Красные камзолы (СИ) - Ланков Иван. Страница 23

— Ерема, вопрос есть. А пегая масть — это как?

Ерема удивленно на меня покосился.

— А, это по умному так коровью масть называют. У вас по другому, разве?

Мда. Понятнее не стало. Жирный дядька из электрички говорил — кобыла. А Ефим говорит — корова такая. Где ж мне ловить шпиона верхом на корове? Или я опять что-то не так понял?

Глава 9

Спина горела огнем при каждом вдохе. Рубцы, намазанные какой-то вонючей мазью и прикрытые повязкой дико чесалось. А еще, похоже, от воспалившихся рубцов у меня поднялась температура. Кружилась голова, очень хотелось пить. Сильно мутило. То ли от ран, то ли от накатывающих волнами приступов обжигающей ненависти.

Я прожил здесь полгода, но так и не понял куда попал. Для меня все это было как приключение. Ну армия, ну присяга, ну восемнадцатый век. Подумаешь! В кино-то мы такие приключения каждый день видим, что такого-то? Опять же, есть реконструкторы и ролевики, которые в такое играют, есть тысячи книг про попаданцев, где такое норма жизни. Обычное в общем-то приключение.

Я не понял, не ощутил, не осознал самого главного отличия. Люди здесь считаются разных сортов, как колбаса. Есть имеющие права — и есть остальные, к которым отношение даже хуже чем к гастарбайтерам в оранжевых жилетках моего времени. Тут ведь как? Всю мою жизнь меня воспитывали в том ключе, что есть Родина, есть страна, есть народ, есть некие безусловные наши, за которых мы все и всегда горой. Фильмы и книги про Великую Отечественную Войну, с обязательным рефреном "за Родину!". Патриотическое воспитание, флаг, гимн, герб, вот это вот все. Книги про приключенцев были всегда об одном — главное это Родина, своя страна. И все интересы всех людей в первую очередь направлены на благо Родины. Так меня воспитывали, и я считал это нормальным, само собой разумеющимся.

Потому что я родился и вырос в бессословном обществе. И дворянство для меня было это… Ну, там, балы, красавицы, лакеи, юнкера, хруст французской булки… Слово "благородный" в мое время означало "вежливый", "воспитанный", "образованный", "умный"… что угодно, только не сама суть. Благородный — это слово носило в себе все положительные качества, какие только мог присвоить язык. Поступать благородно — это значит поступать хорошо, красиво, культурно, на благо Родине и обществу.

Помню, на памятнике Петру Первому подпись была — "А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только жила бы Россия". И все они — правители тех времен — в учебниках преподносились именно так. Мол, ночами не спят, все о России думают. Ага.

Одна маленькая мелочь. Совсем маленькая. Люди "подлого сословия". Крестьяне, работяги, солдатня. К ним вся эта забота о Родине не относилась никак.

В мое время даже в школах учили что государство — это аппарат насилия. Но кто это — государство? В мое время государство — это нечто обезличенное. Пятно на карте, к которому прикручен флаг, герб и гимн. Государство — это вроде бы никто. Нечто неодушевленное. Аппарат, система. Потому и люди относились к государству как к компьютерной программе. Если соблюдать правила — будет удобно и приятно. При должном мастерстве и знаниях можно немножечко хакерствовать и чуть-чуть подламывать систему. Если система глючит — можно написать жалобу в техподдержку, пнуть комп сапогом а те, кто побогаче — так и вовсе могут поменять комп вместе со всем софтом. Государство для нас — это некая машина. Да, там за рулем есть человек-водитель. Да, эту машину обслуживает целая ремонтная бригада, а по салону снуют кондукторы и собирают со всех тринадцать процентов за проезд. Да, эта штука может мимоходом раздавить, если вдруг вздумаешь встать на ее пути. Но в целом — удобно. Сел и поехал. И водитель — он точно такой же человек на этой машине. Он тоже не государство. Он лишь дергает рычаги да топчет педали. И при должном усердии ты и сам можешь выучиться на водителя да сесть за рычаги. Ну, по крайней мере так учат в государственной школе.

В этом времени все совсем не так. "Государство — это я!". Эту фразу англичане приписывали французскому королю Людовику IV, а французы — английской королеве Виктории. Это та самая шутка, в которой лишь доля шутки.

Государство — это они. В этом времени государство — это вполне конкретные люди. Монарх и его дворяне. Здесь нет никакой бездушной машины, здесь нет никакого водителя с кондукторами. Да и мягких кресел нет. И билет никак не купить. Государство, самая суть аппарата насилия — это они.

Власть дворян построена на насилии. Насилии над низшим сословием, над всеми, до кого можно дотянуться. Потому что люди "подлого сословия", низшие касты — это ресурс, а не люди. Дворянин, благородный, аристократ — его власть построена на безусловном навыке убивать и карать всех, кто не имеет родового герба или еще какого символа принадлежности к банде. И даже если простой смертный носит на мундире герб полка или целой страны, и даже если он находится под присягой и при исполнении — все равно дворянин может, должен и даже обязан убить человека подлого сословия при первом же намеке на угрозу своему статусу.

В тот день угрозой статусу стал я. Ну как сказать — угрозой? Сторожевой пес, который облаял вашего друга, пришедшего в гости — он ведь делал свою работу, верно? Его, пса, за это кормят. И надо бы похвалить… но он кидался на друга, потому ему, псу — по мордасам и в будку.

В моем мире за то, что я захватил шпиона мне была бы как минимум благодарность. Устная ли, в приказе ли, а то, глядишь, и медаль с премией и наградными часами. Потому что в моем мире есть наше государство и есть вражеское. И если наши дали по шапке ненашим — наши молодцы. Без вариантов. Здесь же все иначе. Есть те, кто права имеют — бандиты с влиянием, ресурсами и деньгами. И есть эти самые ресурсы, расходный материал. Людишки. Если вдруг ресурс атакует власть имеющего — расправа неминуема. Как у рэкетиров с рынка девяностых годов. С другим бандитом можно пойти на стрелку, можно тереть терки и так далее. С "лохом", "барыгой" и прочим ресурсом бандит договариваться не будет.

И весь этот сословно-бандитский уклад соседствовал с патриархальном укладом населения. Там, где слово старшего — закон. Перечишь старшему — получаешь как минимум подзатыльник. Или в лоб, фирменным ударом Ефима. Или плетей. Здесь много разных способов насилия. Старший — всегда прав. И тут еще благородные, которые точно так же гнут через колено старших в деревнях.

Не знаю, наверное, деревенское патриархальное население было не шибко радо такому укладу. Откуда-то же брались все эти крестьянские восстания Стеньки Разина и Емельяна Пугачева, о которых писали в учебниках? "Людишки", как их называли благородные — уходили в партизаны. Становились такими же разбойниками, как и первые в роду благородных. Те разбойники, ушедшие в леса да степи, подальше от государства, что успешно отбивались от государевых людей, проводящих полицейскую операцию — таких в России нарекали казаками. С ними пытались договариваться, как с власть имеющими. Хотя все равно рано или поздно все казаческие анклавы уничтожались государством, потому что главный грабитель должен быть один. А на тех, кто не смог выиграть свое локальное восстание, свою маленькую крестьянскую войну — ложилось наказание. Крепостничество. Эдакий странный аналог то ли рабства, то ли сервитута. Кривой перевод европейского феодализма на российскую юридическую почву.

Крестьянство платило бандитам дань. Всем бандитам. И лесным, и городским, и тем, которые с плюмажем, и тем, которые в рясах, и много кому еще. Притаившись до поры до времени. Профессионально ломая комедию и притворяясь тупым, ограниченным и забитым скотом. Выжидая момента, когда можно будет снова попытать счастья в крестьянском восстании. И, если повезет, стать казачеством — восставшими крестьянами, которые смогли отбиться от атак благородных.