Девочка. Арифметика жизни (СИ) - Марр Риа. Страница 44

— Ба, может Максу тоже приятно с тобой посидеть?

— Ну не все же вам со старухой сидеть, молодость к молодости тянется. Да, Макс, если хорошо попросишь, то Лизок тебя настоящими щами угостит, они ей сегодня особенно удались. Анюта ела да нахваливала, — и она кивнула в сторону сидящей на кресле сиделки.

— Вот и хорошо, а то я сегодня еще ни крошечки не ел. Лиз, проводишь?

Сидя на кухне и наблюдая, как Макс ест щи, поглядывая на ожидающее своей очереди запеченное мясо с картофельным пюре, спросила:

— Макс, хотела с тобой посоветоваться. Бабушка до сих пор не разрешила сообщать дочери о своей болезни. Но это неправильно, вдруг они с мужем захотят приехать с ней проститься. Бабушка уже два раза разговаривала с ней по скайпу, но сама так ничего Соне и не сказала.

— Позвони сама, так, чтобы Антонина Петровна не слышала, это надо сделать.

— Хорошо, сегодня же и свяжусь.

Мне нравилась Соня, младшая дочь моей бабушки. Она обладала утонченной красотой, хрупкостью и грацией балерины, которая чувствовалась даже на экране. Впервые ее увидев, во время разговора с бабушкой, я не могла поверить, что ей тридцать один год, так молодо она выглядела. Мне она напоминала олененка Бэмби с влажными, немного испуганными глазами. Соня было во многом похожа на мать, вот только волосы были темными, отцовскими.

Она расплакалась, когда я ей сообщила о болезни бабушки и сразу захотела приехать, а потом долго выспрашивала про диагноз и прогнозы врачей. Нам никто не мешал, и она не торопилась закончить разговор, как обычно. Похоже, что ее мужа не было дома.

Позже я думала, как сообщить бабушке о скором приезде Сони с мужем, но через два дня они позвонили сами, сообщив, что не смогут приехать, потому что, Соню экстренно кладут на операцию, что-то по-женски. В этот раз они были вместе, и разговор не был продолжительным. Брр, какие же неприятные и холодные глаза у ее мужа, я никогда не могла в них смотреть, неприятный тип, просто вызывает отторжение. Как Соня с ним живет? Но это их дело, а меня сейчас волновала только бабушка и ее состояние здоровья.

Я с ней не говорила о смерти, у нас было много других тем, я держала ее за руку, за похудевшую, ставшей почти детской ладошку и слушала, слушала. Мне было хорошо рядом с ней, словно она утешала меня лишь только своим присутствием. Разве не должно быть все наоборот? А она говорила с убежденностью в голосе, что у меня все обязательно будет хорошо. Что я хорошая девочка и давно исчерпала все горести, выпавшие на мою долю. Поэтому дальнейшая жизнь будет долгой и счастливой с любимым человеком, просто не может быть иначе. В те дни она повторяла это множество раз. Словно заклинала мою судьбу прислушаться к словам умирающей.

— Бабушка, разве обо мне надо сейчас говорить?

— А когда, милая, потом можно и не успеть. Лизочка, я написала завещание, все имущество, квартира и деньги после моей смерти достанутся тебе. Я уже как-то говорила тебе об этом, но сейчас, девочка, послушай меня внимательно. Один экземпляр завещания, как и полагается, хранится у нотариуса, а второй — в комоде, потом найдешь в документах. Я умру спокойно, зная, что у тебя есть кров над головой и деньги на первое время. Ни в коем случае не бросай учебу, если будет трудно, то переведешься на заочное отделение, но доучись обязательно. И держись Макса. Как бы не разбросала вас судьба, он всегда поможет и на него можно положиться. Жаль, получилась бы прекрасная пара, но теперь я точно вижу, что у вас разное счастье.

Бабушка слабела с каждым днем, уже не могла сидеть в подушках. Врачи говорили, что она долго не протянет и надо готовиться к неизбежному. Я все чаще плакала, выбрав Макса своей добровольной подушкой для слез. И он терпеливо сносил все мои слезливые потоки и отчаянные истерики, понимая, что это из меня вытекает напряжение тяжелых дней. После его молчаливого участия мне ненадолго становилось легче и я могла спокойно проводить время у кровати бабушки.

К нас вереницей потекли соседи и коллеги по работе, все те, кто знал ее в этой жизни. Она уставала после этих посещений, но велела принимать всех приходивших и я удивлялась этой массе народа, что хотели увидеть ее в последний раз и проститься. Это было тепло и терпимость, сострадание и спокойствие, все прежние жалкие ссоры, ревность и презрение сгорали на пороге вечного.

В один из дней, бабушка попросила привезти священника, и Макс выполнил ее просьбу. Нас всех попросили выйти, чтобы не мешать таинству происходящего. Что происходило за закрытой дверью — можно только догадываться, но после ухода священника бабушка словно помолодела и на губах появилась загадочная светлая улыбка. Она впервые спокойно заснула, словно жестокие боли ее больше совсем не мучали. Она так и умерла во сне, под утро. Мне хорошо запомнилось лицо умершей бабушки. Красивое лицо закончившей свой путь женщины, наполненное покоем и умиротворением.

А моя судьба снова начала играть со мной в плюсы и минусы, заставляя вспоминать сложение и вычитание, потому что, со смертью бабушки в моей жизни появился человек, которого я также ненавидела всей душой, как и боялась на грани помешательства.

17 Глава

Похороны. Само название уже наводит тоску, потому что эта последняя возможность увидеть любимого человека, которого ты потерял. И невозможность ничего изменить. Только прощаться, навсегда, на глазах людей, по разным причинам, пришедших на кладбище. Их было много, желающих проститься с моей бабушкой, большинство я даже не знала, но это совсем не волновало.

— Лиза, ты как? Что-то мне совсем не нравится твой вид. Потерпи, скоро все закончится, остались только поминки и все.

— Макс, все нормально.

На меня вообще напал ступор после смерти бабушки. Я двигалась, что-то делала, ела, спала, одним словом…жила эти дни, исполняла свой долг. Но словно на автомате, выполняя заданную кем-то программу. И не могла плакать. Совсем. Слез не было, колючий комок в горле был, холодная стылость в теле тоже, а глаза сухие и на губах вежливая улыбка, приличествующая случаю.

И сейчас я принимала соболезнования, говорила что-то в ответ, слыша за своей спиной шепотки о моей черствости и неблагодарности. Что, даже ради приличия и слезинки не пролила о бабушке, так много для меня сделавшей. Да и что ожидать от детдомовки. Наверное, со стороны это именно так и смотрелось, поэтому схватила за руку Макса, не позволяя ему наделать глупостей. Переживу, оно того не стоит.

Бабушка заслужила достойных похорон и никакая грязь не омрачит день прощания с ней, хотя к концу церемонии появилось жгучее желание прикопать пару трупиков особо разошедшихся за моей спиной женщин, трещащих уже практически в полный голос. Наверное, мимика на моем лице изменилась, потому что Макс немного наклонился ко мне:

— Они чужие, не стоит сердиться и обращать внимание.

Как-то не подходит такое мягкое «я сержусь» к тому, что происходит со мной. Холодная враждебная насмешливость в спину вместе с подозрительными взглядами и откровенной ложью, лишали личного пространства. Невольно приходилось слушать произносимые сплетни. Меня это раздражало, потому что подобные люди не понимают ничего, кроме откровенной силы и собственного унижения. С какой стати я должна в их глазах выглядеть хуже, если им это требуется, грязное мнение меня не касается, правда? Ссориться не хотелось, дерзить — тем более, доказывать обратное — тоже. Легче промолчать.