Иллюзия бессмертия (СИ) - Снежная Александра. Страница 115

— Это хорошо, что ты видишь инглии. Значит, не все у тебя зверь отобрал. Отсюда и будем отталкиваться. В каркас этого дворца заложены тысячи магических заклинаний. А любая магическая конструкция содержит в себе след инглии волшебника. Понимаешь?

Доммэ понимал. Идти по чужому следу для него было просто и понятно.

— Да, — кивнул он. — Если я сконцентрируюсь, то смогу увидеть магию дворца?

— Молодец, — похвалила его одэйя. — Быстро соображаешь. А теперь закрывай глаза и давай мне свои руки. Попробуй увидеть свет инглий, которыми пропитаны эти стены.

И не падай духом, если сразу не получится.

Вздохнув, парень мысленно сам себя подбодрил, а потом смежил веки и погрузился в темноту.

Звериные инстинкты мешали. Доммэ слышал шорохи, дыхание Урсулы, чувствовал тревогу. Зверь внутри него чутко улавливал малейшие колебания воздуха, и парень никак не мог абстрагироваться от его ощущений.

Сколько прошло времени, прежде чем Доммэ провалился в какую-то сияющую пустоту, он не понял. По его ощущениям поудани* уже перешло в паобед*, но если учесть, что в прошлый раз несколько часов показались ему минутой, то что-либо прогнозировать парень даже не брался.

Сначала ему показалось, что Урсула куда-то исчезла, оставив его одного, а потом Доммэ увидел ее искру — яркую, мощную, за которой сложно было разглядеть что-то иное. Так, словно ты внезапно оказался рядом с огромной звездой и потерялся в ее тени.

Внутренне зрение как-то совсем неожиданно начало привыкать к ее сиянию, и парень вдруг увидел нечто чудесное: пространство, пронизанное паутиной света.

Причудливые линии и вензеля сплетались в узоры невиданной красоты, создавая поистине волшебную конструкцию. Воздух мерцал оранжево-красным, желто-золотым, ослепительно белым и серебристым.

Доммэ чувствовал тепло и оттенок каждого зигзага и узелка, и, словно пес, взявший след, понимал, где магия родственная, а где совершенно чужая. У каждой линии, оказывается, был свой запах и цвет.

Невероятно, но магия имела множество оттенков. Как радужная палитра. И Доммэ залип, не мог заставить себя на нее не смотреть. Это как будто ты всю жизнь был слеп и вдруг увидел мир во всех его красках.

Жесткий толчок внезапно выбросил парня из сказки, вернув в непроглядный мрак.

Высоко над головой вспыхнул магический светильник. Свет его положил на лицо сидящей на стуле Урсулы косые тени, и Доммэ впервые подумал о том, насколько же Первая одэйя древняя. И дело не в ее морщинах, сейчас так безжалостно выдающих возраст женщины, а в той энергетике и магии, которые парень теперь очень точно чувствовал.

— Ты старше этой цитадели, — тихо обронил он.

Грусти по этому поводу в глазах волшебницы Доммэ не заметил. Старуха выглядела немного уставшей, но отнюдь не обиженной.

— Я тебе скажу больше, сынок, — отпуская его руки, разогнула сгорбленную спину волшебница. — Я крепче, чем эта цитадель.

— Почему ты меня остановила? — не понял парень. Ему казалось, что у него только началось что-то получаться. Урсула не могла этого не заметить.

— ВечИр на дворе, милок. Эдак мы с тобой до заурницы в гляделки играть будем. У меня, почитай с уйтдани* маковой росинки во рту не было. А я когда голодная — хуже твоего рохра становлюсь. Да и с тебя тоже на сегодня хватит. Такие тренировки много силы забирают. А у тебя, дурного, хоть ее и много, но все одно не без краю.

Валяющаяся на полу деревянная клюка Урсулы вмиг взмыла в воздух и оказалась в ее костлявой руке. По древку пробежало серебристое свечение, превращая клюку в магический посох, а седую лохматую ведьму в степенную и статную волшебницу.

— Так-то оно лучше, — расправив складки своих белоснежных одежд, улыбнулась Урсула, указала на парня сияющим навершием своего посоха и безапелляционно приказала: — Спать ложись.

Доммэ поднялся со стула, собираясь уйти, но тут же был остановлен повелительным и строгим:

— Здесь сегодня ляжешь.

Урсула кивнула на стоящую под стенкой кушетку с мягким изголовьем, и пока парень, не веря тому, что услышал, на нее смотрел, подлая одэйя шагнула в ярко вспыхнувший переход, оставив его наедине с собственным недоумением и гневом.

Сердито рыкнув, Доммэ хотел воспользоваться своими новыми возможностями, чтобы выскользнуть из запертой комнаты, но неожиданно наткнулся на невидимую стену, не больно, но ощутимо ужалившую его разрядом маги.

Так вот чем занималась старая хитрая карга, пока Доммэ, как последний олух, развесил уши. Она строила клетку, в которой он теперь был заперт, будто нашкодивший щенок.

Она серьезно? Решила, что с ним так можно?

Негодуя и злясь, Доммэ пытался пройти сквозь пространство, но стена магии раз за разом вставала у него на пути, выволакивая на свет божий Доммэ-зверя.

Обернувшись в прыжке рохром, он медленно обошел по кругу границы своей ловушки. Несколько секунд зверь принюхивался, выискивая что-то понятное одному ему, а потом резко прыгнул вверх и растворился в воздухе.

Куда его потянул рохр, Доммэ не сразу и понял. Вернув себе человеческий облик, он стоял в кромешной темноте, подозрительно озираясь по сторонам, и смотрел на запертую дверь, ведущую в комнату темной ведьмы.

Одаринов поблизости не было. Это было странно. Их магию парень сейчас чувствовал на ином уровне своих возможностей. Хотя если Урсула сказала стражам, что поймала его, Доммэ, в ловушку, их отсутствие вполне понятно.

И все же зверь зачем-то привел его именно сюда. Он что-то хотел Доммэ сказать. О чем-то предупредить.

Это парень собирался выяснить позже. Потом. Потому что сейчас ему необходимо было вернуть себе контроль над своей ипостасью, раз и навсегда показав, кто из них кому хозяин.

Свернув к лестнице, ведущей наверх, Доммэ пробежался уже хорошо знакомыми коридорами, и когда до комнаты Вайолет оставался лишь один поворот и несколько ярдов, чуткий слух рохра уловил тихий стук костяшками пальцев по деревянному полотну двери.

Парень замер. Неслышно ступая по каменным плитам пола, он осторожно выглянул из-за угла, и в грудь его с размаху заехало жгучим кулаком ревности и обиды, когда Доммэ увидел вышедшего из комнаты одарина и безоглядно шагнувшую в его объятия Вайолет.

Смотреть на то, как эти двое целуются, забыв об осторожности и стыде, было выше его сил. Сердце обожгло нестерпимой болью, и, перекинувшись рохром, парень провалился в черный омут пространства, распахнувшего ему свои объятия, желая только одного: убежать от мучающего его видения, стереть его из своей памяти, забыть.

Рохр вывалился в безмолвную пустоту комнаты, укутанную мраком и тишиной, и, подавляя боль Доммэ-человека своими звериными инстинктами, стал метаться из угла в угол, шумно дыша и порыкивая от нетерпения.

Доммэ не понимал, что происходит. Абсолютно ничего не понимал, пока зверь не схватил зубами лежащий на подоконнике гребень и не заскулил — жалко и как-то безысходно-надрывно.

В нос ударило ароматом дурман-травы. Оставшиеся на зубцах гребня волосы темной ведьмы упоительно пахли чем-то родным — терпкими лесными травами, спелой земляникой, Ривердолом…

Рохр взвыл, сиганул в невидимое обычному глазу пространство, словно в открытую дверь, и переместился на залитую лунным светом центральную площадь цитадели.

Словно ужаленный, он носился по узким улицам города-крепости, бросался на закрытые двери домов и жадно втягивал носом воздух в поисках одного-единственного запаха.

Тщетно.

Сонный город безмолвствовал, а полная луна пила отчаяние мечущегося зверя, доводя его до состояния помешательства. Рохр выл, бесился, не давая Доммэ поднять голову и взять над ним контроль. А потом понесся сломя голову на верхние террасы города — туда, где над острыми шпилями высоких башен висел золотистый лунный диск, вынимая своим безразличием из снежного пса душу.

Остановившись у самого края языком нависающего над городом выступа, зверь запрокинул голову и протяжно завыл в ночное небо. Долго, пронзительно, отчаянно. Словно ранили его стрелой в самое сердце, и оно заходилось в предсмертной агонии.