Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ) - Эристова Анна. Страница 34
А так не хочется никуда уходить из этого, хоть и не очень уютного, но гнёздышка любви! Хочется дождаться Городищева, обнять, поцеловать, затащить в постель, потом готовить ему ужин и есть вместе с ним, глядя на то, как он смакует каждую ложку и улыбается мне…
Но не судьба, Татьяна, не судьба.
Пока не судьба.
Дверь я заперла шпилькой – замки тут самые примитивные. Спустилась на первый этаж и проскользнула мышкой мимо консьержки. Выскочила на улицу словно после ограбления, подбежала к коляске, приподняв подол платья, залезла в неё и толкнула кучера:
– Порфирий, едем домой!
– Барыня, всё ли в порядке? – озаботился он, причмокнув на лошадь. Та тряхнула головой и двинулась вперёд. Я же улыбнулась сама себе, сказала тихо:
– Всё хорошо.
Дома меня встретила всполошённая Лесси. Она засуетилась вокруг меня, с ужасом разглядывая шаль и криво сидящую шляпку, запричитала:
– Как так-то, барыня?! Как же так-то? Виданное ли дело – где-то всю ночь гулять? Кто же вам помогал одеваться-то так неумело? Ах, ах, скатертью прикрываться! Ах, ах, как же репутация барыни?!
– Лесси, замолчи, будь так добра и любезна! – весело ответила я ей, поднимаясь по лестнице. – Приготовь мне обтирания, обтряси платье, я буквально сразу же уезжаю!
– Барыня изволят надеть новое платье, которое принесли вчера от модистки? – осведомилась враз успокоившаяся девушка, поспешая вслед за мной. Я резко обернулась:
– Какое новое платье?
– Так пани Козловская прислали платье с кучером! Велели передать на словах: «То, что было давно обещано, а бальное платье будет готово к четырём пополудни».
Я только ахнула. Пани Ядвига не забыла о своём обещании! Ещё одно платье вместо горчичного кошмара! Наконец-то я смогу одеться не как институтка, а как нормальная женщина!
Это прибавило мне сил, и я почти бегом ворвалась в спальню. Платье было заботливо разложено по кровати. Тёмно-голубое, такого ясного глубокого цвета, что глазам стало больно от красоты, с украшением белой тесьмой по лифу и пышной юбке, с длинными узкими рукавами, с небольшим декольте, оно обрадовало меня больше, чем даже обещание закончить бальное платье до бала.
– Лесси, оно прекрасно! – выдохнула я, сложив руки лодочкой. – Боже, давай же быстрее одеваться!
– Сей же час, сей же час, барыня!
Лавандовые обтирания освежили меня, мята, пучком которой Лесси натёрла мне подмышки и горло, прочистила голову. Служанка помогла мне с корсетом и с платьем, а я всё не могла на него нарадоваться. Какая же я в нём буду красивая! Неотразимая! Надо обязательно встретить совершенно случайно Городищева!
К платью полагались светло-голубые перчатки – две пары – и шляпка с целым букетом незабудок, к сожалению, искусственных. Впервые я напялила эти женские принадлежности с удовольствием. Всё-таки девушка должна ощущать, что вещи ей идут, тогда и сама она станет прелестнее и увереннее в себе!
– Я обворожительна! – сказала сама себе в зеркало, и Лесси подтвердила:
– Барыне очень идёт этот наряд! Теперь бы в городской сад, и все кавалеры были бы у ног барыни!
– А мне все не нужны! – весело ответила я. – Только один. Ладно, я поехала по делам, буду поздно.
– Барыня, – откликнулась Лесси и замолчала. Я подняла брови, глядя на неё через зеркало, и, так как девочка не продолжала, сказала:
– Ну? Говори.
– Разрешат ли барыня отлучиться на занятие с Варварой Степановной? Они прислали утром посыльного с запиской.
– Конечно, Лесси, – улыбнулась я. – Ты можешь заниматься пением тогда, когда Варвара Степановна скажет.
Девочка приблизилась, присела в книксене и схватила мою руку, целуя. Я выдохнула и, стараясь не сердиться, отобрала у неё мою кисть. Сказала:
– Лесси, больше никогда так не делай. Я тебе не кардинал, чтобы мне руки лобызать! А ты скоро станешь величайшей оперной певицей, поэтому начинай думать, как свободный человек.
– Толку-то, барыня, – ответила она и покраснела. – Мне ни за что не выпишут вольную, а чего начинать-то без неё.
– Я же сказала, что добьюсь вольной для тебя, значит, так оно и будет.
И вышла из комнаты, чтобы не смотреть в глаза девочки. Даже не представляю, как исполнить это обещание…
Глава 14. Блистаю на балу
Литератор Лябинский – молодой ещё в общем-то человек с огоньком в тёмных очах и влажными ладонями – встретил меня восторженным возгласом:
– Татьяна Ивановна! Дорогая вы моя! Как же превосходно, что вы не приехали вчера!
Я подошла, настороженно улыбаясь, протянула руку для поцелуя. Антон Парфёныч невнятно чмокнул её и тут же предложил мне локоть:
– Пойдёмте в сад, я покажу вам то, что мне пришло в голову этой ночью!
– Вы творите по ночам? – рассмеялась я. Несколько дней назад мы договорились сделать героями моего сериала юного повесу графа Хлебецкого и молодую дочь помещика средней руки Аннушку. Что же такого этому гению литературы пришло в его кудрявую голову, чтобы вот так восторгаться?
Я узнала ответ на мой вопрос практически немедленно. В саду дома, который Лябинский снимал у полуслепой старухи, вовсю цвели яблони, и этот волшебный аромат окутал меня, понёс на крыльях памяти в детство, заставил улыбаться. Литератор всучил мне густо исписанную от руки бумагу и застыл в ожидании. Я бросила взгляд на первые строчки.
Удивилась.
Спросила:
– Аннушка же дочь помещика! А тут написано: крепостная?
– Крепостная! – возопил Лябинский. – Это будет успех! Она крепостная, он граф!
Я скривилась. Наши сериалы о крепостных крестьянках, влюблённых в знатных мужчин, уже набили оскомину. Какой нафиг успех? Провал это будет, полный провал!
– Антон Парфёныч, ну что в этом может быть интересного? Ну освободит он её, возьмёт замуж…
– Так ведь Аннушка – крепостная не графа Хлебинского, а графа Отребьева, который заметит красавицу и попытается сделать своей любовницей!
– Ах-ах, какой неожиданный поворот сюжета! – съязвила я. – Никогда не было и вот опять!
Лябинский насторожился:
– Кто? Кто писал о таком?
А я вдруг опомнилась. Да, у меня в моём мире популярная темка, но здесь как раз разгар крепостного права. Наверное, никто даже не помышляет писать подобные романы! А это значит… А что это значит?
Что Лябинский прав! Это будет успех, полнейший и бесповоротнейший!
– Никто, – ответила я быстро. – Давайте-ка быстро пробежимся по сюжету.
– Так вам нравится? Скажите искренне, я обещаю, что не обижусь!
– Мне нравится. Только пусть тогда этот граф, как его… Отрепьев?
– Отребьев.
– Пусть он купит поместье со всеми крепостными после смерти хозяина, который был отцом Аннушки, но не успел дать ей вольную!
Лябинский широко раскрыл глаза, и на его лице медленно появилось выражение в стиле «Эврика!» Как будто он сам бы до этого не додумался… Я покачала головой, потом спросила:
– Так как?
– Да это же гениально! Просто гениально, Татьяна Ивановна! Ежели вы начнёте писать беллетристику, я куплю все ваши рукописи!
– Это зачем это? – насторожилась я. Лябинский невежливо фыркнул:
– Затем, что издать вы их всё равно не сможете, а вот я смогу!
– Ха-ха, а вы затейник, – сказала я мрачно. – Ладно, пишите тогда первую серию. Например, встреча всех героев. А мне нужно ехать к модистке. Завтра покажете мне свои записи, договорились?
– Вы прекрасны, Татьяна Ивановна! Езжайте, конечно же, езжайте! До завтра я напишу первый набросок, и мы проработаем детали вместе.
Простившись с ним, я пересекла сад и вышла к коляске. Крепостная… Надо же! кто из моих девочек будет играть Аннушку? Хм-хм, может быть, Аннушка? Захар может быть Отребьевым, а графа Хлебинского сыграет Аглая. Нарисуем ей усики, волосы спрячем под цилиндром…
Две недели! Осталось всего две недели… Успеем ли мы всё подготовить?
Нет, я не буду думать об этом сейчас. Я еду к пани Ядвиге примерять своё бальное платье и этим вечером буду танцевать с прекрасными кавалерами… С Городищевым. Да, я буду танцевать все танцы только с Городищевым! А потом уеду с ним в его маленькую комнатку, и он снова разденет меня, поцелует, увлечёт на постель…