Муравечество - Кауфман Чарли. Страница 92

— А чего они хотят-то, эти боги?

— Мучить нас.

— Это точно комедия?

— Я уже смеюсь, — говорит Моллой.

— Только на самом деле нет. В этом-то и штука, — говорит Мадд.

— Значит, я скоро буду уже смеяться.

— Я не видел, как ты смеешься, с самой комы, не считая этого пронзительного вопля, который ты нас заставляешь изображать в представлениях.

— Может, мы тоже выпьем зелье невидимости. В фильме.

— А, еще и зелье.

— Определенно. И если мы его тоже выпьем в фильме, фильм станет только дешевле. Пустые улицы со звуками наших шагов и непрестанной комедийной болтовни. Назовем это «Мадд и Моллой встречают Незримых людей». Или «Авраамических богов».

— «И тоже становятся Незримыми людьми?»

— Именно! «И тоже становятся Незримыми людьми!» Гениально! Длинное, а следовательно, гениальное название.

— Ну, не знаю, Чик.

Забавная штука память. И не в комедийном смысле забавная, хотя иногда да, и это тоже. Если, например, мы что-то вспоминаем неправильно — скажем, вспоминаем утку в ковбойской шляпе, что наверняка неправильно, если только эта утка не в цирке, или еще в каком представлении, или, возможно, в юмористической рекламе, — тогда это забавно во всех смыслах слова. Ковбойская утка. Уверен, недавно видел, как такая шла по улице. Но я явно ошибаюсь.

* * *

Мутт и Мале, так и не добившись успеха в нацистской комедии, перепробовали различные конторские нацистские профессии и на протяжении комедийной монтажной нарезки забираются все выше, несмотря на свою никчемность, пока не попадают под начало Альфреда Розенберга, руководителя по вопросам идеологии и воспитания НСДАП, в качестве неуклюжих слуг.

Однажды, убираясь в ванной Розенберга, они обнаруживают на раковине здоровый кусок его губы, который он, можно предположить, нечаянно отрезал, пока брился.

— Вам не нужен кусочек губы, сэр? — окликает Мале.

— Нет. Уберите! Черт бы вас побрал.

— Может пригодиться, — говорит Мале Мутту, запихивая губу в карман для часов.

— Для чего? — спрашивает Мутт. — По-моему, ты барахольщик, Мале. Все-таки уже не первую губу прибираешь. Сколько губ может понадобиться одному человеку?

— На сей раз это губа герра Розенберга, друг мой. Губа герра Розенберга. Губа великого человека — ergo, это великая губа.

На компьютере со зловещим и задорным звуком «динь» появляется блог моей дочери «Корни Фэрроу», на который я подписался вопреки здравому смыслу.

БРР! Нескончаемая холодная война

Между мой и моим хол-отцом

Вы же слышали про ледяных королев и фригидных женщин? Конечно, слышали, потому что мы живем в патриархальном обществе, где на женщин вешают ярлык Других, чтобы списать их возмущение на невроз (истерию!), живем в культуре, которая никак не может понять, почему она не хочет ебаться с тобой. Знаешь, что? Ебись ты сам. Как тебе такое? Но для чего мы еще не придумали ярлыка, так это для Холодного Отца. Большинству они знакомы. У некоторых они даже были. У меня был. Его инициалы — БРР, и они ему впору, как перчатка на улице в гребаный дубак. Мой отец — мужчина. Это его первое и главное оскорбление. Как почти все мужчины, мой отец всегда прав. Поразительно, сколько знаний мужчины могут впихнуть в свою плешивую и стремную мозговую емкость. Менсплейнинг — это одно, но он в подметки не годится папсплейнингу, особенно возмутительному тем, что, когда тебе что-нибудь объясняет папа, он, черт возьми, раздувает собственное эго за счет долбаного ребенка. А в ребенке из-за этого развивается всяческий пиздец, не в последнюю очередь — пожизненное ощущение, будто ее пол хуже. Понимаете, у дочери еще недостаточно опыта, чтобы понять, что отец ебокряк. Так что ей остается верить, будто этот мужчина знает все, верны все его мнения, а значит, и мнения всех мужчин. Это может и обязательно доведет девочку до эмоционально опасного дерьма.

Если бы отец хоть раз проявил уязвимость, у меня бы еще был шанс. Но что есть, то есть, и вот я в интернете матерю этого старого и холодного идиота. Вот моя жизнь. А теперь, когда я вооружилась до зубов психотерапией и водкой, любовью женщины и блестящей карьерой, когда я могу выступить против него, сказать, что он ошибается, он отвернулся от меня ледяной спиной. Не желает иметь ничего общего с новой, самосовершенствующейся, непочтительной женщиной. Больше того, он из шкуры вон лезет, чтобы в своем блоге саботировать мою жизнь! Господи, я же его родная дочь, а он хочет, чтобы я была его аудиторией. А я — не она и никогда больше ею не буду. Мой отец так слаб, так перепуган, так несчастен, такой неудачник в реальном мире, что на протяжении всего моего с сестрой детства пытался превратить энергичных, любопытных, растущих девочек в своих личных поклонниц. А теперь, когда мы покинули зал, когда нашли себе других исполнителей, даже сами начали выступать, ему больше нет от нас пользы. Если спросить, отец ответит, что мы перестали с ним разговаривать, но правда в том, что это он с нами никогда не разговаривал, а мы это осознали только совсем недавно. Если поинтересоваться у него о нас, о нашем детстве, он начнет селективно вспоминать, как все было хорошо да как мы любили его, а он любил нас. Порасскажет выборочную хрень про то, как мы ездили за щеночком, или про то, как он водил нас на фильмы братьев Маркс, как мы покатывались со смеху над смешными мужчинами на экране. Хотите начистоту? Ненавижу, блядь, братьев Маркс. Очередной пример инфантильных мужчин, насмехающихся над менее везучими — в данном случае…

Я бросаю читать. Я понял, Грейси: ты все еще на меня злишься. Тебе не нравятся братья Маркс. Ну, мир на грани коллапса, так что прости, что у тебя было не то детство, о котором ты мечтала. Я старался, правда старался дать тебе все. Но, может, пора тебе перестать канючить и найти силы самой справиться получше, а не постоянно подтачивать чужие старания, пусть даже безуспешные, привнести в наш мир что-то позитивное. Знаешь, штука в том, что…

Я набираю номер Грейс. Мне кажется, прямо сейчас у нас может состояться ценный разговор — сейчас, пока это еще свежо в мыслях. Она сменила номер, а новый не встречается в телефонных книгах. Не могу не почувствовать обиду. Не могу не воспринимать это как очередную пощечину, лично мне. Шлеп! Не остается ничего иного, кроме как ответить собственным постом.

ГРР! Бестиарий бесящих детенышей

До моего внимания дошли новые нападки на меня в печати (ладно, в пикселях) от другого человека. Будучи радикальным критиком культуры на общественном обозрении, я ожидаю и даже приветствую подобное внимание, но в этот раз нападки личные и исходят от моего потомства. Грейс Розенбергер Розенберг (Фэрроу) снова сочла уместной критику родителя ради оправдания собственной неуверенности в себе. Я понимаю, что ныне мы живем в культуре скандала, и не следует удивляться, что и Грейс причастилась ненависти, но не так я ее растил — или, по меньшей мере, не то самоощущение пытался привить, а пытался я привить ощущение личной ответственности. И поскольку Грейс сочла уместным совершенно отгородиться от меня и поскольку я все еще чувствую родительскую ответственность и желание помочь вопреки ее очевидному презрению, я воспользуюсь этим прискорбно публичным форумом, чтобы протянуть ей оливковую ветвь отцовского совета.

Грейс, ты всегда была трудной девочкой. Мы с твоей матерью понимали это с самого начала. Ты была капризным и несчастным ребенком. И если бы ты могла вернуться назад во времени и увидеть, какие терпение и любовь мы посвящали твоему утешению (в течение первых полутора лет твоей жизни мы с твоей матерью вообще не спали), ты бы осознала силу нашей любви и преданности твоему благополучию. К несчастью для всех, о подобном путешествии во времени не может быть и речи. Не суть, я все еще могу рассказать тебе, как тогда обстояли дела и что, по-моему, тебе стоит узнать о себе сейчас. Ты всегда была конфликтной и эгоистичной, и если тебе кажется, что ты не любима и не принята миром в должной степени, то в поисках объяснения не повредит заглянуть внутрь себя. Конечно, ты вольна осуждать меня и твою мать (впрочем, если задуматься, ее ты никогда не осуждаешь!), но что тебе это даст?