Один-единственный (ЛП) - Хиггинс Кристен. Страница 58

— Уверена, что хочешь уехать? — спросил Ник, взглянув на меня. Я смотрела вперед.

— Уверена.

— Ладно. — Он завел машину, и мы тронулись. Спустя несколько минут мы очутились перед большим кирпичным зданием. Отель «Уорд». Вроде бы неплохой. Ник пошел к стойке регистрации и попросил номер. Последовал спор о Коко. Ник открыл бумажник и извлек оттуда несколько банкнот. Спор утих.

Сегодня я видела свою мать.

Громадное нечто взбухало внутри меня словно… словно нефтяная скважина, вот-вот готовая прорваться на дне некогда первозданного океана. Ох… черт. Я же не собираюсь… И не стану… Я же не плакса, так? Нет. Конечно, нет. Глубоко вдохнув, я попробовала сдавить это темное и голодное нечто — и преуспела, задвинув куда-то вниз со всей возможной силой.

Ник вернулся, волоча наш багаж.

— Все нормально? — спросила я, и он странно на меня посмотрел и ответил, что все хорошо, потом взял за руку и проводил к лифту. Динь. Отлично. И ждать не понадобилось.

Я пыталась стереть любые мысли и сосредоточиться на обоях, пуговицах, Коко. Мы приехали на нужный этаж, прошли по коридору. Ковер с орнаментами. Очень милый.

Ник открыл дверь номера. Мы вошли. Ха. Ничего. Лучше, чем я ожидала. Коко принялась вынюхивать вервольфов по углам, потом, довольная их отсутствием, запрыгнула на середину кровати.

Ник повернулся ко мне и открыл рот.

— Стой. Погоди, — промолвила я, отступая на шаг. Мое лицо исказилось, то темное нечто вновь поднялось наверх, и ладони сами собой вскинулись в оборонительном жесте. — Мне нужно кое-что сказать.

Внезапно мне стало трудно дышать. Легкие вроде бы опустели и стянулись. Рот открылся, закрылся и снова распахнулся.

— Ник, — сказала я, и голос звучал низко и грубо. — Все, что ты обо мне говорил… о том, что я заторможенная и бессердечная… правда. Мне так жаль. Так жаль, Ник, из-за всего, что я натворила тогда. Я считала, что смогу быть… наверное, нормальной, но… то есть, если ты посмотришь, от кого я произошла… я такая же, как она. В точности.

Горло сжимало так, что я едва могла дышать.

— Она даже не узнала меня, Ник, — шепнула я. — Я ее единственный ребенок, а она меня не вспомнила. Или еще хуже — вспомнила… Моя мама… моя… мне так жаль, Ник. Я очень сожалею.

Потом Ник обнял меня и крепко прижал к себе.

— О, милая, — произнес он, и эта доброта буквально меня сломала. Со мной творилось что-то неправильное: я задыхалась, глаза стали горячими и влажными, грудь судорожно поднималась и опускалась, а изо рта вырывались странные звуки. Просто бывает плач, а бывает… вот это, и хотя часть моего мозга испытывала ужасное отвращение, оставшаяся часть не могла взять происходящее под контроль. Святые яйца, не знаю, как Нику удавалось такое выдерживать — стенающие, трубные звуки, толчками вырывавшиеся из меня, пальцы, когтями впившиеся в рубашку на его спине, мокрое лицо, вжавшееся в изгиб его шеи.

Затем Ник слегка наклонился, поднял меня, отнес на кровать и уложил. Я свернулась на своей половине в позе зародыша. Иронично, не так ли? Мой рев был чудовищно страшен, рыдания прорывались наружу, они причиняли боль, и неоткуда было взять то, что помогло бы с этим справиться.

Ник стащил с меня туфли, лег рядышком и притянул к себе, уложил мою голову себе на плечо и стал поглаживать волосы. Затем дотянулся до тумбочки, подал мне коробку бумажных платков, потом поцеловал меня в макушку и прижимал к себе, пока я рыдала, рыдала, рыдала без остановки. В моем сердце звучало только одно слово — одно ужасное, жестокое, лживое, примитивное слово.

Мамочка.

Как же долго я считала, что мать ко мне вернется. Я была ее лучшей подружкой, ее маленькой куколкой, ее доченькой. Года шли, надежда покрывалась коростой, и я поняла, что люди постоянно ранят друг друга, и, как говорится, коли ты ободрала сердце о твердые грани их равнодушия, кожа снова нарастет. Плохое случается, и ты просто переживаешь все это.

Вот так я и думала до сегодняшнего дня, когда вспомнила, как сильно я ее любила, как истосковалась по ней, как молилась о ее возвращении. Как даже сегодня надеялась вновь завоевать любовь мамы.

Однако ничего из этого не произойдет.

Она не помнит меня. Либо, что гораздо хуже — помнит.

Я не думала, что в человеческом теле столько слез. Ник все передавал мне платки и целовал волосы, Коко свернулась клубочком за моей спиной, заскулила, — Бог свидетель, она никогда не слышала, чтобы я так выла, — а я продолжала рыдать.

Однако плакать бесконечно все равно нельзя. Так или иначе, запас жидкости иссякает. Постепенно мои захлебывающиеся рыдания превратились в повизгивания, а поток слез уменьшился сначала до речки, затем до струйки. Дыхание от судорог перешло к резким толчкам, потом к трепетанию… и наконец я успокоилась.

И тогда Ник сдвинулся таким образом, чтобы видеть мое лицо и поглядел на меня своими цыганскими глазами — темно-карими, в обрамлении густых ресниц.

— Ты не имеешь с ней ничего общего, — сказал он. — Совершенно ничего.

О, проклятье. Это слишком для того, чтобы не рыдать. Наружу выскользнуло еще немного слезинок.

— Но так и есть, Ник, — ответила я хриплым от плача голосом. — Я разбила тебе сердце, развелась с тобой и не вернулась. Я точно такая же, как она.

— Нет. Неправда. Ты не такая, солнышко.

— Чем же я отличаюсь от нее, Ник? Ведь если я такая же, то мне лучше сразу броситься под поезд.

Ник провел большими пальцами под моими глазами, вытирая слезы.

— Ты любила меня, Харпер. Любила, я точно знаю. И ты, конечно, клубок противоречий, как и все мы, и развелась со мной, соглашусь, но, Харпер — ты меня любила. — Он поцеловал меня в лоб. — А вот эта женщина видела в тебе лишь приложение к своей персоне, и в первый же раз, когда ты ее превзошла, она вышвырнула тебя в канаву. После всего увиденного не думаю, что она способна любить хоть кого-то.

Я шумно сглотнула и шепотом призналась:

— Не знаю, способна ли на это я.

— Ну, а я знаю, что это так. Поэтому не спорь со мной, женщина, — сказал он, улыбаясь одними глазами. — Ты обожаешь Уиллу, верно? — Я кивнула. — И своего отца, и Беверли. Зуб даю, у тебя есть друзья и коллеги, которых ты тоже любишь, и уверен, они любят тебя в ответ.

Снова шумно сглотнув, я закрыла глаза.

— Ник, будь я на твоем месте, то просто-напросто бросила бы меня в ближайшем круглосуточном магазинчике и газанула с места так, чтобы аж резина дымилась.

— Что ж, это мысль.

Я открыла глаза. Ник улыбался.

— Я тебя знаю, — повторил он. — Ты совершенно не такая, как она. — Его голос упал до шепота. — И погляди на себя сейчас. Ты все еще здесь, со мной. Ты уже могла быть дома, но ты со мной.

Мои глаза снова наполнились слезами.

— Беги, Ник.

— Не могу. Харпер, ты эмоциональный аутист, да, но я люблю тебя.

Я снова учащенно задышала.

— Не жалей меня, ради бога, Ник.

— Я тебя не жалею. Сочувствую из-за того, что тебе в матери досталась эта эгоистичная стерва, но не жалею. И я правда люблю тебя.

— Ш-ш, Ник. Я не могу…

— Харпер, я люблю тебя.

— Мне просто кажется…

— Ты любовь всей моей жизни. Я полюбил тебя в день нашей встречи и никогда не переставал. Это невозможно, ты для меня что-то наподобие чистейшего наркотика. Понимаю, не самое лестное сравнение, но это так, и я люблю тебя, Харпер. Даже когда ты становишься занозой в мо…

Существовал только один способ его заткнуть, и я его применила. Я поцеловала Ника — просто прижала губы к его губам, потом отпрянула и взглянула на него.

Его глаза были такими нежными, а один из углов рта приподнялся в слабой улыбке.

— Вижу, мой зловещий план срабатывает, — шепнул он, и я снова его поцеловала, на этот раз по-настоящему, не просто ради того, чтобы заставить молчать. Когда губы во второй раз нашли его рот, огромная волна чувств, казалось, приподняла меня над кроватью. После всех этих лет он был таким знакомым, его рот, жадный и в то же время ласковый, идеально совпадал с моим. Я скучала по нему, скучала по всему вот этому и не могла поверить, что как-то позволила ему уйти. Позволила уйти этому отчаянному, чудесному чувству, что Ник — простите за мелодраматичность — моя судьба. Единственный мужчина, которого я когда-либо любила по-настоящему. Моя первая любовь, мой один-единственный. Теперь я это знала, и правда заключалась в том, что я знала это всегда.