Завещание с простыми условиями (СИ) - Кроткова Изабелла. Страница 52
Как давно мне не было так хорошо!
В воздухе чувствуется тепло позднего лета — нежного, тихого августа.
Мои волосы и руки золотятся на закатном солнце.
Под мостом легкой тенью бежит речка.
И пахнет травой и цветами — остро, сладко и горько одновременно…
Лучи солнца медленно угасают, и я раскрываю глаза.
И вижу перед собой фигуру в белом камзоле.
Это высокий, стройный, молодой мужчина.
Мой отец.
Глаза его хищно блестят.
Он нетерпеливо протягивает ко мне свою руку.
И я слышу его голос. Он неприятный — низкий, хриплый, и слова его режут, как стекло.
И этот голос представляется мне узкой дорогой через кладбище.
— Марта! Время близко. Дай мне свою руку!
Он подходит ближе и оказывается почти вплотную.
И я очень близко вижу его глаза — они прозрачные, пустые, и из них потоком идет холодный мертвый свет.
— Дай же руку! — Голос чуть поднимается и звучит уже более требовательно.
А запахи обволакивают меня, и липнут, и льнут, и прорастают прямо в душу, обжигая терпким дурманом…
Я слегка удивленно оглядываю свою тонкую фигуру, облаченную в длинное, до пят, траурное платье, и вытягиваю вперед правую руку в черном рукаве…
…И чья-то рука хватает ее и резко вырывает из блаженного августа… И…
…я вылетела из портрета на пол.
Возле самого уха зазвучал голос.
Но не хриплый, а чистый — как родниковая вода.
— Бежим. Бежим скорее!
Я увидела, как надо мной склоняется фигура в белом камз…
нет, в светлом свитере!..
ЭТО ДУГАНОВ!
Он тащит меня куда-то — я едва успеваю за ним. Мой туманный взгляд проясняется, и я понимаю, что я все еще здесь, в этой адской квартире № 64.
— Стой! — загремел вслед рокот отца. — Марта, стой!
Я услышала его шаги за спиной — теперь я услышала их отлично! — и его громовой голос, и запах гниющей плоти.
Но мою руку крепко сжимала сильная рука Дуганова.
На полу сверкнул крошечный огонек — святой Николай!
И в этот миг начали бить огромные часы.
Свет померк.
Квартира содрогнулась от яростного рева и звона лопающихся стекол — это разбились и бешено захлопали ставнями все окна в квартире.
И из них начал ползти тугой непроницаемый воздух…
Он смел с пола маленький светящийся квадрат и отбросил его к моим ногам. И на то место, где только что сиял небесный лик, ступил тяжелый сапог моего отца.
Пол заходил ходуном, с потолка с треском упала вырванная с корнем огромная люстра и потонула в темном дыму, заполнившем прихожую уже по щиколотку.
Дуганов тянул меня к двери, рискуя вырвать руку из плеча, но ноги мои налились свинцом, и ни одна человеческая сила не смогла бы сдвинуть меня с места.
Я увидела, как почти беззвучно рассыпаются в прах каменные ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Как вслед за этим валится вниз треснувшая на две половины и вылетевшая из петель дверь спальни, открывая бездонную черноту за собой…
— Дай мне руку, Марта! — совсем рядом прохрипел низкий голос. — Время пришло!
Его дыхание обдало жаром.
И его глаза блеснули дьявольским огнем, осветив потемневшую комнату.
Возле моего лица.
И я увидела, как тянется ко мне его рука, как она течет из черного тумана — изящная рука в белом рукаве, с длинными, хищными пальцами.
Готовая раздавить мое хрупкое горло…
ГЛАВА 30
Почти проваливаясь в беспамятство, я подалась вперед, к этой руке, позволяя, наконец, забрать себя, вырвать обессиленную душу и поглотить изможденное тело.
Но рука не успела принять столь желанный дар. Раздался какой-то щелчок, и она вдруг сухо хрустнула, будто надломилась, и, слепо пошарив вокруг, свалила с полки золотой подсвечник.
Комнату сотряс хриплый вой смертельно раненного зверя, и, расширив глаза от ужаса, я увидела, как отец, корчась в мучительных гримасах, медленно оседает на пол, хватая костенеющей рукой клочья густого тумана.
Ничего не понимая, я обернулась на Дуганова.
И увидела в его руке пистолет.
Отлитый, похоже, из серебра, с продолговатым стволом.
Огонь прокатился по прихожей, цепляя занавески, и взбежал по ним наверх.
Квартира мгновенно озарилась со всех сторон золотисто-рыжими отсветами. Жар лизнул подол моего длинного платья.
— Марта, любимая, скорее, скорее! — закричал Дуганов, сжимая меня за плечи.
Не сводя глаз со страшной картины, где полыхал огонь, сжирая бесценные предметы антиквариата, я вырвала из пламени лежащую под ногами икону.
Дуганов схватил стоящий у входа баул, и мы выскочили на лестницу, к высокой двери лифта.
Огненные языки отражались на ее блестящей поверхности.
Словно почувствовав, что мы подошли, лифт с треском распахнулся, и я, бросившись вперед, занесла ногу над его полом.
И тут же была вырвана назад сильной рукой Дуганова.
— Смотри! — закричал он, и крик его прорвался сквозь треск огня.
Я заглянула внутрь лифта, и меня прошиб холодный пот.
В лифте не было дна.
Не теряя времени, Дуганов, тяня меня за собой, бросился к тонущим во мраке ступеням лестницы, и мы сломя голову побежали вниз с двадцать первого этажа.
Ступени крошились и ломались под нашей тяжестью. Едва я успевала перескочить на следующую, как та, на которой я только что стояла, лопалась, как яичная скорлупа, и осколки ее проваливались в черную пропасть.
Вскоре вся лестница была окутана густым едким дымом, он забивался в горло, вызывая спазмы. А этажам все не было видно конца. Дом начал шататься, едва различимые в темноте ступени закачались вниз-вверх.
Воздуха почти не было — все заволокло горьким дымом. Я закашлялась и почувствовала, что вот-вот потеряю сознание.
Тяжело дыша, Дуганов тащил меня за собой.
Я уже ничего не видела перед собой — все слилось в удушающий нескончаемый мрак — и только чувствовала, как цепляется за мою руку сухая, но крепкая ладонь и настойчиво влечет, влечет меня вперед.
К свободе.
И вдруг, совсем неожиданно, в тот момент, когда в душу прокралось убеждение, что мы будем бежать, пока не упадем, бездыханные, — в этот момент, наконец, замаячила спасительная дверь.
Мы заколотили в нее, как сумасшедшие, и с криками вывалились на улицу.
Гарь сразу рассеялась, и на нас хлынул поток свежего воздуха.
Глядя друг на друга, обнимая друг друга, приникая друг к другу, мы глотали этот воздух, наполнялись им, потом переполнялись — и никак не могли надышаться.
Наконец, отдышавшись, взялись за руки и пошли вперед.
Мы шли в сторону остановки.
У меня еще теплилась какая-то надежда.
Фонари не горели. Напряженное затишье окутало сквер, дорогу и всю улицу вокруг.
На полпути я остановилась и оглянулась назад — на двадцать первом этаже полыхало огненное зарево, и блики его плясали в непроглядном небе. Казалось, что проспект Касаткина вымер, и только вырывающееся из высокого окна пламя разрывало темноту.
Запалилась искра, загудели колокола
Залетела стрела
В тихую обитель
Пламенем пылает пожар
И спешит уберечь алтарь
Старый звонарь
Ангел мой хранитель…
И я будто услышала над собой шелест крыльев…
— Пошли, — поторопил меня Дуганов.
— Мост разобран, — прошептала я, заглянув ему в глаза.
Синие, как лазурь. Как зимние сумерки. Как светлое море.
— Я приехал на трамвае, — прозвучал его уверенный голос, — и он увезет нас отсюда.
Вопреки ожиданиям, остановка стояла на месте — возле супермаркета с неясно проступающими в полумраке погасшими окнами и чернеющим неподалеку силуэтом башни, похожей на ратушу.
«Трамвай придет, — твердила я про себя, — это будет последний пятнадцатый трамвай в моей жизни. Но этот последний трамвай обязательно придет. Просто надо ждать. Ждать и верить…»