Девочка. Арифметика жизни (СИ) - Марр Риа. Страница 43

Я засмеялась:

— Ага, ты подумал, что он голубой мачо, а потом в коридоре заметил еще двоих таких же зелено-ромашковых.

— Да, у них только уборщицы ходят в однотонной розовой и голубой форме. Как твоя учеба, привыкла?

— Да пока нормально, идет вводный материал, но троек успела нахватать, но это так, по первости, от настроения, я исправлюсь, ты не думай. Я все понимаю и перед бабушкой стыдно, она так хочет, чтобы я училась! Ты ей завтра, когда придешь, сразу скажи, что я ее очень люблю и страшно скучаю, а то до вечера долго, хочу, чтобы она с утра это слышала. Обещаешь?

— Конечно! Так, а ты что так с лица опять сбледнула? Так и забываешь поесть? Ты учти, когда мы приедем, на пирожковую диету сядешь, я не люблю, когда кто-то рядом со мной суповым набором гремит! Девушка должна радовать глаз приятной округлостью форм, а не просвечивать на свет.

— Тебе лучше знать про девушек и что мешает, что, там, в Израиле, некого присмотреть?

— Знаешь, совсем нет никакого желания на местных красоток любоваться, не до того как-то. Все равно наши девушки лучше, даже если учесть, что здесь на каждом шагу наши бывшие соотечественницы…

— А я то раскатала губенки на то, что ты можешь приехать на родину с израильской невестой и такой облом!

— Это ты так меня отвлекаешь? А сама? Наверное, пока нас нет, присмотрела себе студентика мускулистого?

— Рядом с тобой все в проигрыше, ты, как мускулами передернешь на торсе, все девчонки кругом валятся!

— Все, Лиз, давай, спать иди, а то вон, какие мешки под глазами, явно не высыпаешься.

— Хорошо, до завтра! И не забудь мою просьбу о бабушке!

А потом они приехали, и я встречала их в аэропорту, ревя, как маленькая, от того, что бабушка почти не изменилась, только похудела и улыбается мне навстречу своей ясной улыбкой. И плевать мне на то, какими глазами смотрят окружающие, видя, как великовозрастная девица заливается слезами на плече у хрупкой пожилой женщины, а их обоих молча обнимает за плечи высокий красивый мужчина.

Они еще два раза летали в Израиль, уже по приглашению, нам даже снизили на сорок процентов обычную оплату в клинике. В эти разы я настояла оплатить лечение со счета бабушки, это ее деньги и будет несправедливо, если они останутся на счете, когда так нужны для ее здоровья и жизни. Я молодая, бабушка и так сделала для меня так много. Если понадобится, то пойду работать, многие наши студенты в институте подрабатывают, и я не буду сидеть, вот только, как исполнится восемнадцать, так и пойду.

Так мы и жили, надеясь на лучшее, пока не стало понятно, что все наши надежды на то, что болезнь отступила, рассыпались пеплом. В одно раннее утро проснулась от непонятного копошения в бабушкиной спальне. Обычно я вставала позднее, к этому времени на кухне, руками бабушки был приготовлен наш завтрак. Несмотря на болезнь, бабушка неизменно готовила его, говоря, что это помогает ей настроиться на нормальное течение дня и не чувствовать себя больной развалиной, а обычным человеком, который никому не в тягость. Все наши с Максом доводы пресекались тем, что она с улыбкой соглашалась с нами, чтобы следующее утро снова встретить на кухне.

А сегодня, торопливо влетев в спальню бабушки, я застыла от ужаса, увидев, как она неловкими движениями пытается остановить окровавленным полотенцем струйки крови, вытекающие из ее рта, и, как все больше пропитывается кровью махровая ткань.

— Лизок, ну что ты так испугалась? Ничего страшного, при моей болезни это бывает. Просто в этот раз немного больше, чем обычно.

— Бабушка, так это не в первый раз? И разве тебе можно говорить сейчас? Что надо сделать?

— Милая, вызови скорую, а потом брось в стирку полотенце и намочи в холодной воде пару чистых, я приложу к груди. И помоги мне переодеться в свежую ночнушку. А потом я полежу до приезда бригады, голова немного кружится, видимо, от кровопотери.

Мое сердце сбивалось с ритма от страха и ужаса, напряжение неизбежного витало в воздухе физической субстанцией, ощутимо холодившей спину. Время невыносимо растянулось, я пыталась о чем-то говорить, время от времени меняя полотенца на чистые, но слова не шли с языка и я опять замолкала. В какой-то момент сумела позвонить Максу, и он приехал, практически вместе с бригадой скорой помощи, которая сразу занялась бабушкой, что-то вкалывая ей в вену, проверяя давление и прочее, перед этим внимательно просмотрев документы и выписки из истории болезни, с недавних пор лежавшие на тумбочки у кровати. В этот раз кровотечение удалось остановить, но я понимала, что это только первый звоночек и моя бабушка умирает. Единственная любимая бабушка. И это неизбежно, и неотвратимо.

До этого на моих глазах только один раз умирал человек. Виктор. Подонок, смерть которого не вызвала в моей душе никакого сожаления. Собаке собачья смерть, тем более от этого пострадал Тим, который до сих пор жил в моем сердце. Да и произошло это так быстро, что я не успела ничего понять. А здесь уходил мой родной человек, день за днем, отдаляясь от нас, с каждым часом, по дороге, на которой он был один. Несмотря на то, сколько рядом с ним было людей. Бабушка шла в свое последнее путешествие, терпеливо перенося страдания и понимая, что это путь в один конец.

Я видела, как она менялась духовно и физически. Сейчас ее возраст проявился в полную силу, из цветущей женщины пожилого возраста, она за месяц превратилась в маленькую высохшую старушку. Но каждое утро бабушка тщательно приводила себя в порядок, причесываясь и подкрашивая неброской помадой губы. А перед этим умывалась, чистила зубы. Вся ее нынешняя одежда была тщательно подобрана, от красивых пижам и ночных рубашек до домашнего платья и халата. Никаких мрачных тонов и расцветок.

— Лизочка, помни, настоящая женщина даже на пороге смерти должна по возможности выглядеть хорошо. Чтобы смерть залюбовалась и подарила еще несколько мгновений жизни. Жизнь так прекрасна и ее никогда не бывает много!

Даже когда она слегла и больше не вставала, а приходящая медсестра и нанятая Максом сиделка делали ей инъекции от неизбежных болей, бабушка просила зеркало, чтобы посмотреть, как выглядит, после того как ее подкрашивали по просьбе. Чаще всего это делала я под ее руководством:

— Нет, Лиза, розовая помада не сочетается с этими нежными кружевами. Давай просто нанесем немного перламутровой, вот этого оттенка!

И я послушно брала другую помаду, стараясь, чтобы она не заметила трясущихся рук и непролитых слез. При ней не плакала, это было недостойно ее мужества, у меня еще будет для этого время.

— Бабушка, а у тебя лак на ногтях облупился, какой оттенок нанесем?

— Давай такой, под которым не видна их желтизна. К сожалению после химии она на ногтях так и не прошла. Ой, Макс пришел! И опять со вкусностями, Лиза, смотри, какие аппетитные корзиночки. Это, конечно, не мои испеченные по всем правилам, но тоже ничего. Жаль, Лизок, я не все свои рецепты тебе передала, но ты потом справишься по записям, там есть еще рецепты моей мамы, вот кто была знатной кулинаркой. Ладно мальчик, порадовал красотой и запахом, но неси на кухню, мой желудок теперь не воспринимает излишества, а вы с внучкой потом под чаек скушаете. Вот сейчас она докрасит мне ноготки и составит тебе компанию.