Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 64

— Да, они теперь везде, эти «ублюдки», — спокойно заметил Лейф.

И опустил клевец.

Железный клюв пробил череп Богварда, вошёл глубоко, до самых позвонков. Рукоять торчала из макушки. Так они и упали — два бойца, два викинга. Но если Богварда мало кто оплакивал, то по сыну Лейфа Чёрного зарыдали тут же. Бобёр сидел в грязи, обнимая брата, и выл. Жутко, по-звериному. Капли дождя мешались со слезами на перекошенном лице. Кто-то из уцелевших родичей Лафи нацелился в него из лука, но Вальдер Учёный швырнул подобранное копьё. Метил в грудь, попал в бедро. Стрелок пустил стелу в небо, припал на колено и завопил.

— Хороший бросок для слепого, — отрешённо заметил Хаген.

А небо, чья чаша терпения переполнилась, вновь разорвалось громом. И гром на земле ответил ему. Хаген кричал, разрывал горло:

— Братья! Братья!! ХВАТИТ!!! Хватит крови…

— Это приказ? — обернулся Торкель. Вода и брага жизни струились по светлым волосам. Глаза, обычно синие, почернели от гнева. Был Волчонок, стал Фенрир. Зверь Часа Рагнарёк.

— Это мольба… — прошептал Хаген.

Фенрир запрокинул голову к небу и взвыл. Великий Волк желал сожрать солнце, но не стало солнце в мире, где пал твой брат. Некого резать. Некого грызть. Никто не виноват.

— Хватит, — громко повторил Хаген, закрывая глаза.

Из родичей невесты в живых остался только Товар сын Радорма, младший братишка Альвдис. Ему и двадцати не было. Хаген велел пощадить его да ещё троих из рода Лёрмунда.

— Идите отсюда и расскажите всем на Линсее, что видели и как всё вышло, — сказал Хаген. — И лучше бы вам говорить нелживо. Не хочу возвращаться сюда, чтобы…

Замолк. Не было сил угрожать и пояснять. Кровь из свежих ран бежала под одеждами.

— Всё было решено по закону, — кивнул Товар. Парнишка дрожал от холода и страха, но не было злости в его глазах. — Отец преступил закон. Пролил кровь в священном месте. Пали мои братья, пали и другие славные люди, но никто не заставит меня за них мстить. Клянусь.

Родичи жениха тоже принесли клятву. Пробубнили нехотя над осквернённым алтарём. Хаген отпустил их небрежным жестом:

— Я не намерен хоронить ваших мертвецов. Приводите подмогу назавтра. Мы тут пока приберёмся. Кьяртан! Кьяртан, поди сюда…

Бобёр наконец-то отпустил тело брата, подошёл. Руки и ноги плохо слушались, но жизнь продолжалась. И её следовало как-то жить.

— Что он сказал перед смертью? — прошептал Хаген.

— Что-то про ублюдков, — буркнул Кьяртан.

— Это я слышал, — устало отмахнулся Хаген. — Что ещё?

— Сказал: «жалко, на могилу матери не сходил». Я спросил его: «Герде что-то передать?». Он головой покачал…

— Что за Герда?

— Его любимая.

— Никогда он не поминал её, — тяжко вздохнул Хаген. — Что-нибудь ещё?

— Отца поминал… — проронил Кьяртан.

— Добро, — печально улыбнулся Хаген. — Учтём это.

Кьяртан вздрогнул. Что бы сие значило — «учтём»?

— Он не сказал, как его схоронить? — уточнил Хаген.

— Не сказал, — покачал головой Кьяртан. — Думаю, в кургане ему будет хорошо.

— Сожжём его, — возразил Торкель. — Помнишь, он в Гримсале обмолвился, что, мол, это плохой обычай — класть людей в землю?

Хаген криво, горько усмехнулся:

— Марган годи с тобой не согласился бы… Ладно, Кьяртан, беги к своей липе ожерелий, пусть глянет на дело рук своего отца и решит, стоит ли ей связываться со знакомым его убийцы. А где там Хравен? Его-то хоть не прибили?..

…Кьяртан побежал со двора, сбиваясь то на шаг, то снова на бег. Не знал, что и как сказать Альвдис. Знал только, что многие братья пали в этот день, но ни один из них не стоил и ногтя Лейфа Кривой Нос. И дело было вовсе не в том, что викинг был его родичем. Он не знал, в чём дело. Мгла пала на сердце. Впервые в жизни Кьяртан Бобёр почувствовал, как иней намерзает на рёбрах. И понял, что коль откажет ему Альвдис — он мало с того потеряет.

Ибо широка китовая тропа. И найдётся на ней место всякому зверю.

В том числе — и бобру.

Хравена принесли братья Барсуки. Колдун, разумеется, был жив, но ни колдовать, ни двигаться не мог: стальной «ублюдок» Паука поломал-таки ветвей на клёне боевого знамени. Знамя висело на плечах жалкой тряпкой, а вышитый ворон стал похож на чёрную курицу. Торкель хотел было попросить Хравена поставить Лейфа на ноги, но передумал. Какие уж тут чары…

Викинги рвали скатерти: надо же было чем-то перевязывать раны. Сгодилась и крепкая ржаная брага, которой запаслись хозяева: не придумали лучше средства, чтобы обрабатывать поцелуи гадюки крови. Ну и внутрь принимали, само собою. Сокрушались, что, мол, Хродгар со своей ведьмой дома остался: был бы толк от Ньялы Целительницы! За местными знахарями, само собой, не звали. Жреца богини Вар заперли в святилище. Хагена при виде благостного бородатого лика тошнило, а блевать в священном месте, пусть и осквернённом…

— Разграбим храм? — предложил Сигбьёрн Злой Барсук. — Лейф бы разграбил!

— Есть на Линсее другое место, которое мы скоро разграбим, — обещал Хаген устало.

Мёртвых уложили под восточной стеной храма. Лейфа — отдельно, на скамье: ни одного целого щита не нашлось. Дождь закончился, небо понемногу прояснялось. Солнце клонилось к западу, не осмеливаясь, впрочем, проливать свет на истоптанное, загаженное подворье. Скоро появились и виновники кровавого торжества. Кьяртан вёл Альвдис за руку. Девушка была смертельно бледна. Дождь смыл румяна и слёзы. Серые глаза горели сухим огнём. Альвдис долго стояла над телами родичей, плотно сомкнув губы. Кьяртан подумал с болью в сердце, что, пожалуй, прибавится седых прядей в её русых волосах. Альвдис же прошлась вдоль стены, храня безмолвие, до самого края. Наткнулась взором на Лейфа. Обернулась на Кьяртана.

Тот виновато пожал плечами. Проронил:

— Товар жив и цел.

— Стало быть, у меня больше родни, чем у тебя, — жёстко сказала девушка.

— Хэй, друзья! — донёсся хриплый оклик Хагена. — У нас осталось два незавершённых дела. Оба касаются Бобра, но лишь одно — дочери Радорма. Молви слово, дева!

Альвдис долго молчала. Никто не торопил её. Только Идмунд годи требовал, чтобы его выпустили, но кому было до него дело. Сердце Кьяртана отбивало гулкие удары, словно молот в кузне. Молот его деда, его отца и его брата. Молоты мёртвых родичей стучали в груди живого.

Наконец Альвдис проговорила:

— И рада бы отказать тебе, сын Лейфа Чёрного. И рада бы проклясть тебя, и твоего брата, и всех вас, викинги. Но, думается, вас проклинали так часто, что от моих слов вам вреда не прибудет. И чести вашей мне не уронить. Раз уж такая мне судьба, чтобы выйти замуж по обряду троллей… Да и кто я такая, чтобы отвергнуть такую жертву? Вы ведь ради меня… ради нас…

Не выдержала. Зарыдала вголос на плече любимого. И я клянусь вам, добрые люди, что никто из викингов не удержался, чтобы не смахнуть слезы с ресниц. Кроме разве что Крака и Невстейна Сало, которые остались на корабле. Да ещё, конечно, Хагена.

Потому что это был Хаген. Волки плачут, а лемминги — нет.

— Выпустите Идмунда, — сказал Кьяртан. — Он лбом двери в святилище сломает. И кто-то же должен нас обвенчать, верно?

— Годи утратил эту власть, — Хаген поднялся, накинул верхнюю рубаху, морщась от боли, потом — плащ, зашагал к алтарю. — А другой годи окончательно помер. Эй, бросьте кто-нибудь голову Маргана к остальным! Он заслужил хороших похорон. Молодые, идите сюда!

Кьяртан и Альвдис несмело двинулись к алтарю.

— Я знаю, какие слова должно говорить, — Хаген занял место над священным камнем, обмыл золотую чашу, Даг Длинный подхватил бочонок вина, нацедил до краёв. — И у меня есть власть венчать вас. Это старый моряцкий обычай. Я — хёвдинг в этом походе, я стоял на скиперском помосте, и никто не оспорит моё право сочетать вас браком! Есть возражения?

— Веди обряд, Альварсон, — сказал Кьяртан. — Веди нас.