Слово Ветра (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 55

Гулкий вдох. Я должна была дать дёру сразу, как только признала в старике Булатова, но до сих пор не могу заставить себя пошевелиться. Дурацкий страх. Он напрочь лишает воли и парализует тело.

— Ну и где твоё такси, Марьяна? — между тем ёжится от холода мужчина, не сводя с меня пронзительного взгляда — один в один, как у Антона.

— Вечер. Пробки, — тихо бубню под нос, и через силу пячусь. Этот взгляд! И почему он так явственно напоминает мне ещё об одном человеке.

— Ну так поехали, Марьяна!

Мои попытки отдалиться терпят фиаско: Булатов не задумываясь снова сокращает расстояние между нами.

— Нет, — взглядом судорожно ищу пути к отступлению, но бежать нужно было раньше! Сейчас по бокам от меня высокие кусты с колючими ветками, за спиной закрытая дверь, а перед самым носом стоит Булатов.

— Я, пожалуй, вернусь домой! Подожду такси в тепле.

Резко разворачиваюсь и в два счёта подлетаю к домофону.

Один. Четыре. Восемь… Одеревенелые от холода и ужаса пальцы едва попадают по цифрам. Но, увы, нажать «вызов» мне не суждено. Булатов резко бьёт по кнопке сброса и обжигает горячим дыханием затылок.

— Даже не спросишь, как дела у Антона?

— Простите, но мне всё равно! — я снова тянусь пальцами к заветным цифрам, но и здесь Алексей Михайлович играет на опережение, морщинистой ладонью вмиг закрывая от меня домофон.

— Даже так? — от былого приветливого тона не остаётся и следа. — А он о тебе, дрянь такая, ни дня не забывал!

— Неправда! — дёргаюсь в сторону кустов. Чёрт с ними! Лучше разодрать кожу в кровь, чем с головой в дурацкие воспоминания! Но Булатов снова играет против правил: резким движением он стягивает мои волосы на затылке в кулак и с силой тянет на себя. Больно. До крика. Но меня никто не слышит.

— До последнего дня он только о тебе и говорил, сука! — словами пробирается под кожу и, пока пытаюсь осознать услышанное, нагло пользуется заминкой и со всей дури заряжает моим лбом о металлическую дверь.

Спасение было так близко, но вместо него весь мир погружается в беспросветную тьму.

Бесконечную. Душную. С мерзким ароматом грязи и бензина.

Я пытаюсь открыть глаза и выбраться к свету, но сил едва хватает: к горлу подкатывает тошнота, а боль в голове лишает рассудка. Вокруг всё трясётся, подпрыгивает. Меня однозначно куда-то везут, но я ни черта не вижу, не слышу, не понимаю! Булатов, как специально, несётся, не разбирая дороги. Моё тело, сродни мешку с мусором, небрежно валяется на чём-то неровном и холодном, а на каждом ухабе слетает с места и больно бьётся о торчащие повсюду железяки. Не удивлюсь, если урод засунул меня в багажник, пока я была без сознания.

Силюсь пошевелиться. Но куда там?! Руки связаны, ноги тоже. От неудобной позы всё затекло, и сколько ни дёргайся — итог один: я проиграла!

Что-то кричу. Бесцельно рву горло, зовя на помощь. Проклинаю свою нерасторопность. А потом, на очередной кочке, снова ударяюсь головой и позволяю глухой темноте вытеснить липкий страх.

Меня будит холод. Он пробирает до костей. А ещё сырость. Я ощущаю её щекой, прижатой к корявому бетону. Но самое мерзкое – это запах гари. Вперемешку с кромешной тьмой он пугает меня до ужаса.

Мне страшно открывать глаза, ещё страшнее — не суметь пошевелиться. Кости ломит, голова разрывается на части, но я понимаю, что если и дальше продолжу валяться на ледяном бетоне, то точно не выживу. А потому через силу заставляю себя встать. И к моему удивлению, это мне удаётся! На руках больше нет верёвок – только кожа саднит на запястьях, да и ноги свободны от пут. Шатаясь от беспрестанного тумана в голове, силюсь осмотреться, но тщетно! Сколько ни вглядываюсь в темноту, светлее она не становится. Вытянув перед собой руки, осторожно иду вперёд, пока не упираюсь в стену. Под ногами скрипит песок и какая-то грязь. Кончиками пальцев скольжу по холодной, немного склизкой и вонючей, словно покрытой сажей поверхности и пытаюсь понять, где нахожусь.

Крохотное помещение. Метра три в ширину и не больше пяти шагов в длину. Окон нет, как и мебели. Даже дверь и ту я нащупываю с трудом. Меня заперли то ли в подвале, то ли в каком чулане, – не знаю, но выхода из этой клетки нет!

Беззвучно вою. Кулаками бью по холодному бетону и что есть мочи пинаю дверь. Но за ней пугающе тихо… Только моё рваное дыхание и беспокойные удары сердца о рёбра нарушают могильную тишину.

Пытаюсь отдышаться. В пустоту задаю вопрос: за что? Дую на обледенелые пальцы рук и тихо схожу с ума. Я устала, замёрзла, отчаялась. Спиной привалившись к грязной стене, прячу руки в карманы и тихо съезжаю на пол. Ещё немного и я сдамся окончательно! Но от падения в бездну удерживает письмо отца, согревающее похлеще солнца в ясный полдень, и не пойми откуда взявшийся в другом кармане мобильный.

Меня начинает трясти по новой. На сей раз не от холода или страха, а от робкой надежды на спасение. Грязными пальцами еложу по гладкому корпусу смартфона в поисках включения и щурюсь, когда яркий свет от экрана попадает в глаза.

Сколько ни напрягаю извилины, не могу вспомнить, когда успела засунуть мобильный в карман и зачем… Впрочем, списываю свою невнимательность на травму головы и обещаю обязательно подумать об этом позже. А пока включаю фонарик.

Я угадала: меня закинули в пустую, давно заброшенную комнату, все стены которой измазаны гарью, как после пожара. На потолке две лампы. Но сколько ни кручу головой, найти выключатель не получается. По центру комнаты одиноко стоит деревянный стул советской эпохи: и как я только не запнулась об него. Я снова скольжу пучком света по стенам. Это не подвал. Местами видна зелёная краска, похожая на больничную, да и потолок когда-то был аккуратно побелён. Впрочем, неважно! Где бы я ни находилась, мне нужна помощь! Только вот незадача: в моём бункере почти не ловит связь, да и заряд несчастного гаджета неумолимо стремится к нулю. И всё же я набираю службу спасения… Хриплым от слёз голосом пытаюсь объяснить диспетчеру, что стряслось, но меня не слышат. Связь то и дело прерывается, а телефон всё отчаяннее пищит, предупреждая, что вот-вот отключится.

Надежда, что ещё минуту назад отчаянно теплилась в душе, снежной лавиной катится ко всем чертям! Уже не плачу, на слезы попросту не остаётся сил. Подтянув ноги к груди, сажусь на грязный стул и дрожащими пальцами направляю свет фонарика на отцовское послание. Читаю бегло, чтобы успеть до темноты, но каждая новая строка даётся мне всё тяжелее предыдущей.

Мне кажется, я слышу голос папы. По обыкновению строгий, холодный, с хрипотцой от бесконечного курения, но пропитанный заботой и сожалением об упущенном времени.

«Здравствуй, дочь! Ты прости, что я так и не нашёл в себе сил, обо всём рассказать тебе лично. Да и не стала бы ты меня слушать: дурацкая гордость у нас с тобой одна на двоих».

— И не только она, папа! — крепче сжимаю тонкий листок в руке и алчно складываю буквы в слова – так сильно боюсь не успеть…

Отец вспоминает, какой я была, просит прощения за грубость и непомерную жестокость. Не ищет себе оправданий, но и как обернуть время вспять не имеет понятия. Он по новой рассказывает мне о пожаре в доме Ветрова. Проклинает свою трусость и признаётся, что Сава тем утром стал невольным свидетелем нашего разговора. Но если это давно перестало быть для меня чем-то новым, то дальнейшие признания папы бьют в самое сердце. Я узнаю, что Ветров в тот день услышал лишь часть горькой правды. Всё понял неправильно, а потому и сбежал, бросив меня одну. С замиранием сердца читаю, как отец долгое время искал Саву. Как нашёл его в плачевном состоянии в одной из больниц.

«Такое не прощают, Марьяна, я знаю. Да я и не просил Савелия о прощении. Во всём сознался тогда, все деньги, что задолжал его отцу, возместил с хорошими процентами и долго уговаривал парня вернуться. Марьяна, Ветров отказался сам. Между тобой и визой в Штаты он выбрал второе. Ты ненавидишь меня за прошлое, считаешь виноватым в вашей разлуке… Но Савелий сбежал не от меня. Прости, но ты сама выгнала Ветрова из своей жизни, слишком быстро заменив его Владом».