Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 80

— Ты костюмер? — уточнила она. — Это отлично! Наш костюмер и моя мама просто не успевают шить всем, кому оно и требуется. Так двинем вместе? Чего вам время попусту терять на поиски своих? Заработаете в столице побольше. Если уж публика не жадничает, заранее скупая все места, чего упускать такой шанс? А там и отправитесь на свои поиски, если с нами не хотите…

— А ты кто? — перебила я, впервые столкнувшись с бродячим театром лицом к лицу, так сказать. У меня даже голова закружилась от одной лишь мысли попробовать на вкус жизнь бродячей актрисы! Мысли невозможной, но, если бы Рудольф сказал, а давай! Я бы с ним и отправилась! Но тут я увидела, как разгораются глаза скороспелой девушки-подростка на стоящего рядом Рудольфа, и сразу остыла от собственных совершенно детских и чистых иллюзий.

— Акробатка, — произнесла она с гордостью, поведя плечиками и умышленно освободив их из-под грубого чёрного плаща. Они были фарфорово-белы и нежны, как и её частично открывшаяся идеальной формы грудь. Маленькой ладошкой она задержала соскальзывание плаща на самом пределе того, чтобы не обнажить свои соски. Эта девчонка точно не была тою, кто не ведает собственного и давно уже опробованного женского соблазна. Не будь она так хороша и свежа как само разгорающееся утро, выглядело бы до жути примитивно, если не гадко. — А ещё я танцовщица. Вот думаю, отшлифую чуть больше своё мастерство, а там вернусь в столицу и попробую здесь сделать карьеру сама по себе.

Я могла лишь посмеяться в душе над её поистине детской самоуверенностью и незнанием реалий мира зрелищного столичного искусства в широком его смысле. Ранняя испорченность не стала бы ей подмогой там, где властвуют люди развитого эстетизма и образованные. — Это нереальная затея, — только и сказала я. — Даже для того, чтобы приступить к обучению в школе искусств, надо обладать определённой умственной подготовкой…

— Ты и понятия не имеешь, какая образованная у меня мама! — девчонка вытаращила вишнёво-карие глаза и без того заметно выпуклые. — Она не как все у нас! Она с младенчества нашпиговала меня такими познаниями, что я с лёгкостью одолею любой вступительный экзамен!

— Да ведь помимо твоих познаний надо обладать к тому же значительными средствами для оплаты, — возразила я мягко, но снисходительно, не веря в её хоть какой-то значимый интеллектуальный багаж. Сам образ её жизни это опровергал. Само её внезапное выпрыгивание из-под рук грубейшего и голого директора кочевого балагана. — Если у тебя есть у кого занять такие деньги, то…

Девушка задумчиво разглядывала деньги в своих ладонях, от которых отказался Рудольф. И было очевидно, что денег как раз взять негде. А эти крохи настоящими деньгами не являлись, что понимала даже она. — По крайней мере, куплю мамушке настоящее столичное платье, — только и сказала она. Было трогательно и необычно, что о матери она думает в первую очередь.

— Удачи тебе! — только и сказала я, поспешно утягивая Рудольфа за рукав подальше от хорошенькой и по человечески милой, но всё же бесстыжей и через чур уж скороспелой девочки-акробатки. Пусть танцует и вертится под открытым небом в своих нелепых дешёвых блёстках на фоне декораций, выполненных талантливым, да сгинувшим в реке художником, так и не вошедшим в нею вместе под своды Храма Надмирного Света. Пусть найдёт своё настоящее уже и взрослое счастье, пусть освободиться от захвата несвежего распутника — своего директора-деспота, но пусть подальше отсюда.

— И вам счастливо найти своих! — ответила она, уже убегая назад к своему кочевью, собравшемуся удрать из столицы в глубины континента с деньгами, добытыми обманом. Там-то кто их обнаружит? Она и меня заодно с Рудольфом посчитала персонажем из бродячего театра, от которого мы отстали по неведомой причине, что было немного и близко к правде. Таким вот образом Рудольф поспособствовал директору бродячего балагана, мошеннику и распутнику, обмануть наивных горожан. Эту мысль я не стала озвучивать. Он и без того был не в лучшем настроении.

О том, как утро слизнуло всё очарование ночи…

Радостные краски нашей совместной сказки всё больше и больше размывались грубой и царапающей кистью действительности.

— Этих людей никто не контролирует, — сказал он. — Только совесть и могла бы, но её почти ни у кого тут нет! Точно я вернулся бы, чтобы паршивый обтрёпыш понял… только… я и сам скотина.

— Она сама сказала, что уже успела побывать невестой.

— Этот факт вовсе не отменяет того, что она совсем девчонка. А все девчонки сочиняют истории о себе с ходу, — он опять вздохнул. — Люди и вообще удивительные сказочники, хотя часто эти сказочки таковы, что сворачивают набекрень головы тех, кто в них верит.

— Надмирный Отец существует, — сказала я. — Это вовсе не сказки.

— Ну, так, твоя же бабушка точно также верит в существование Мать Воды.

— Мать Вода тоже существует. Но власти сочиняют сказки про злостных сектантов. Те якобы служат какому-то подземному владыке, принося ему в жертву юных женщин. А сами силовики от власти при ловле несчастных приверженцев старой веры лютуют хуже выдуманных ими же выродков. Мужчин из числа так называемых хранителей и законоучителей топят в болотах, а всех прочих отправляют богатым землевладельцам как невольников в обширные аграрные комплексы для тяжёлых работ.

— Вдобавок ко всему, ваши тайные структуры умышленно уже создали некий симулякр культа подземного Чёрного владыки, чтобы пугать его наличием простаков и загонять всех в официальные Храмы. На самом деле такого культа не было никогда. А то, что каким-то зловещим шутам позволили творить бесчинства над народом, есть лишь род такой же зловещей игры. Людей ловят, погружают во всяческие ужасы, а потом намеренно отпускают, якобы дают возможность побега, чтобы спасённые в кавычках распространяли необходимые сведения. Что культ какого-то там чёрного злодея есть неопровержимый факт. Вот это и есть бесструктурное управление обществом. Подчас оно более значимое, чем открытое и структурное.

— Чёрный Владыка существует. И ложь лишь в том, что Его оболгали, превратив в какое-то лютое зло. На самом же деле, Он всего лишь олицетворение мощных и глубинных сил живой планеты, — я хотела дать ему понять, что вовсе не принадлежу к тёмному подавляющему большинству, каковое якобы обманывают власть имущие.

— Много знаний — много печали, так у нас говорили когда-то, — отозвался он. — Но печаль лишь от того, что человек не хочет осмыслить новую информацию. Развитие тоже труд преодоления закостенелых догм.

— Ты умный и много знаешь. Но я полюбила бы тебя даже в том случае, если бы ты, как ты любишь высмеивать этот род труда, был рудокопом.

— Неужели? Ты полюбила бы необразованного рудокопа? За что?

— За душу, конечно.

— Когда бы ты успела понять мою душу?

— Душу постигают сразу, интуитивно. Светла она, глубока, или темна и уродлива. Это как ты говоришь, озарение свыше.

— Лишний раз убеждаюсь, что ты стоила того, чтобы ради тебя пойти на безумные поступки, — он в который уже раз шумно вздохнул.

— Вздыхаешь как старик! — разозлилась я. Мне не понравилось, что нашу любовь он определил как безумие, чем обесценивал всё то, что и случилось уже.

— Я не возражаю, если ты отправишься на поиски нормального юнца. Хотя чего искать? Рудокопов вокруг немало. Да и Чапос всегда поблизости. Здравомыслящий, молодой и, подозреваю, что небедный.

— То ты спасаешь меня от Чапоса, то пихаешь к нему! То хотел, чтобы я стала твоей уже там, в фургоне, теперь отталкиваешь меня! В твоей голове дерутся друг с другом несовместимые мысли! К тому же ты намного моложе Чапоса. Ты сам-то по виду мальчишка, только рослый! — так я тогда думала. — Если ты хотел со мною поссориться, тебе удалось. Но зачем?

— Нэя, мне необходимо время, чтобы всё обдумать. Я не имею права на то, к чему меня неудержимо тянет. Я рад, что не влетел в окончательное уже безумие…

Опять безумие! Как же я разозлилась на него, — О каком безумии твоя речь?