Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 21

Ну и бег по утрам. Началось все с меня и моего шестака — мы перед завтраком, босиком по росе в одном исподнем бегали по бережку Двины, проводили разминочный комплекс и купались в прохладной майской воде. Фомин это дело увидел, кивнул каким-то своим мыслям и на следующее утро бегали уже все стрелки роты, кроме ундер-офицеров и порутчика. И всю разминку на берегу стояли четверо ротных барабанщиков и отбивали ритм. Меня, помню, старики даже поколотить хотели за неуместную инициативу и придуманный ненужный напряг. Но не догнали. В итоге свели все в шутку и стали бегать. Тем более деревенские бабы начали по утрам выходить белье стирать на речку да на нас глазеть. Ну а кто из мужиков не захочет выпендриться перед барышнями? В общем, пошло дело.

Пожалуй, эти три недели до начала июня были первыми в этом мире, где наша толпа занималась чем-то похожим на военное дело из кинофильмов.

— Семен Петрович, а скажи, почему все это мы здесь делаем? Почему мы таким не занимались там, в Луге?

Старый солдат вынул ложку из деревянной миски, слизал с нее остатки каши и задумался.

— А пес его знает, Жора. Я так думаю, это все его сиятельство граф Шувалов со своими реформами завиральными. Там у себя во дворце придумает какую-нибудь ерунду, бумажку напишет да слугам своим отдаст. А что, как, зачем делать — то уже не его ума дело. Пока начальство сообразит что да как, пока до капитанов доведет, а те до капралов — глядь, а его сиятельство уже новую выдумку свою на бумагу записывает. Да-с… Не, ну так-то оно, конечно, дело годное. Ежели одно за год, и всем одинаково. А когда по десятку в месяц, да одно другому перечит, да еще и одним то, другим сё, потом перемешать — получается бардак-с. И сами отцы-командиры начинают все указы его сиятельства под сукно класть. В итоге полковник — он царь и бог в своем полку. Ему решать, как полк снаряжать, ему и ответ нести за его работу случись война. А тут целое сиятельство с кучей идей. И что получается, Жора?

— Эпидемия?

— Чаво? — недоумевающе поднял бровь Семен Петрович — ты, барчук, слова такие своему гувернанту говорить будешь, ладно? А мне давай попроще растолковывай. Оно так правильнее будет. Кто хорошо мыслит — тот все может простыми словами рассказать. А умничают лишь дураки, чтобы дурость свою скрыть за специально придуманными для этого словами, усек?

Я сделал виноватое лицо:

— Да не, Семен Петрович. Я к тому, что уж больно много офицеров спешно как бы заболели. Прям как моровое поветрие.

Семен Петрович благодушно улыбнулся.

— Ну так я тебе про то и толкую. Бумажками из Петтербурха совсем их замучали, вот они и решили по тихому все это бросить. А там оно глядишь и само утрясется. Вот, к примеру, новый артикул воинский в прошлом году вышел. Обязали его учить да на новое переучиваться. А в марте, когда мобилизацию объявили — сказали, что рекрут учить по старому артикулу, потому как нового еще не знают. Я так думаю — потому что его еще на другие языки не перевели, для офицеров из немцев. А теперь, гляди, опять все заново отменяют. Как тут ответственному офицеру не заболеть, а? Отож! А те, кто не заболел скоропостижно — те офицеры сейчас в Риге сидят в офицерском клубе, вино пьют да в карты играют, и ничего делать не желают. Как говорится — не спеши выполнять приказ, все равно отменят. Такие вот дела, Жора.

— Дядька, а еще скажи. Нироннену-то это зачем? Он почему с утра до вечера с Фоминым нас гоняет да учит?

Семен Петрович хитро прищурился.

— А это потому, Жора, что он сам из низов, наш брат-солдат. В свейскую войну десять лет назад он капралом был. Его рота сильно хлебнула лиха в тот день, когда Кексгольм приступом брали. Вот и учит на совесть. Опять же, кто роту в бой вести будет? Не барчуки же из дворцов, верно? Эти-то все будут поближе к штабу или у прапора на лихом коне гарцевать… эх ма!

— А вот еще скажи…

Но Семен Петрович хлопнул ладонью по столу.

— Все, хватит языком молоть. Закончили вечерять, прибираемся, готовимся ко сну. Время позднее.

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Синево!

Я устало прислонился головой к толстому стеклу и без всяких мыслей в голове смотрел на мельтешение зеленого леса и кустарника за окном. Толстый мужик напротив открыл очередную банку пива и протянул мне.

— Будешь?

Я оторвался от окна, глянул на банку. Ну да, вроде ничего так, нормальное.

— Давай.

— Держи — мужик довольно ухмыльнулся и протянул мне открытую банку. — Что невесел сегодня, студент? Аль приключения не приключаются?

Я хмыкнул, сделал несколько больших глотков и вернул банку.

— Достало. Глупо как-то все. То, видишь, экстренный рекрутский набор, куда берут всех без разбора и пихают в учебки, которые никто до этого не организовывал. В итоге рекруты мрут как мухи, из остатков собирают сводные команды, а тут оп — и мобилизацию отменили. Мол, войны не будет, всем спасибо, все свободны. И нафига тогда все это было?

Мужик сочуствтвенно покачал головой.

— Ну да, ну да. Это еще что. Тут же армейские магазины — ну, это склады у вас там так называются — к летней кампании организовали по всей дороге от Питера до Варшавы. Теперь вот как войну отменили- все эти магазины взад сворачивать будут.

— Да знаю. Нас уже на это дело припахали. Таскать, возить, охранять.

— Верно мыслишь. А знаешь, сколько всего разворуют по дороге?

Я хмыкнул.

— Да не так-то и много. Если бы просто разворовали — не так обидно было бы. А то ж оно вовсе без пользы пропадает. Тухнет, плесневеет, мокнет, тонет… Похоже, убытки от несостоявшейся войны у нас сопоставимы с войной состоявшейся.

Мужик с довольным видом цыкнул зубом и вытер ладонью пышные цыганские усы.

— Ага, есть такое. Не, ну так-то в масштабах государства ущерб невелик… Но мыслишь правильно. А сам чего не участвуешь в этом всем?

Я оторопело уставился на толстяка.

— Чего? Ты че, старый? За кого меня держишь?

Мужик примирительно выставил вперед ладони.

— Харэ, харэ. Все верно мыслишь, не по чину тебе таким заниматься. Спалишься вмиг и запорют тебя до смерти. Сквозь строй пропустят — и амба. У солдат этим всем занимается так называемое "общество". А ты с ним знаком? Нет, не знаком. Дела с обществом у вас Ефим ведет. Потому он скоро сержантом станет. А ты?

— А что я?

— Вот и я говорю — а что ты? Ты — ничто!

И снова заржал. Некрасивым голосом, да так обидно! Эх, втащить бы ему с ноги в самую улыбку! Но, блин… О, кажется, подъезжаем.

— Да ну тебя, толстый. Пойду покурю. — и выдвинулся в тамбур. Сейчас выйду на платформе Синево и проснусь. Интересно. Та электричка же зимой была, а тут за окном лето…

Мужик вывалился вслед за мной в тамбур и положил руку на плечо.

— Да ладно, мелкий, ты что, обиделся, что ли? А хочешь, я тебе шпиена французского сдам? Ну или немецкого, тут уж как Тайная Канцелярия его раскрутит? А? Хочешь?

Я гадливо уставился на его жирную руку, после чего перевел взгляд на щербатый рот с кариозными желтыми зубами.

— Ну допустим.

— Гляди. Завтра-послезавтра в патруле увидишь всадника на пегой кобыле. Бери его тепленьким — точно шпиен. Сдашь его куда следует — и тебя заметят. А там сверху тебя выдвинут, а ты с Ефимом пошепчешься — и снизу выдвинут. Глядишь, и начнешь потихоньку двигаться. А? Как тебе идея?

— Хм… Пегая, говоришь? А пегая — это что за порода такая? Пегая — это как?

Толстяк снова заржал в голос.

— Ну ты дурак-человек, студент! Точно говорю — лингвист! Я тебе предлагаю карьеру сделать да прибыль получить — а ты все за слова цепляешься! Даль и Ожегов пригородной электрички, прошу любить и жаловать!

И снова заржал в голос.

— Станция Синево! — объявила девичьим голосом электричка и начала сбавлять ход.

Тамбур наполнился туманом, лица людей расплылись…

Утро началось с барабанного боя. Побудка, построение. По избам сновали денщики и вестовые, поднимая солдат на построение на оборудованном месяц назад импровизированном плацу. То есть на той самой лужайке между двух деревень, где мы и шагистикой занимались, и прочей боевой учебой.