Бухарин, Свердлов и примкнувший к ним Шепилов!

— Что еще за Шепилов? — крикнул от входа Буденный, вклиниваясь в речь на правах верного сподвижника.

Сталин отреагировал на заготовленную реплику, разведя руки:

— Это из фильма-прогноза, составленного для меня известным всем вам Наркоматом Информатики. Фильм печальный и мрачный, мне весьма не понравился. Скажем честно, товарищи. Капиталистический мир полагает нас империей зла, а любого человека, занимающего первые посты в нашем правительстве — кровавым единоличным тираном. И чего же добьется наша, так сказать, империя зла, если будет строить политику внешнюю и внутреннюю столь бездарно? Половинка Европы и кое-что в Азии! Всего лишь! Нет! Здесь, перед вами всеми, я обещаю, что в меру всех сил буду прокладывать курс как можно дальше от событий того фильма-прогноза.

— Но мы фильма никак не видели, — подал очередную реплику Буденный. — Как нам сравнивать?

— Это не беда, товарищ Корабельщик обещал подготовить копии за несколько суток, и фильм будет показан. Поймите, товарищи, фильм четырехчасовой.

— Но Корабельщик точно мертв, от него даже и головы не осталось!

— Вот и буржуи так думали, — Сталин взъерошил усы с видом откровенно довольным. — Но увы… В настоящее время товарищ Корабельщик решает проблему хлебного экспорта путем дноуглубительных работ в Босфоре.