Второгодник (СИ) - Литвишко Олег. Страница 88

— А чего бы ты хотел?

— Работать в школе, развивать систему образования, воспитывать детей… — на такие вопросы ответы вытекали из меня естественно и непринужденно, сказывается привычка.

— А как же тебя занесло на самый верх?

— По порядку? — я посмотрел на Леонида Ильича, а он согласно кивнул.

— Сначала мы со школьниками оживили умирающий леспромхоз…

— Это как? Зачем? Школьники, ведь…, а чем взрослые занимались? — перебил меня Брежнев. — Не понял!

— Как? Создали отряды, начали там работать и продавать доску через лесоторговые базы, потом удалось оживить контракты "Экспортлеса", и мы стали продавать на экспорт, потом стали думать и придумали несколько новых товаров, которые несложно делать в наших условиях. А зачем? А зачем Макаренко со своими колонистами строили заводы, причем высококлассные? Чтобы погрузить детей во взрослую жизнь, чтобы научить их быть взрослыми, или, по-другому, подготовить их ко взрослой жизни. Потом стали открывать новые маленькие производства.

— Лихо!

— Дети, они такие, все время фонтанируют идеями и не очень понимают, что можно делать, а что нельзя. Частенько мы проходили в двух шагах от нарушения законов…

— Каких? — Брежнев даже подался вперед, вслушиваясь в то, что я говорил.

— Школе, например, нельзя заниматься коммерческой деятельностью. Нельзя детям платить зарплату или использовать деньги леспромхоза на общественные цели больше небольшого процента. Да, мало ли. Приходится содержать целый юридический отдел из трех человек.

— И что? — чета Брежневых слушала, как завороженная. — Пока все-таки непонятно, как ты оказался в Кремле.

— Я подкинул идею СЭЗ заместителю директора "Экспортлеса" Кутепову Петру Сергеевичу, брату директора нашего леспромхоза, а он решил покрутить эту тему и посвятил в нее Либермана, тот приехал в Октябрьск и вывернул меня наизнанку. Потом приехал Косыгин, потом мня вызвал Суслов… и пошло-поехало…

— Теперь понятно, — Леонид Ильич откинулся на спинку кресла и расслабился. На его лице читалось облегчение. — А какие у тебя цели?

— Сейчас мы хотим распространить опыт нашей школы на все школы Кингисеппского района. В наших школах постоянно проходят обучение директора, которые потом начнут создавать свои авторские школы.

— А просто повторить разве нельзя? Обобщить опыт и распространить сразу по всем школам в стране. Так всяко быстрее будет.

— Нет-нет, только не так. Возьмите театр Станиславского, или Театр на Таганке, обобщите опыт и распространите на все театры. Думаете получите сотню театров на Таганке? Ерунду вы получите. Также и в случае со школами. Их нельзя тиражировать указами сверху, они должны прорастать снизу.

— Как интересно! А чем же занимаются наше Министерство просвещения и Академия педагогических наук?

— Ну, на мой взгляд, это совершенно лишние учреждения. Если Министерству еще можно найти работу: распределять средства между школами, печатать учебники, а главное — организовывать обмен опытом среди директоров школ, то Академия — просто высосанная из пальца организация. Представьте себе Академию театральных наук, представили? Вот с Академией педагогических наук такая же петрушка получается.

— Скажи, а какой совет ты бы дал главе нашего государства? — Брежнев лукаво улыбался.

— Никаких советов не дал бы. Я в таких делах ничего не понимаю. Хотя… Мне кажется, надо заселять Сибирь и Дальний Восток и заключить мирный договор с Японией.

— Непростые задачи, однако.

— Так у вас простых не бывает, на вас очень тяжелое бремя давит, не каждому по плечу.

— Людей нет.

— Эмигрантов ввозите, Америка в свое время так заселялась. Только негров не надо. Китайцы, вьетнамцы, северокорейцы, индийцы, монголы, европейцы. Много кого можно заманить. Единственное, надо осуществить принцип — никаких землячеств: одно село — одна семья. Железная дорога нужна во Владивосток, только сразу двухколейная, с погрузочно-разгрузочными терминалами, с разветвлениями. Такая дорога может заменить Суэцкий канал, потому как быстрее и безопаснее.

— Ох-хо-хо, больше не спрашиваю, потому как Остапа понесло.

— Да не валите вы все на себя, привлекайте западных инвесторов, пусть вкладываются.

— На каких условиях?

— Говорить надо и нещадно торговаться. Японцы за такой путь в Европу последние штаны снимут, я думаю. У вас же есть всякие институты, эксперты, дипломаты, соберите, сформируйте предложение и разошлите по разным странам. Упор делайте на то, что СССР — самая безопасная и стабильная страна. Они захотят заработать, так дайте им, но и себя не забывайте.

Разговор продолжался еще часа три, в течение которых мы и поужинали, и чай попили, и я спел пару "своих" песен. Такие посиделки выматывают гораздо сильнее, чем полноценный рабочий день. Закончилось все вроде бы неплохо, хотя, кто их знает, этих мастеров говорить не то, что думают, а делать не то, что обещают.

Шелепин позвонил Семичастному в шесть часов вечера, когда самые горячие дела обычно бывают закончены.

— Володя, подъезжай ко мне, в сауне жар такой, что даже тебе не выдержать. Имей ввиду, отказа не приму! — На нормальном языке, в переводе с этого простенького сленга-пароля, который они использовали еще с комсомольских времен, это означало, что встречаемся в ресторане "Прага" с соблюдением максимальных средств секретности, тема встречи чрезвычайно важна и отложить ее невозможно.

— Разливай это замечательное вино, выпьем по бокальчику и приступим, — Шелепин был очень напряжен, хотя и соблюдал обычное для себя радушие. Семичастный любому вину предпочитал хорошее пиво, а поскольку излишний политес был совершенно не нужен между друзьями, если их можно было так называть, то он заказал себе пиво с рыбкой. Пока Александр собирался с духом, он налил себе пива и неспеша принялся за чистку рыбы.

— Вчера, в ходе заседания Политбюро, Николаевич грамотно завел Мишу, тот слетел с катушек и понес недопустимую околесицу. В итоге его отправили на обследование психического состояния в Кремлевскую медчасть, — сказав главное, Шелепин выдохнул и в два глотка опустошил фужер вина. Семичастный, подняв рыбину, чтобы ею постучать по столу, замер в неподвижности, раскладывая в голове услышанное.

— Давай детали! — Владимир Ефимович продолжил возню с рыбой, не пропуская ни одного слова своего друга.

Изложение событий заняло почти час, то есть больше, чем это происходило в действительности, потому что опытные интриганы обсасывали каждое слово, интонацию или жест. Они знали всему этому цену.

— Что думаешь делать? — кратко бросил Владимир.

— Мишу надо валить и выбивать опорный костыль из-под Леонида, — ответил Шелепин. Семичастный согласно кивал. — Надо сделать так, чтобы он не вышел из больнички до начала Пленума. Он назначен на двадцать третье декабря. Перекрыть его общение с кем бы то ни было. Правда, очень вероятно, что вмешается Леня. Мы, вернее, Косыгин, контролируем сейчас Политбюро. Леня будет договариваться с нами, но с кем он будет разговаривать из состава ЦК — одному Богу известно, а поскольку его нет, то никому не известно.

— А что Пельше?

— У него уже есть небольшая команда преданных ему людей. Он человек Суслова, был его человеком.

— А сейчас как? — спросил Семичастный.

— Не знаю, но с ним надо говорить. Он расклады понимает, не хуже нас с тобой. Суслов, даже если останется в составе ЦК, из Политбюро вылетит все равно. Арвид должен это понимать, а потому может сам искать встречи. Либо у него есть неизвестный козырь. Хотя, вряд ли, это уже паранойя!

— Надо говорить с ним завтра, чтобы он не успел взбаламутить весь ЦК. Что ему предложим?

— Так то, что ему Суслов предлагал, — создать внутрипартийный меч, в противовес Комитету. Пусть будет тройка: ты, он и я. Вполне устойчивая конфигурация получится.

— Ты хочешь, чтобы Пельше Комитет контролировал? — подался вперед Владимир Ефимович.