Мой эльфийский муж (СИ) - Дарова Мара. Страница 39

— Простите, госпожа ментерия, но он сейчас в таком состоянии, что вы не сможете предоставить ему необходимую энергетическую подпитку, — немного скованно отозвался лекарь. — А без нее… Хоть я и применил все лекарские печати, наложил заживляющий состав, шансов нет. Ему недостает сил, организм не отзывается на лечение, не вступает во взаимодействие. Еще раз сожалею.

Лекарь ушел. Где-то далеко-далеко закрылась дверь, там за ней, на краю вселенной кто-то разговаривал, шебуршился, что-то делал. Кто? О чем? Зачем? Мне было безразлично. Мой инкуб умирал. Прямо здесь. Прямо сейчас. И я ничего не могла сделать. Ничего. Бездарная никчемная ведьма!

Подошла к постели и упала рядом на колени. Руки не слушались, пальцы одеревенели, но я все же смогла сжать ими холодную ладонь Лиманарила. Я виновата. Я! Глупо думать, что на нас напали простые воры. Нет, среди них не было бы магически одаренного. Значит охотились за мной. Кто и почему? Какая разница. Они не убили меня физически, но уничтожили морально. Я не смогу жить без Лима. Да, не признавалась себе, что привязалась, не позволяла даже мелькнуть мысли, что этот саркастичный, ехидный, нахальный инкуб проник в мое сердце, заставил себя полюбить. Но теперь-то я могу сознаться, теперь-то мне придется признать это. Хотя бы для себя. Потому что понимаю: умрет он  — умру я. Возможно, буду дышать, ходить, и даже колдовать, но не жить. Существовать.

И поделом мне, так мне и надо! Это я заставила его подписать рабский контракт, а значит, должна была заботиться. А в итоге довела до голода, до истощения. Проведи я с ним ночь, сейчас он бы шел на поправку. Так что я заслужила свои страдания и расплачусь сполна. Уже плачу.

Слезы текли по щекам крупными градинами, капали за покрывало, растекаясь, сливаясь в большое мокрое пятно. Опустила голову, прижалась щекой к холодной ладони Лиманарила. Внутри было пусто, снаружи тоже…

— Госпожа… — осторожно позвал Теодосаль. — Я могу помочь?

Его красивый тембр сумел прорваться сквозь сковавший меня вакуум и отозвался легкой вибрацией, робкой надеждой, что одиночество — не мой удел. Но это показалось таким неправильным, таким несправедливым по отношению к Лиманарилу. Я была наполнена уверенностью, что не заслуживала ничего хорошего, не заслуживала быть с Тео. Обязана страдать!

— Теодосаль, уйди, — прохрипела я, не поднимая взгляда.

— Но госпожа… — предпринял новую попытку достучаться до меня эльф.

— Уйди! Вон! — резко, громко, надрывно, как звонкую пощечину бросила я, подняв голову, и снова опустилась на обмотанную бинтами грудь инкуба, зарыдала громко, навзрыд, не в силах сдержаться.

Вдалеке, будто бы на другом краю галактики, за пределами моего кокона бесчувствия хлопнула дверь. Теодосаль ушел. Одиночество праздновало победу.

Не знаю, как долго я рыдала, обильно смачивая бинты соленой влагой, но в какой-то момент слезы высохли. Пустота внутри меня гудела и вибрировала, будто пыталась вырваться за пределы меня самой и заполнить все вокруг, всех вокруг, поглощая, укутывая своей холодной или липкой сетью.

Тук-тук…

Медленно и глухо билось сердце Лиманарила. Я слышала этот слабый стук, и обмерла каждый раз, как он смолкал, понимая, что могу не услышать его снова.

Тук-тук…

Казалось, этот звук раздавался все реже, ждать нового удара приходилось все дольше. Нет. Все не может закончиться вот так, не успев начаться. Всего-то и нужно, чтобы спасти моего инкуба, — передать энергию, ту, которая есть во мне, которая прячется где-то в потоке моей магии.

Невольно мысленно коснулась источника своей силы, потянулась к нему, пытаясь понять, что же там есть такое, что проявляется только в моменты высшего блаженства. Магия бурлила во мне, резерв стремился к восполнению, притягивая из окружающего мира силы стихий, закручивая и укладывая их внутри меня, наполняя ведьминским могуществом. Все это было понятно, не ново, привычно. Ничего необычного найти в потоках волшебства, бегущих по моим венам я не могла. Но что-то должно было быть. Просто обязано.

Только однажды в моей жизни был момент, когда я была в том самом состоянии, когда такая необходимая для спасения Лима энергия, била через край. На корабле. С Теодосаляем. Было как-то дико вспоминать об этом, прижавшись щекой к груди Лиманарила, но… Я просто хваталась за соломинку.

В опустошенном сознании зародилась искра решимости. Мне самой, для собственного выживания нужно было помочь Лиму. Нет ничего сильней, чем инстинкт самосохранения, уж в моем случае это утверждение верно, как ни в каком другом. Сколько раз сила проявлялась только тогда, когда я была на грани. Вот и сейчас я на грани, должна разыскать в себе то, что нужно инкубу. Любыми методами, какими странными они бы не были.

Закрыла глаза и вспомнила переплетение теней в каюте, горячее дыхание Тео на моей коже, наши поцелуи, а главное то чувство единение, слияния и восторга, что дарил мне эльф. Как я могла так с ним сейчас? Почему прогнала, накричала? Я отталкивала Лима, не признавала, что он нужен мне, а теперь отталкиваю Тео, не желая принять его помощь. Глупая ведьма!

Сжала ладонь Лиманарила сильнее. Все мое естество хотело помочь ему, было готово отдавать, жертвовать, дарить. Магия сама потекла к кончикам моих пальцев, нагревая их, стараясь передать тепло холодной коже инкуба, но это не помогало. Рука Лима оставалась холодной. Каждая клетка моего тела была напряжена до надрыва, до мелкой дрожи, до выступившей на лбу холодной испарины. Я должна была отдать, чтобы спасти. И спастись.

Вдруг меня пронзило понимание: если бы Тео был рядом, если бы обнял за плечи, шепнул, что я справлюсь, мне стало бы легче, и, возможно, я нашла бы искомое, смогла бы, справилась, сделала невозможное. Но эльфа рядом не было. Надо было его позвать, проглотив собственный стыд, рожденный тем выкриком, тем требованием убираться и больно бьющий по нервам. Нужно было кричать во все горло, но я не могла.

Магия, которую я призывала, требуя помочь инкубу, сперва направлялась к кончикам моих пальцев, а потом наполнила все мое тело, поднялась густой туманной дымкой и окутала нас с Лимом. Она спеленала, не давала шелохнуться, была невесомой, но давила, чувствовалась едва теплой, но жгла.

— Я хочу ему помочь… — едва слышный шепот вместо громкого крика — вот и все, на что сейчас была способна.

— А я хочу помочь тебе, — тихие слова произнесенные волшебным тембром эльфа у самого моего уха.

Теплая ладонь легла на мое плечо, и магия рванула к ней, накрывая туманом и Теодосаля. Он был здесь, не ушел, не бросил, не оставил, несмотря на мою жестокость.

Подняла глаза и столкнулась со взглядом таких любимых и родных изумрудно-зеленых глаз, полных тревоги, нежности и заботы. Один только вопрос мелькнул в моем сознании, разрывая всю отрешенность, весь созданный мной вакуум бесчувствия: можно ли любить двоих?

Яростный порыв ветра ударил в окно, распахивая его настежь, неся с собой яркий йодистый аромат моря, сорванную с ближайших деревьев листву и мелкие песчинки с пляжа. Он смешался с дымкой моей магии, закружился над нашей троицей, заставляя балдахин над постелью трепыхаться, словно бумажный листок, путая мои волосы. В этой непонятной, немыслимой, полной магии круговерти я отчетливо услышала женский шепот, дарящий мне ответ: “Можно!”

Теодосаль встал на колени, обнял меня, стараясь закрыть от урагана, не понимая, что мы — его центр. Я схватилась его за руку, бездумно и инстинктивно, искренне ища в нем опору и одновременно стараясь защитить. Одно касание, крепко сжатые пальцы, и что-то словно бы взорвалось, лопнуло, накрыло меня острой болью, горячей волной разлившейся по телу, проникающей в каждую клеточку.

Вдох.

Все замерло…

Как-то раз одна из моих обительских подружек, вернувшись с каникул, рассказывала о проведенной с мужчиной ночи. По ее словам он был несколько старше и намного опытнее, а ночь оказалась весьма необычной. Она не рассказала, что конкретно происходило в спальне за закрытой дверью, только описывала остроту своих чувств, но в конце многозначительно заключила: “Удовольствие и боль часто ходят рука об руку!” Сейчас я почему-то вспомнила ее слова…