Если. Отголоски прошлого (СИ) - "Fiyalman". Страница 65

Конан Дойл, доиграв куплет и выдохнув, снова вернулась к припеву:

Ты теперь уже не сыпься перцем,

Свою душу болью теребя.

Просто помни, есть на свете сердце,

Что всегда любило лишь тебя.

Сделав паузу, Софи заиграла медленнее, четко проговаривая каждое слово:

И когда-нибудь, услышав краем уха

Обо мне, живущей вдалеке,

Другом будь — спиши на слабость слуха

И иди, как прежде — налегке.

Девушка покачала головой, чувствуя, как с сердца спадает ледяная корка, как и всегда, когда она пела:

Не ищи, не сетуй на ошибки —

В прошлое не трогай больше дверь,

Ведь взглянув, прочтёшь в моей улыбке:

«Ты не снишься больше, хоть убей».

Джон, интуитивно чувствуя, что песня близится к завершению, отстранился от миссис Хадсон и, улыбнувшись даме и ободряюще похлопав ее по спине, двинулся к лестнице.

И тогда уже не сыпься перцем,

Мою душу болью теребя.

И запомни: нет на свете сердца,

Что всегда любило лишь тебя…

Повторив последнюю строчку дважды, Софи поставила последний аккорд, убрала руки от клавиатуры и выдохнула, закрывая крышку фортепиано.

— Привет, — проговорил справа от нее Ватсон. Конан Дойл повернула голову. — Не помешаю?

— Джон! Конечно, нет, — она улыбнулась мужчине и встала с места, сделав шаг к нему и обняв. — Привет, — сказала она, отстранившись. — Спасибо, что зашел. Ты за кольцом?

Джон просиял, ощутив ее вполне сносное настроение:

— На самом деле, просто так зашел, но кольцо тоже можно забрать, — ответил он, глядя, как Софи прошла к комоду у окна и, вынув из ящика коробку, вернулась к нему.

— Вот, — она протянула ему предмет. Присаживайся, — добавила девушка. Он кивнул и сделал пару шагов к креслу Шерлока. — Не сюда, — добавила она, выдвинув в центр комнаты стул. Ватсон ухмыльнулся, но послушался. Конан Дойл опустилась в свое кресло.

— Спасибо, что придержала это у себя, — сказал он, сев на указанное ей место и махнув коробкой, прежде чем убрать ее в карман. — И, кстати об этом, — он кивнул в сторону кресла детектива и помолчал, опустив глаза в пол. — Прости, что сейчас об это говорю, но… Понимаешь, мы за тебя переживаем. Прошло уже два с половиной года, и… — Джон поднял на нее взгляд.

Девушка хмыкнула и, поднявшись из кресла, прошла к дальнему окну.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, но ты знаешь, что я скажу на этот счет, — тихо сказала она.

— Да, я знаю, но…

— Никак «но», — прервала она его, обернувшись. — Он жив. И пока хоть один человек здесь верит в это — он вернется.

Джон, повернув на нее голову, несколько мгновений молчал:

— Я слышал это не раз, Софи, — вздохнул он. — Но я так думаю не один, — он снова потупил взгляд. — Мы считаем, что тебе не помешало бы… Переехать.

— Мы? — холодно повторила девушка.

— Да, мы, — он поднялся с места. — Молли, Грэг, миссис Хадсон, Мэри, я — все мы беспокоимся о тебе и, видит Бог, это место тебя убивает, — он поднял руку, не дав ей снова его прервать. — Ты живешь, как в музее. Черт возьми, ты ведь молодая женщина! — он всплеснул руками. — Ты хоронишь себя вместо него, ты закапываешь свою жизнь в память о человеке, которого нет, — он направил на нее палец. — Его нет, Софи, и нам всем от этого больно: он был и нашим другом тоже.

— Хватит! — крикнула Софи. Ватсон опустил руку. — Слушай, я приехала в Лондон не ради какой-то борьбы с высшими силами, я приехала за покоем — и я нашла его здесь, — девушка преодолела расстояние между ней и собеседником. — Я слишком долго позволяла даже незначительным неприятностям сбивать себя с ног и заслонять мне трезвый взгляд на вещи. После всего, свидетелем чего я стала, после всех принятых решений и пройденных миль, футов и дюймов, — она наклонилась к нему и перешла на холодный шепот, — никто не перекроет то расстояние, что я прошла с целью дойти до места, где, хоть я и не отгородилась от беснований этого мира, но всё же чувствую себя в безопасности, — она яростно кивнула. — Да — мне больно, да — иногда я тоже теряю веру, иногда у меня всё внутри ломит от попыток держать темп, — она шагнула назад и раскинула руки в стороны, оглядев комнату. — Но это место — мой дом, — она горько улыбнулась. — Место, куда я могу отправиться, чтобы сбросить груз с души, [5] — она опустила глаза и помолчала. — Шерлок как-то сказал, что, если миссис Хадсон съедет с Бейкер-стрит, Англия падет, — Софи посмотрела Джону прямо в глаза и снова приблизилась к нему. — Но если я съеду отсюда — паду я.

— Это нездорово, Софи, — тихо сказал ей Ватсон. — Ты рассказывала, что было, когда умер Артур, не позволяй смерти еще одного твоего любимого…

Воздух в комнате разрезала пощечина.

— Не смей, — прошипела она. — Я тысячу раз говорила, что Шерлок был мне только другом. То, что я верю в него — последняя моя дань этому. Это ясно?

— Ясно, — сказал Ватсон, приложив ладонь к щеке. — Прости.

— Я больше не хочу ничего слышать на эту тему, — она ткнула пальцем ему в грудь. — Вы можете говорить, что угодно, не верить и вообще — забыть про него, но не смейте… Я повторяю — не смейте! — убеждать меня в том, что он мертв, — она помолчала. — Я понятно выражаюсь?

— Да, — кивнул Джон. — Еще раз прости.

— А ты прости за пощечину, — сказала она уже спокойным голосом.

— Это за дело, — аккуратно ответил Ватсон и, помолчав, добавил. — Можно я тебя обниму?

— Конечно, — кивнула Софи и сама сделала к нему шаг.

Кольцо рук доктора обхватило ее, она прижалась щекой к его плечу и…

— Все хорошо, — детектив подошел к скорчившемуся в рыданиях мужчине и обнял его.

— Нет, все не хорошо, — сквозь слезы проговорил Ватсон.

— Знаю, но от судьбы не уйдешь, — вздохнул Шерлок, и Софи, снова глядя на них будто бы с экрана, в ужасе заметила на его лице следы страшных побоев.

Конан Дойл еле сдержалась, чтобы не отпрянуть от доктора, сдавленно выдохнув. Она широко открыла глаза, глядя перед собой, пока доктор поглаживал ее по спине.

Эти смутные воспоминания не появлялись с того самого злополучного дня 15-го июня 2011-го, и Софи уже не думала, что в ее памяти еще раз что-то всплывет. Тогда она думала обратиться к психологу, но из-за того, что эти вспышки прекратились, забросила эту идею.

Она крепче прижалась к Джону, все еще не в силах заплакать.

Мучитель крикнул на заключенного, обнаженного до пояса и прикованного цепями к противоположным стенам маленькой комнаты, которые заставляли его оставаться в вертикальном положении. Мужчина наклонился вперед, насколько это было возможно, измученный повторяющимися ударами и неспособный выдержать собственный вес. Из темного угла комнаты подал голос какой-то солдат:

— Ты проник сюда не просто так, — сказал он по-сербски.

Палач взял большую металлическую трубу и снова подошел к заключенному, глядя, как по его длинным волосам на пол стекает пот вперемешку с кровью.

— Просто скажи нам, зачем — и ты сможешь спать. Помните, что такое «спать»? — он перебросил трубу через плечо и приготовится ударить пленника, но тот что-то тихо прошептал. Мучитель остановился, опустил орудие пыток и наклонился вперед:

— Что? — он оттянул голову человека за волосы и приблизился к нему, пока пленник продолжал что-то шептать. Солдат в углу заговорил голосом, который звучал более чем знакомо для скованного мужчины, хотя и был искажен сильным акцентом:

— Ну? Что он сказал?

Выпрямившись и отпустив голову заключенного, палач посмотрел на него в недоумении:

— Он сказал, что я служил на флоте, и у меня была несчастная любовь.

— Что? — снова спросил солдат.

Заключенный продолжил шептать, и мучитель снова передал его слова другому мужчине:

— …что в моей ванной не работает электричество, и что моя жена спит с нашим соседом! — Он наклонился и снова потянул пленника за волосы. — И? — заключенный кратко ответил, и мужчина отпустил его. — Гробовщиком! И? Что еще? — снова спросил он у истязаемого. Тот продолжил шептать, и мучитель опустил его голову и передал слова солдату. — Если я сейчас пойду домой, я их застукаю! Я так и знал! Я знал, что что-то происходит! — он выбежал из комнаты, оставляя пленника в цепях.