Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ) - Эристова Анна. Страница 36

Из обитой внутри бархатом деревянной шкатулочки мсье Белласти выхватил маленький почти круглый голыш сиреневого цвета с более тёмными разводами и показал мне со всех сторон. Я подняла брови:

– Как называется этот камень?

– Эрудит! Во всём мире есть лишь сотня подобных камней, и мне посчастливилось приобрести один из этой сотни.

– И что, вы приложите его ко мне, и я сразу же научусь танцевать?

– Разумеется! Вы сможете танцевать, петь, читать книги на языке, которого не знаете, и даже беседовать о политике Великогритинии на Ближнем Востоке! Однако всего лишь с десяток часов, не более! Затем эффект камня спадёт.

– Отлично, – сказала я и протянула руку. – Мне дольше и не надо.

Мсье Белласти сладко улыбнулся:

– Это будет стоить дороговато, Татьяна Ивановна.

– Вам будет заплачено, – сухо ответила я. – Делайте то, что надо.

Через три часа я снова села в коляску и скомандовала Порфирию:

– К княжне Потоцкой.

Алое платье с белыми кружевами сидело на мне великолепно. Вот просто, как вторая кожа, облегало тело до талии! Под пышными юбками было ещё две юбки и свободные панталончики. На ногах – алые же балетки с тоненькой подошвой и белыми кожаными пряжками. Вместо шляпки пани Ядвига прислала бежевую вуальку, которую Лесси умело заколола в причёску на затылке. Вуальку можно было опустить на лицо, а можно было поднять и расположить сзади на локонах. Пара длинных светло-бежевых перчаток отлично сочеталась с ней. На шее у меня была тёмно-красная бархотка, на которую умелая мастерица нашила белые бусины. Мне показалось, что они из камня, но спрашивать у Лесси я не стала. Наверное, какие-нибудь «прекрасиниты» для цвета лица…

Корсет давил, но я старательно выпрямлялась и дышала грудью. Где-то внутри трепетало возбуждение перед балом, и теперь я понимала, как чувствовали себя русские красавицы при первом выходе в свет. Однако у них не было моего превосходства: с эрудитом я знала всё на свете и умела то, чего не умела раньше. И это ощущение наполняло меня лёгкостью и пузырьками радости!

Поместье Потоцких утопало в цветах. Уж не знаю, как именно, но княжне удалось сделать из них целую аллею, ведшую к особняку, и колонны, перевитые сверху между собой. Так получился тоннель, под которым проехала коляска. Порфирий очень красиво прокатил меня до самого крыльца, а там уже стоял наизготовку лакей, который подал мне руку, помог сойти и отвесил поклон, потом сообщил:

– Их сиятельство ожидают гостей в салоне, прошу пожаловать, барыня.

С улыбкой я кивнула ему и, придержав подол, поднялась по ступенькам. В салоне тоже было много цветов: и роз, и тюльпанов, и лилий! Да, в оранжереях Потоцких действительно работают чудо-садовники! В мае столько цветов…

– Татьяна Ивановна! Вы сегодня просто восхитительно выглядите!

Княжна Потоцкая была в белом. Но, когда она подошла поближе и взяла меня за руки, словно желая рассмотреть повнимательней, я поняла, что её платье цвета яичной скорлупы. Такой субтильный намёк: вроде бы уже не девица, но ещё на выданье. Елизавете очень шёл этот фасон – юбка-колокол, лиф на бретельках, весьма скромно открывающий поднятую корсетом грудь, а от бретелек кружева цвета слабенького чая, ниспадающие на руки до длинных перчаток в тон платью. Ещё больше княжне шла причёска, разделённая на прямой пробор и собранная двумя пучками локонов по бокам. И цветочки, цветочки повсюду – искусственные на лифе, настоящие в волосах!

– Вы тоже потрясающи, Елизавета Кирилловна. Очень красивое платье, а ваша причёска мне так нравится!

– Правда?! – искренне обрадовалась она, увлекая меня в глубину салона. – Моя Катенька, горничная, мастерица укладывать волосы, а тут я увидела случайно портрет княгини Боленской, звезды Алексбургских балов, и велела Катьке сделать мне такую же причёску.

Ладонью поправила кудри и улыбнулась слегка заискивающе. Я накрыла рукой её руку и уверила:

– Всем очень понравится, не извольте сомневаться. Но неужели я приехала первой?

– Что вы, что вы, Татьяна Ивановна! Гости прогуливаются по саду, пойдёмте, я представлю вас.

Вместе мы вышли в сад, где были расстелены ковровые дорожки и расставлены фуршетные столики, полные бутылок и бокалов, подносов с жареными поросятами, с сырами и тарталетками, со всяческой снедью, от которой слуги салфетками отгоняли мух. Гости маленькими группками по трое и четверо чинно беседовали, попивая вино. Княжна взяла с подноса проходящего мимо лакея два узких изящных бокала и предложила один из них мне:

– Извольте попробовать шампанское! На сей раз мы закупили его у господина Крыжникова, который совсем недавно открыл ренсковую лавку в городе. Скажите мне, что вы думаете об этом деликатном напитке!

Пригубив из бокала, я снисходительно улыбнулась:

– Неплохо, очень неплохо. Но это не шампанское. Скорее всего, игристое или креман.

– Да вы знаток, Татьяна Ивановна! – воскликнула с удовлетворением в голосе Елизавета Кирилловна. – Это и вправду германский креман! Вас не обмануть. Но право, вот и наш почётный гость, посмотрите! Он беседует с матушкой.

Я посмотрела. В груди родилось нечто тёплое и большое, которое распирало корсет. Приложив ладонь к декольте, я попыталась отдышаться, но удалось это плохо. Все чувства обострились, стало жарко, как этой ночью. Боже, какой он… Какой красавчик, элегантный и строгий, в этом мундире, в этом высоком кивере, в этих позолоченных галунах!

Сердце стучало, как спешащие часы, отзываясь пульсом крови в голове. Наверное, я покраснела или пятнами пошла, поэтому даже отвернулась на несколько секунд. Елизавета Кирилловна заметила моё смущение и встревожилась:

– Вы знакомы? Вам неприятно присутствие графа Городищева?

– С ума сойти, он ещё и граф… – пробормотала я.

– Совершенно верно, граф, надворный советник Михайловской полиции, ротмистр Мариепольского гусарского полка, господин Городищев. Так вы знакомы?

– Приходилось встречаться.

И не только встречаться. Прости меня, княжна, но он мой и только мой. Даже тебе я его не отдам!

С моего молчаливого согласия мы всё же подошли. Я вдруг испугалась, что Городищев не захочет афишировать своё знакомство со мной, но он широко улыбнулся, глаза его потеплели, и полицейский склонился над моей рукой в поцелуе. Княжна с лёгким кокетством представила:

– Татьяна Ивановна Кленовская, моя подруга. Да вы, наверное, её помните! Ведь это именно она вернула мне мою украденную сумочку!

– Как же, отлично помню, – сдержанно ответил он. Но я прочла во взгляде тёмных глаз всё то, о чём мечтала при этой встрече: желание, благодарность, восхищение. Мой, мой, только мой! Никакой княжной в его мыслях и не пахнет! – Вы позволите, Наталья Юрьевна, Елизавета Кирилловна? Хотелось бы лично поблагодарить Татьяну Ивановну за помощь полиции.

– Разумеется, друг мой, – великодушно, хоть и долей сожаления, разрешила старая княгиня. – Мы с Лиззи должны встретить остальных гостей. Ни в чём себе не отказывайте, господа.

Когда мать с дочерью удалились к дому, Городищев шагнул ближе, всё ещё не выпустив мою руку, сказал тихо:

– Татьяна, вы великолепны. Я ослеплён, оглушён, я в прострации! Ведь вы отдадите мне первый танец, моя милая, моя прекрасная?

– Я отдам вам все танцы, Платон, – улыбнулась я, любуясь его глазами.

– Все нельзя, Танечка. Вы же собирались познакомиться с гостями Елизаветы Кирилловны! Но вальс, мазурка и первый полонез – мои, и это даже не обсуждается.

– Я и не собиралась ничего обсуждать, – шепнула нежно. – Забирайте, ради бога!

Ещё один поцелуй тыльной стороны кисти, а я уже практически размякла и чуть было не прижалась к нему всем телом, но тут за спиной раздался знакомый голос, от которого мурашки поползли по коже:

– Госпожа Кленовская, я счастлив видеть вас здесь. И вижу, что вы всё же успели подготовиться.

Оглянувшись, я увидела Черемсинова – невыносимо элегантного в чёрном смокинге и, как и вчера, слегка ехидного. Даже через перчатку я кожей почувствовала, как напрягся Городищев. Взгляд на его лицо подтвердил: оба графа недолюбливали друг друга. И даже больше. Они друг друга терпеть не могли. А ещё я уловила раздражение, исходящее от моего полицейского. Никак не могла понять, отчего именно он так бесится внутри. Ну не ревнует же, в самом деле!