Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 79

Но я была уверена, что его слова — ложь. Не отойдёт он уже в сторону, и отлично чувствует, что и я никогда даже близко не подойду к Чапосу. Однако, размолвка произошла. Мы оба насупились и смотрели в разные стороны друг от друга.

— Едем? А то скоро будет совсем светло, и хозяин фургона поднимет панику. Я же обещал вернуть его развалюху на скрипучих колёсах до рассвета.

Печаль как осознание необратимости пути

Он оставил машину, принадлежащую кочевому театру, там, где стояло ещё несколько таких же. Возле площади. Из одного фургона высунулась абсолютно лысая и очень большая голова мужчины, так что я сразу узнала помпезного директора театра. А следом высунулось… белое и юное личико той самой девушки-акробатки!

— Прибыл? — спросонья хрипло спросил мужчина у Рудольфа. — Спасибо, что не обманул.

— Если бы и обманул, на те деньги, что я дал, ты купил бы точно такую же машину, но поновее, — ответил Рудольф.

— Уж это точно, — добродушно ответил хозяин театра. — Но сам понимаешь, коли уж и сам ты бродячий акробат, как дорого нам достаются деньги. Может, останешься у меня? Чего тебе своих искать? — Похоже, Рудольф наплёл ему целую историю о себе. Девушка с оживлённым любопытством глядела на меня. Она без слов объяснила мне жестами, означающими, что тот, кто рядом со мною — блеск и редкая находка для меня. Потом она поцеловала обе ладошки и показала их Рудольфу, издав свист своими губами, сложив их трубочкой. Хозяин театра бесцеремонно затолкал её вглубь фургона.

— Я буду платить тебе столько, сколько ты запросишь, — сказал хозяин театра и почти вылез наружу, но спохватился, так как тех фиолетовых штанов на нём не было, и вообще никаких. Я засмеялась и тут же отвернулась, заметив, как ниже его паха в пучке ржавых волос болтается что-то ужасное. Я подумала о милейшей юной девушке, что принимала в себя ночью этот животный ужас, ласкала само это сонно-опухшее чудовище. Подумала о людях вообще, жалея всех какой-то высшей и всемирной жалостью. И только я сама и Рудольф были исключением из этой жалкой и унизительно-страшной природной реальности, в которой барахтались все прочие. Тут не было чувства необоснованного презирающего превосходства. Было другое. Я вдруг перенеслась в какой-то иной и надоблачный уровень существования, где всё устроено иначе…

— Нет, — ответил ему Рудольф. — Я не могу. Покинуть своих это как предать родных людей. А мне там все родные.

— А! Понял, — ответил человек из фургона. Я вспомнила, что мы забыли в фургоне чудесное покрывало Гелии, но не желала первой нарушать молчание. А может, покрывало было его собственным, тогда чего мне жалеть то, о чём сам он, потрясающий мот, не жалеет. После глупой размолвки я не проронила ни звука.

— Жаль, что я не сунул в его скотскую рожу бонус к деньгам в придачу, — вдруг сказал он, остановившись. — Облезлая скотина занят совращением малолетних. Девочка с ним рядом совсем ребёнок.

— Разве? — удивилась я, — ей не меньше пятнадцати лет. К тому же ты не видел, что она вытворяла на сцене! И вообще, в её возрасте многие девушки идут в Храм Надмирного Света со своими избранниками. Хотя они бродячие актёры, и нравы их закрытого мирка всегда отличаются вольницей, но ограничения есть и у них. Такой немолодой человек не может настолько открыто проявлять своих отношений с юной девушкой. Тайно всякое бывает, но не у всех же на глазах. Рядом же ночуют все прочие.

— Кто человек? Эта образина, заросшая салом? Не спеши раздавать столь значимый статус всякой двуногой конструкции, управляемой примитивной программой. Я уже имел возможность наблюдать, как он относится к девушкам. Он на моих глазах со сворой своих фигляров едва не избил ту самую девчонку в красной жилетке, пришедшую к нему в поисках работы и сказавшую ему какую-то глупость всего лишь. Может, она и дурочка, но тот, кто по возрасту сам давно отец, мог бы проявить хотя бы подобие сочувствия.

— А что она ему сказала? Та девушка в красном корсете?

— Какая разница! Ясно же, что он грязное животное.

— Он, может, вдовец, и эта акробатка вполне может быть его женой. Моя бабушка даже переживает, что я застряла в детстве и никого себе не избрала. Но кого было мне избирать? Пока не появился ты…

Мы были уже в том месте, где Рудольф и оставил свою машину, как нас нагнала девушка из фургона распутного директора. Она была завёрнута в мужской плащ, бывший ей до самых пят, и её огненные как пламя волосы опять поразили меня. Вблизи юная актриса ещё больше восхищала необычным, утончённым и бело-розовым лицом, что казалась эксклюзивной куклой. Она сильно смахивала на Ифису, только Ифису совсем юную, — Стойте! — крикнула она.

Мы остановились в недоумении. Девушка протянула Рудольфу ладошку, в которой лежали деньги, — Твоя доля за участие в представлении! Ты честно заработал. Он огрёб немалые деньжищи за следующие представления, продав билеты втридорога и обманув всех тем, что ты будешь участвовать и дальше. А сам уже сейчас собрался бежать из столицы! Я сама взяла то, что ты заработал. Он и не пикнет, зараза жадная! Когда спохватится, я так и скажу, что ты потребовал своё и угрожал наехать на него всей своей труппой. Ведь когда-то ты своих друзей догонишь? Ты почему ничего у него не потребовал хотя бы за то, что выступил? — она задыхалась от торопливой речи и волнения.

— Себе оставь, — ответил ей Рудольф. — А ему скажи, что я потребовал то, что мне и положено от задуманной аферы.

— Тебя как зовут? — для чего-то спросила я, рассматривая девушку. Она очень мне понравилась не только из-за экзотической внешности. В ней было что-то и ещё. В глазах светились ум и доброта, выраженные настолько же ярко, как ярка была она сама.

— Уничка. Но это моя сценическая кличка. А моё имя тебе знать к чему?

— Ты любишь своего директора? Он твой муж?

— А как же его не любить? Если он кормилец, — ответила она. — Мой папаша пьяница и хромец, давно потерявший своё артистическое умение, а мамушка работает и за себя, и за него без отдыха, лишь бы его не выкинули из труппы в первую же придорожную канаву. Она и сочинитель номеров, и костюмер, и художник, и самая трезвомыслящая голова у нас по всем расчётам, денежным делам и связям с нужными чиновниками во власти. Видела, какой у нас красивый занавес? Не в каждом столичном театре такой имеется. Художник нарисовал по маминым эскизам. Отличный парень был тот художник, да утонул недавно. Купались, а было жарко. Судорога свела ногу, а до берега далеко… В Храм Надмирного Света хотели с ним… — она совсем по-детски хлюпнула и провела ладошкой по носу. Можно было понять, что она продолжает страдать. И нельзя было понять, как она могла сблизиться так скоро с оплывшим немолодым директором.

Чтобы отвлечь её от печальной темы, невпопад задетой, я спросила, — Разве вас тоже контролируют всякие бюрократы и трясут прочие мздоимцы? Разве вы не свободны полностью?

— Свободных людей не бывает нигде. С нас дерут такие налоги, что мы даже бандитов давно не боимся. Денег всё равно нет никогда! Или ты настолько далека от жизни? — удивилась уже она, рассматривая меня с тем же сильным любопытством, что и я её. — Впрочем, пока рядом с тобой такой парень, ты можешь позволить себе парить в облаках и не спускаться на землю… Мне бы такого партнёра, я такие номера бы изобрела для него и для себя! Мы покорили бы целый континент подобным волшебством. Оставайся у нас! — повторила она просьбу своего директора, обращаясь к Рудольфу. — Я буду блистательным дополнением к твоему номеру. Я ничуть не боюсь подняться и к самым облакам на твоей штуковине. На ней же достаточно места. А твоей девчонке мы тоже найдём местечко в нашем дружном доме на колёсах. И номер ей придумаем по её умению. Ты что умеешь-то? — опять обратилась она ко мне.

— Только шить, — ответила я, включаясь в разговор не только из-за желания задержать необычную девчонку чуть подольше, а чтобы длить и длить само время нахождения рядом с Рудольфом.