Карнивора (СИ) - Лейпек Дин. Страница 67

— Господин, — Марго, старшая из сестер, торопливо склонила голову, и Кло запоздало последовала ее примеру. Вероятно, они рассчитывали отвлечь Марику, заговорить ей зубы и выставить прочь — но в этот момент младенец снова захныкал. Слабо и не очень громко.

«Нехорошо», — подумала Марика невольно — и в тот же момент что-то щелкнуло в голове, и мысли, до того спутанные, все еще метавшиеся в темноте, успокоились и стали кристально ясными.

— Пустите, — сказала она твердо и добавила, когда Марго упрямо сжала губы: — Надо осмотреть его.

В ту ночь из лагеря пропали двое — сестра Иза и Гузо, ополченец из Тремпа. Харц пришел в ярость, а сотник ополчения, тот самый, что брал Марику на службу, отправил за беглецами отряд. Но Марика немного понимала в менталистике. Она не смогла бы обмануть другого мага — но сбить со следа десяток солдат было не очень сложно. Под вечер те вернулись ни с чем.

Ди Спаза, кажется, что-то подозревал, потому что вызвал Марику к себе и долго расспрашивал мага, не видел ли тот чего-либо подозрительного? Не слышал ли?

— А ваша светлость что-то слышали? — невинно поинтересовалась она в ответ. Ди Спаза посмотрел ей прямо в глаза и некоторое время молчал. Затем сказал равнодушно:

— Нет. Ничего.

На следующий день войско двинулось дальше.

Слух о том, что аргенцы учинили в Казире, разошелся быстро — ди Спаза сам позаботился, чтобы об этом узнали в других городах, и те сдавались тихо и без боя.

Но это было не единственным слухом, который ходил об аргенской армии. И не единственным, о котором знал ди Спаза.

Почему-то больше всего ей было потом стыдно перед Харцем. Вроде бы думать надо было совсем не об этом, беспокоиться совсем о другом — но она лишь чувствовала себя бесконечно виноватой перед ним. Сначала украла у него Изу, а теперь…

Было ясное, но совсем не жаркое утро — после недели дождей выглянуло уже осеннее солнце, и даже здесь, в Изуле, ночи стали прохладнее, а ветер принес с моря свежий воздух. Войско второй день стояло лагерем на берегу Танияры, широкой полноводной реки, и наслаждалось отдыхом после недели сырости и грязи. Марика и Харц сидели на земле возле воза и играли в калах. Хирург нашел доску для игры в одной из заброшенных деревень и, как оказалось, знал правила. Марика который день пыталась понять секрет, но пока что неизменно проигрывала. Однако это не портило удовольствия от процесса.

Они были так увлечены игрой, что не сразу заметили, как их окружили — со всех сторон к возу подошли вооруженные воины, по большей части с заряженными арбалетами. И только когда ди Спаза громко произнес: «Госпожа де Орзей», — Марика резко вскинула голову.

Тут были не только арбалетчики. Рыцари самых знатных родов, люди из их личных отрядов… Доспехи, сюрко с гербами, перевязи, эфесы мечей — все это блестело в ярких лучах утреннего солнца, переливалось самыми разными цветами, и у Марики внезапно закружилась голова. «Возьми себя в руки», — подумала она, но подступившую к горлу панику было уже не остановить. Та накатила внезапной тошнотой, безумной слабостью, и Марика только и смогла, что заставить себя замереть, сидеть неподвижно, не сводя застывшего взгляда с холодного лица ди Спазы.

— Я хочу, — продолжил тот уже тише, вежливо, но с явным напряжением в голосе, — чтобы вы, госпожа, очень медленно сняли с шеи свой магический амулет и отдали его мне. Со мной двадцать арбалетчиков, и каждому отдан приказ стрелять при малейшем подозрительном движении.

Марика еще раз обвела взглядом толпу, насколько это можно было сделать, не поворачивая головы, и при этом всем телом ощущая недоумение Харца. А ди Спаза закончил, будто прочитав ее мысли:

— И я не могу обещать, что они попадут только в вас.

Очень осторожно, стараясь, чтобы каждое движение было понятным и ожидаемым, Марика подняла руки и сняла с шеи тонкую цепочку. Протянула пьентаж — один из слуг в цветах ди Спазы резко выхватил его. Кожу на пальцах обожгло болью, но Марика едва заметила это. Потому что куда сильнее и страшнее была пустота в ладонях. Марика больше ничего не могла сделать. Ее руки больше ничего не могли сделать.

— Встаньте, — сухо бросил ди Спаза — голос звучал уже спокойнее — и Марика послушно поднялась на ноги. Кроме пустоты она не чувствовала ничего. Почти ничего.

Только недоумевающий и гневный взгляд Харца.

Куда они шли потом, что происходило после — Марика не знала. Да это и не имело значения. Были какие-то маневры, какая-то стычка, какие-то раненые. Но ее теперь это не касалось. Она ничего не могла сделать.

Ее руки заковали в цепи и приставили двух человек из личного отряда ди Спазы — но все это было совершенно излишним. Она никуда и не собиралась идти.

Харц приходил ее проведать. Точнее — поорать. Хирург долго и самозабвенно ругался, сначала на Марику, потом — на ди Спазу, а потом на власти вообще, тварей Леса, Королеву и весь мир. Он обзывал Марику тупой бабой, он говорил, что их войско ведет сумасбродный баран, он считал, что при нынешних порядках нигде и никогда не будет ничего хорошего. Она молчала, сидя на земле у воза между двух скучающих часовых, и смотрела на свои ладони. Темно-серые, почти черные. Почти.

Потом Харц постепенно успокоился и спросил у Марики, в чем, собственно, дело. Он никогда не интересовался новостями, и потому имя мага, которую по всей стране разыскивали за убийство короля, было ему неизвестно. Но о том, кто такая Марика и почему ее держат под стражей, Харцу пришлось узнавать не от нее. Она не могла ему этого сказать. Она стала никем.

Ди Спаза тоже приходил — устроить допрос. Но и он ушел ни с чем. На все вопросы Марика отвечала равнодушным молчанием. Ее не впечатлили ни его уговоры, ни его угрозы. И только когда он сказал: «Я ведь могу велеть казнить тебя прямо сейчас, без суда и следствия», она подняла голову — и что-то сверкнуло в потухших голубых глазах:

— И как ты потом объяснишь это королеве, ди Спаза?

Он отшатнулся и ушел, не сказав больше ни слова.

Потом, много лет спустя, она иногда думала — не было бы лучше, если бы она тогда ничего не сказала? Одна жизнь — стоила всех остальных? И, самое главное, стоила того, чтобы…

Но она знала ответ. Точнее, знала, что бы сказали они оба.

А ведь только это имело значение, верно?

Изульцы всегда нападали на рассвете — да что там, все всегда нападали на рассвете. В полдень же на юге даже сейчас, осенью, стояла такая жара, что никому из аргенцев и в голову не пришло бы выходить на солнце.

Поэтому в полдень военный лагерь, стоявший второй день на излучине Танияры, нападения не ожидал. Река удачно прикрывала их с трех сторон — с четвертой вагенбурга в три ряда должно было хватить, чтобы сдержать быструю атаку легкой изульской кавалерии.

Должно было.

Марика пропустила начало атаки — она настолько привыкла к шуму лагеря, крикам, стуку, ржанию лошадей, громким командам, что не сразу уловила разницу. И только на третий звук рога, надрывный и отчаянный, трубивший тревогу, она подняла голову и оглянулась.

Сначала в поднявшейся вокруг пыли ничего не было видно. А затем из нее внезапно возник всадник в длинной кольчуге и шлеме, обмотанном красным тюрбаном, и быстрым ударом снес голову одному из ополченцев, стороживших Марику. Она не стала ждать, когда он остановит и развернет лошадь. Сработал давно забытый навык, приобретенный в первый год обучения в Кастинии: в любой неприятной ситуации — прячься. Марика пригнулась и стремительным кувырком откатилась под воз. Резкое движение вывело ее из ступора, звук ударил по ушам, и в голове ясно и четко прозвучало: «Харц. Марго. Кло».

Марика зло ударила закованными руками по дну воза. Каких тварей ди Спаза отобрал у нее пьентаж?! Что она теперь без него может сделать?!