Возвращение (СИ) - Штиль Жанна. Страница 113

Пока спускались на второй этаж, Франц взахлёб делился своими успехами:

— …Там шесть голубиных гнёзд. Всего одиннадцать птенцов. Оперяются. Скоро можно забирать. Они уже привыкли ко мне и совсем не боятся.

— Голубятню построили?

— Давно, — махнул он рукой. — Мне помогал и всё рассказал о почтарях Бенедикт. Хотите посмотреть?

— Обязательно посмотрим. На вашей крыше я ещё не была, — обнимала мальчика за плечи.

Эрна — бледная, похудевшая, в тёмном бесформенном платье и чепце — встретила её настороженным затравленным взором. Заслонив собой ребёнка, лежащего в колыбели, решительно расставила руки:

— Не отдам.

— Здравствуй, Эрна. — Наташа осматривалась. Надзирательницы в комнате не было. — Я не собираюсь его забирать. Позволь взглянуть на малыша, и я уйду.

— Правда, не заберёте?

За её спиной слышался детский лепет.

— Зачем он мне? Ребёнка должна растить и воспитывать мать.

Эрна, уткнув лицо в ладони, заплакала, отступая в сторону.

— Господи, как он похож на отца. — Наташа всматривалась в ухоженного розовощёкого упитанного карапуза, пускающего слюну и большими серыми глазёнками уставившегося на неё.

— Да, глаза, как у Бруно, — услышала рядом. — И губы, нос.

Мальчонка тянул ручки к незнакомке.

Пфальцграфиня засмеялась:

— Можно взять его на руки?

Не дожидаясь разрешения, осторожно подняла и, прижав к груди тёплое тельце, уткнулась губами в русый висок:

— Брунс… — Укачивала, вспоминая того, чья жизнь оборвалась в расцвете лет.

Вернула малыша в колыбель. Он, уцепившись за её пальцы, растянув розовые губки в беззубой улыбке, перебирал пухлыми ножками, сбивая пелёнку.

— У него на щёчках ямочки, как у Бруно, — заметила Наташа сквозь слёзы, оглядываясь на беззвучно плачущую Эрну. — Славный мальчишка, — улыбнулась, тронув её за руку. — Тебя здесь обижают?

— Нет, госпожа пфальцграфиня.

— Не бойся, скажи мне.

— Спасибо. Только всё правильно. Я расплачиваюсь за то зло, что причинила хозяину, моему Бруно, вам. Кабы тогда знала, что так выйдет… Простите меня, госпожа. — Она упала перед Наташей на колени, хватая за руки, целуя: — Скажите хозяину, чтобы не отлучал меня от сына, не отнимал его… Всё снесу, только бы видеть его, быть рядом… У меня одна радость осталась, мой Брунс, мой мальчик, ради него живу… Я хорошая мать… Скажите хозяину.

— Эрна, встань, — тянула её за руку, поднимая. — Я всё сделаю, что в моих силах.

— Кто здесь? — услышала за спиной грубый голос. — Эрна, разве не тебе было сказано, что без моего ведома…

Угрюмая мужеподобная женщина, осёкшись, исподлобья рассматривала посетительницу. Поклонилась госпоже, проходя вглубь комнаты к бельевой корзине.

Пфальцграфиня направилась к двери.

— Покормила дитя? — били слова в спину. — Иди, стирай.

Душили слёзы. Боль разрывала сердце. Герард казался жестоким. Недоумевала, как в такой обстановке можно растить ребёнка? Сплошной негатив! Пусть Эрна провинилась и поступила бесчестно. Но она всё осознала. Материнство способно изменить женщину до неузнаваемости, сделать добрее и чувствительнее. И никогда ребёнок так не нуждается в матери, как в первые годы жизни, получая от самого близкого человека любовь и заботу.

С тяжёлым сердцем спустилась в кухню.

Берта, завидев её, схватилась за грудь, опираясь рукой о стол:

— Ох, госпожа, всё хотела вас видеть, а как увидела… — Опахивалась полой передника. — Вы стали ещё краше.

Глянув в сторону притихших работниц, принюхалась. Едкий дымок пригоревшего лука вился к потолку.

— Да что б вас, окаянные!.. — подхватившись, гаркнула она, огрев по спине длинной лопаточкой — скорее всего используемой в воспитательных целях — первую попавшуюся под руку девку. — Рты они пооткрывали! Слушают, ротозейки! Бездельницы!

Ещё одна девка, попав в зону досягаемости, получила чувствительный хлопок по плечам. Взвизгнув, выскочила в открытую дверь на улицу.

— Куда? — неслось ей вслед. — Вернись немедля! Увижу кого в той стороне, выгоню к дьяволу!

Всё пришло в движение: зазвенели крышки кастрюль, застучали поварёшки, забулькала вода. Шипело сало на сковородках, вымешивалось тесто, взбивались яйца. Подхваченный взметнувшимся потоком воздуха, летал серый пух ощипываемой птицы.

— Вот так и живём, — вздохнула Берта, вытирая пот с красного лица. — И вот надо ж напасть какая, — качала головой в съехавшем на брови чепце, — наехали с господином дознавателем стражники, лишили покоя этих ротозеек. Все молодцы, как на подбор. — Она передёрнула плечами, склонившись к уху госпожи, понизив голос. — А пуще всех тот, рыжий, что на конюшне отирается. Все девки туда только и шастают, подсматривают за ним.

— Руди, — улыбнулась Наташа.

— Не ведаю, как звать, — повела плечом. — Эх, — тряхнула головой, подбивая чепец на макушку, — где моя молодость, госпожа! Я б этого Руди… — раскатисто рассмеялась.

Вошедшая Фиона направилась к ним.

— Где ваша Кэйти? — поспешила сменить тему Наташа.

— Да вот только что была тут, — оглянулась на дверь стряпуха. — Всё пытала: а скоро госпожа проснётся? А когда можно её повидать?

— Замуж ещё не выдали?

— Ай, какой муж, — отмахнулась, заталкивая лопаточку за поясок. — Ветродуйка. Правда, заглядывается на неё Джервас, ученик нашего лекаря. Пусть бы и сладилось у них. — Коротко крестилась, пришепётывая.

— Лекарь Элмо Касимиро?

— Он самый. Что с кровавыми графинями… — зажала рот рукой, качая головой: — Ну их! — Снова крестилась, увлекая госпожу в смежное помещение. — Он с Марлиз милуется, экономкой… Так этот Джервас…

— Берта, нам нужно идти, — Наташа оглянулась на Фиону в поисках спасения. Словоохотливая кухарка и не думала останавливаться, спеша вывалить на неё все накопившиеся за год новости. — Я к вам позже обязательно зайду.

— Может, чего хотите отведать, госпожа? — неслось им вслед. — Есть каша, пирожки горяченькие с мясом. Вы ж любили…

— Вон там псарня и старый парк. А вон там, за деревьями, чудесная купальня с тёплой лечебной водой. Очень красивая. На обратном пути зайдём.

Наташа показывала Фионе территорию замка. Свернув к конюшне, услышав позади топот копыт, сошли с дорожки. Несколько всадников неспешно проскакали мимо. Рабан, широко улыбнувшись, подмигнул Фионе. Та, задрав нос, отвернулась.

— Ого! — воскликнула пфальцграфиня, с интересом поглядывая на ведунью. — А что, ты красивая, высокая, ему под стать. Рабан здесь при портфеле.

— Что?

— При должности. Командующий гарнизоном.

— Он чёрный… Ворон.

— А ты рыженькая. Дети будут красивые.

У конюшни работники чистили поилку. Под навесом стояла карета Юфрозины с открытой дверцей. В загоне в тени деревьев прохаживались лошади.

— Не вижу Руди, — Фиона щурилась от яркого солнца, поправляя на плечах шёлковую шаль.

— Посмотрим там, — кивнула Наташа на распахнутые ворота конюшни.

В помещении после уличного света казалось сумрачно. Пахло свежескошенной травой. Слышалось конское ржание и мужской смех.

Пфальцграфиня, взяв Фиону под руку, прошла мимо замолкнувших, приветствующих её воинов.

— А рыжая красотка, — услышали они негромкое в спину.

— Давай, Рабан, не робей.

— Девка — огонь. Под стать тебе.

— И, правда, хороша, — усмехнулся командующий, шагнув следом за Фионой.

Рыбка приостановилась, слушая его настойчивое предложение познакомиться с ним.

— Руди! — позвала Наташа, проходя вдоль пустых денников. — Ты где?

В дальнем углу раздалось призывное конское ржание, сорвавшееся на последних нотах на ослиный крик. Приложив руку к груди, девушка унимала гулкое биение сердца. Не может быть!

Из тени вышел Руди и махнув рукой, позвал:

— Госпожа Вэлэри, она здесь.

— Зелда!

Мулица, вскинув голову, снова заржала и, высунув голову в проход, потянулась к рукам хозяйки.