Муравечество - Кауфман Чарли. Страница 91
На этом Мадд и Моллой одновременно отворачиваются друг от друга и оба смотрят на четвертую стену, камеру, воображаемую публику (но и, конечно, настоящую публику в кинотеатре). Они продолжают, хотя уже не глядя друг на друга, идентичные движения тайчи. Это необычно и потому пугает. Они похожи на автоматонов, на одержимых. Похожи на марионеток. Они произносят:
— Кто управляет нашими движениями, нашими мыслями, нашими словами? Быть может, мы муравьи в колонии, винтики в механизме, которым суждено во веки веков исполнять волю неведомого хозяина?
Они кланяются.
Потом Мадд выпивает, чтобы успокоить нервы. Моллой гуляет по тропинке на Олеаре Деборд — великолепном горном хребте точно посередке страны. Олеара прекрасна и вечна. Некоторые из нас ее любят и почитают. Другие ненавидят, но почти все каждый день следят, что она выкинет дальше: с кем переспит, в какой фильм попадет (и получит ли за него очередной «Оскар»?), что за скандальную фразу обронит и на каком благотворительном мероприятии, протрезвела она наконец или нет, работает ли вообще или нет. Прямо сейчас СМИ упоминают ее в паре с Лэнсом Фармером, торнадо из Канзаса. Может, его слава — только буря в стакане, как часто и бывает с торнадо, но он роскошен и смертоносен, настоящий плохой парень, за что мы его и любим, и ненавидим. По слухам, он убил уже свыше тысячи человек, только чтобы посмотреть, как они умирают, а его исполнение роли Бобби Резни в фильме «Пресловутые повелители преступности» критик в «Нью-Йорк Таймс» превозносил как «завораживающий тур-де-форс». Поговаривают, уже так и слышно свадебные колокола, и многие — в основном женщины и мужчины-геи — на это надеются. Кто-то — чтобы опосредованно пережить свои фантазии о ком-нибудь из двоицы, кто-то — потому что их так весело прилюдно поносить, подхватывать друг за другом, какие они ужасные, какие безвкусные, как сложно поверить, что они вообще знаменитости.
Высоко Моллой не поднимается. Он не великий спортсмен, да и, сказать по правде, путь на вершину кряжа наверняка займет недели, если не месяцы. Гуляя по ее тропинкам, он влюбляется в Олеару Деборд, как и все мужчины, но она остается безмолвной. Местные поговаривают, что, возможно, сейчас ее сердце все еще принадлежит Лэнсу или что она сосредоточилась на следующей роли и не хочет отвлекаться.
Глава 49
Костелло останавливает машину на холме Лос-Фелис и присоединяется к Эбботту, который сидит на камне и курит. Висит тишина. Наконец Эбботт открывает рот.
— Зачем ты хотел со мной тут встретиться, Лу?
— Руни и Дудл.
— Бывшие сироты, ставшие комедийным дуэтом?
— Они самые.
— Слыхал, они смешные дебютанты.
— В этом и беда, Бад.
— В чем беда?
— На кону наша карьера.
— На каком кону?
— Я говорю, что если они преуспеют, то мы проиграем.
— Не понимаю.
— Ладно, скажем, в прокате идут два фильма…
— Их намного больше.
— Я пытаюсь упростить ради примера.
— Ладно. Я готов.
— Ладно, в прокате идут два фильма, и один — наш…
— Какой?
— Неважно.
— Я так лучше представлю. У меня образное мышление.
— «Пардон за саронг».
— Понял.
— Итак, в то же время Руни и Дудл выпускают свой фильм.
— Какой?
— У них пока нет фильмов, так что не знаю.
— Можешь придумать? Просто чтобы я почувствовал, будто всё по-настоящему?
— Эм-м… «Как делишки, братишка?»
— О, неплохо звучит, Лу. Мне нравится.
— И вот в каком-нибудь городе фильмы идут в одно время. Скажем, в этом городе живет десять человек…
— Что-то очень маленький…
— Знаю. Но это просто для примера.
— Понял.
— И вот вечер пятницы, все хотят посмотреть комедию.
— Потому что была тяжелая неделя?
— Ну да. Итак, если в прокате две комедии кто-то из десяти человек пойдет на наш фильм, а кто-то может пойти на другой.
— Пожалуй, я бы сходил на «Как делишки, братишка?». Отличное название. И я обожаю Кэба Кэллоуэя[133].
— Тебя там нет.
— Где?
— В этом городе.
— А где я?
— Не знаю. Это к делу не относится.
— Ладно. Просто…
— Итак, идут два фильма…
— Просто скажи, где я, чтобы я лучше представил.
— Во Фриско.
— Понял.
— Ладно. Хорошо, — говорит Костелло.
— Как обидно-то, что Руни и Дудл первыми перехватили это название. Если мы хотим с ними конкурировать, можно снять фильм под названием «Что почем, старичок?». Конечно, покажется, будто мы передираем, потому что это строчка из той же песни, но ты же сам сказал: у нас конкуренция и…
— «Как делишки, братишка?» — не фильм.
— Слушай, нехорошо так говорить, Лу. Уверен, они над ним немало потрудились.
— Это не фильм. Забыл? Я его придумал не больше трех минут назад.
— Тогда и волноваться не о чем. Все пойдут на наш фильм. Это единственный настоящий фильм в городе.
— Хватит.
— Чего.
— Просто хватит.
— Ладно, Лу.
— Суть в том, Бад, что скоро эти олухи исчезнут со сцены.
— Фокусы настолько отличаются от нашего жанра, что, по-моему, переживать не о чем и…
— Не так исчезнут.
— А как?
— Это будет смертельный номер.
— То есть уб-б-б-б-бийство?
— А нам что, впервой? Ты забыл?
— Всё как в тумане.
— Это ты как в тумане. Мадд и Моллой.
— Точно! Эм-м… Ну не знаю, Лу. Ты говоришь об убийстве. Это преступление. Одно из самых серьезных.
— Я это делаю ради нас, Бад.
— Ну да, пожалуй.
— В общем, у меня есть приятель, который строит декорации. Он мне должен. Руни и Дудл готовятся снять свой первый фильм, где они, судя по всему, играют плотников-неудачников. Когда Руни забьет первый гвоздь, оба погибнут. Никто не сбежит. Проблема решена.
— А как же их семьи?
— Оба — сироты, из известного во всем мире Актерната. Никто не расстроится.
Вы спросите, кто такие Эбботт и Костелло? Представьте себе экструдер в форме Эбботта. Результирующий Эбботт — это экструзия материала Эбботта, прошедшего через экструдер, что-то вроде пластилина. Причем экструзия в форме Эбботта — впрочем, скорее в форме эбботтоподобного тубуса или червяка, но раз мы способны видеть только «срезы» Эбботта во времени, а не эбботтовский тубус во всей его полноте, то в нашем восприятии этот Эбботт движется во времени. То же относится к Костелло. Таким образом, их «понимание времени и ритма комедии» — иллюзия, поскольку само время — это иллюзия.
В действительности же они не смешнее неподвижных тубусов. — Дебекка Демаркус, «Экструзия/Интрузия на Хребте Путаницы в штате Юта и геология желания».
Мадд и Моллой попивают пиво в баре маленького городишки.
— Как там Олеара Деборд? — спрашивает Мадд.
— Величественная, но холодная и неприступная.
— Ну, я слышал, она очень занята. Причем, возможно, кем-то. Так уж говорят орогенические складки.
— Слушай, у меня есть идея для фильма. Помнишь, Эбботт и Костелло как-то раз встречались с Невидимкой?
— Ага.
— Ну, это сделать мы уже не можем.
— Знаю.
— Не можем получить права у «Юниверсал», чтобы снять собственную версию Невидимки, потому что «Юниверсал» принадлежит то самое «ничто», которое они называют Невидимкой.
— Угу.
— Тогда мы придумаем собственного монстра. Назовем его как-нибудь иначе, — говорит Моллой.
— Угу, — говорит Мадд.
— Незримка.
— Угу.
— «Мадд и Моллой встречают Незримку».
— Ладно.
— И вот самое гениальное: бюджет нулевой, потому что Незримки не существует. На самом деле можно набрать столько незримых монстров, сколько захотим, хоть целую армию. За нами гоняется миллион незримых монстров, и это не стоит ни гроша. Знаешь почему?
— Потому что они все незримые.
— Именно.
— Ну, не знаю, Чик. Не представляю, как мы это снимем.
— А знаешь, кто еще невидимый?
— Нет.
— Монотеистический авраамический бог. Может, в этом фильме за нами гоняется бог. Миллион монотеистических авраамических богов. Вот что я задумал. Этакий еврейско-лавкрафтовский кошмар.