И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 130

— Рене, я травматолог и прекрасно знаю, как выглядят ноги балерин, фигуристок и цирковых гимнасток. Твое стеснение неуместно, — коротко отрезал он, и возразить на это Рене было нечего. Она послушно расслабилась и опустила голову, как вдруг заметила в своих руках уже знакомого бобра. Сжав мохнатую тушку, Рене вздрогнула, когда услышала внезапный вопрос. — И часто к тебе так ходят в гости?

На первый взгляд, Тони бросил фразу очень небрежно, но она слишком хорошо знала его едва ощутимый оттенок недовольства. Другие бы скрипели зубами, но Ланг лишь слегка растянул слово «часто», и все стало ясно.

— Никогда, — тихо откликнулась Рене и снова смежила веки. — Они просто… волнуются за меня. После аварии… И иногда присматривают.

Ее по-прежнему трясло, а потому говорить выходило с трудом, и она замолчала. Энтони какое-то время ждал продолжения, но, заметив опять нараставшую дрожь, принялся растирать руки и плечи свернувшейся эмбрионом Рене.

— Кто «они»? — не отставал Ланг, и от его напряженного тона она вздрогнула всем телом.

— Что?

— Я спросил — кто это «они».

— Не ревнуй…

— Рене! — теперь Энтони совершенно очевидно злился. — Это не вопрос моих страхов, а твоей безопасности!

Страхов? Хм… Как любого дотошного к себе и другим человека, Ланга раздражало незнание. А уж если что-то непонятное происходило вокруг… Рене вздохнула.

— В большинстве своем бездомные. Я подрабатываю здесь. Недалеко. — Зубы звонко стукнулись друг о друга, а руки вокруг нее обернулись сильнее. — В центре реабилитации.

— Реабилитации? — Выдохнутое ей в волосы замешательство было поистине бесценно. — Чьей реабилитации? Заключенных?

— Да.

Воцарилась тишина, пока Энтони, вероятно, переваривал потрясающую новость, с кем именно он только что имел честь находиться в одной квартире. А потом последовал шумный выдох.

— Потрясающе! Нет, просто уму не постижимо! Я что, настолько мало тебе плачу? — В его голосе проскользнули обиженные нотки, а Рене замялась. Вряд ли правда понравится Тони больше, чем молчание, но он не унимался. — Ради чего — господи помилуй! — тебе потребовалось так рисковать? Это даже не дом престарелых или приют. Черт возьми, Рене! Почему?!

— Мне были срочно нужны деньги. — Она попробовала слукавить, но взгляд Энтони оказался слишком красноречив, так что пришлось договорить: — На тесты.

Рене закусила губу и затаила дыхание, даже не представляя, какой ждать реакции. Но той не последовало ни сразу, ни пятью минутами позже. Только постепенно теплевшие ладони удивительно ясно ощутили момент, когда расслабленное под ними тело внезапно напряглось, точно сведенное судорогой, а потом застыло. Без дыхания и без движения. Как будто где-то сработал переключатель. Вот Ланг еще вальяжно восседал на спинке неудобного дивана, а теперь выпрямился едва ли не до хруста в позвонках. Но больше ничего не было. Рене чувствовала, как он был зол — чертовски и бессильно, — хотя никак не могла понять на кого. А Энтони все молчал и молчал, порождая в голове целый ворох сокрушительных мыслей. Она опять сказала что-то не то? Или сделала?

Рене устало пошевелилась, почувствовав, как на смену ознобу пришла долгожданная слабость в расслабленных мышцах. Стало тепло. Почти жарко. И, видимо, это неожиданно понял Энтони, потому что резко поднялся, обошел злополучный диван и опустил на него Рене. Следом, все так же не удостоив даже словечком, он стянул пальто и полностью закутал в него босые ноги, а сверху, для верности, накинул плед. Теперь Рене представляла собой самый настоящий кокон, из которого возможно кто-нибудь вылупится. В последний момент рядом с головой был демонстративно усажен рождественский бобер. Серьезно?!

Однако брошенный на Тони сердитый взгляд обиженной девочки оказался не замечен, потому что рядом уже никого не было. Ланг погромыхал чем-то на кухне, затем последовал плеск воды, а потом рядом очутилась огромная чашка.

— Пей. — Да уж, приказывать Энтони очень любил.

— Мне жарко.

— Ну, разумеется, тебе жарко! — выплюнул Ланг, который, очевидно, все еще на что-то сердился. Знать бы на что. — Подделка лекарств в этой стране по-прежнему строго карается законом, так что они работают. Пей.

Уткнувшаяся в грудь кружка едва не расплескала свое содержимое, и Рене с трудом успела высвободить руки, чтобы ее перехватить. Что же, для пересохшего рта вода показалась удивительно сладкой. Она отдавала легким привкусом дешевого фильтра, но все равно оставалась божественно вкусной. Так что Рене пила с поразительным наслаждением, пока чуть не подавилась, услышав над ухом негромкую фразу:

— Иногда я забываю, что моя ненависть разрушает не только меня.

Тони нехорошо усмехнулся, помедлил немного под ее ошарашенным взглядом, а потом тяжело опустился на пол и вытянул длинные ноги.

Рене резко выдохнула и рванула ворот куртки, под которой становилось нестерпимо жарко. Да, ненависть действительно разрушает. Но если Ланг это понимал, то почему продолжал жить именно так? Она чуть скосила глаза и посмотрела на замершую у дивана огромную фигуру. Голова Энтони оказалась точно напротив, отчего сдержаться не вышло. Неловко перевернувшись набок в своем коконе, Рене протянула руку и осторожно провела по густым волосам. Прохладным и мятным. И даже для неё жест вышел неожиданно домашним, таким привычным, родным, словно они знакомы десятки лет. Словно между ними не осталось тайн и недопонимания. И эта мысль вдруг натолкнула Рене на совершенно неожиданный вывод. Она перебирала черные жесткие пряди, а сама с волнением понимала — Тони пришел. К ней. После некрасивого разговора, взаимной обиды и упреков, он все равно приехал посреди ночи из другого города, чтобы… Чтобы что? Неужели рассказать все?

Она нетерпеливо поерзала на диване, чувствуя, как липнет к коже шерстяной свитер и неприятно зудят отогревающиеся ноги. Температура стремительно спадала, но сейчас это волновало меньше всего, потому что, облизнув пересохшие от недавней лихорадки губы, Рене решилась спросить…

Глава 36

— Когда ты сменил имя?

Плечи под черным джемпером на мгновение напряглись, но тут же под давлением воли с усилием распрямились. Значит, она не ошиблась, и Тони действительно приехал расставить последние точки. Воодушевленная Рене ободряюще провела ладонью по твердым мышцам, придвинулась ближе и уткнулась холодным носом куда-то в район четвертого шейного позвонка. «Расскажи», — мысленно шепнула она. — «Расскажи, и я помогу!» Последовала пауза, а потом Энтони ответил.

— Перед армией. — Он усмехнулся. — Пытался сбежать от собственной совести.

— Успешно?

— Вполне, но это не заслуга дурацких букв.

— Зачем же тогда? Оставил где-то беременную подружку и теперь прячешься? — хохотнула Рене, но тут же едва не задохнулась, когда встретилась взглядом с оглянувшимся Лангом. Он смотрел долго и пусто, прежде чем растянуть рот в жуткой улыбке.

— Затем, что я намеренно убил своего отца. И до сих пор мечтаю разобрать собственную ДНК, лишь бы вытравить его и оттуда. Ещё вопросы?

Энтони притворно угодливо наклонил голову, словно готов был ответить на что угодно, но Рене лишь недоуменно моргнула. Что… Убил кого?! Осознание вышло настолько жутким, что тело инстинктивно вжало в спинку дивана. Не от самого произнесенного вслух факта, хотя тот, без сомнений, был ужасен, а от бьющей через край ярости, которой Тони был до страшного переполнен. От его злобы и горечи хотелось сбежать, потому Рене испуганно дернулась в сторону. Но тут это заметил Энтони, который вновь улыбнулся и заговорил:

— Знаешь, я думал, что пожалею. Ты, убив для своей защиты двоих и в панике исколотив ножом труп третьего, до сих пор зачем-то переживаешь о смерти ублюдков, а у меня за все время не возникло и мысли об этом. Я много раз представлял в голове, как именно мог бы запустить обратно сердце, какие наложил бы швы… Каким образом вообще собрал бы заново тот вонючий мешок из мяса и осколков костей. Ургентная хирургия тогда не была моим профилем, всего лишь желанием Чарльза дать мне как можно больше. Но даже будучи тем ещё недоучкой, я бы смог. Зашил, скрепил, спас. Однако даже спустя десять лет в голове то и дело зудит отвратительный запах, которым в тот день провоняла вся операционная, и я понимаю — случись это снова, мое решение не изменится. Я убил бы снова. А значит, все сделано правильно и раскаиваться не в чем.